В электричке Олег заскучал, рассматривая пролетавший за окном подмосковный пейзаж. Он видел эти картины сельского быта сотни раз, начиная с самого детства, когда родители сплавляли его на дачу на все лето. И вот теперь, он ехал туда совсем один. Олег вспомнил мать. После трагической гибели отца она быстро начала сдавать. На какое-то время былую радость жизни ей вернули первые литературные успехи Олега, но затем и это перестало быть для нее важным. Отцу она посвятила всю свою тихую скромную жизнь и его смерть стала для нее в какой-то степени и ее собственной смерти – если не материальной, то духовной. Олег поддерживал ее как мог. Пару раз отправлял отдыхать заграницу – благо средства теперь позволяли это сделать – как никак, но он считался модным писателем, а потому глянцевые журналы заваливали его работой, за которую потом (а, иногда, и до) прилично платили. Но матери ничего не помогало. Она угасала на глазах.

Момент, когда она начала пить, Олег пропустил. Да он и подумать не мог, что она, никогда не позволявшая себе даже на самом шумном застолье, больше бокала вина, может увлечься спиртным. Но, именно это неверие в вероятность невероятного, и послужило причиной, по которой он недоглядел за близким ему человеком.

О том, что мать выпивает, ему сообщила соседка, когда он однажды приехал к матери в гости, но не застал ее дома. По старой привычке он позвонил в соседнюю дверь, за которой проживала знакомая ему с детства тетя Маша, и у которой, опять же с детства, в случае чего, все члены семьи могли оставить ключи.

Увидев Олега тетя Маша обрадовалась, а потом как бы между прочим и рассказала, что каждое утро наблюдает, как соседка ее выкидывает горы пустых бутылок.

Олег дождался мать, поговорил с ней на чистоту, и та обещала держать себя в руках. Но ровно через пол года после этого разговора она умерла. Сначала думали алкогольное отравление, а потом выяснили, что просто сердце не выдержало.

На Олега тут же обрушился шквал вопросов со стороны прессы, к тому же именно в это время и вышел его второй роман, имевший оглушительный успех. Единственной возможностью скрыться от этого кошмара – было уединиться и не отвечать ни на какие звонки, кроме самых необходимых. Что Олег и сделал. Продав жилплощадь родителей и получив внушительную сумму в долларовом эквиваленте, он фактически заперся в дедовой квартире, существуя практически автономно.

Пора было выходить. Олег спрыгнул на платформу, вдохнул воздух полной грудью и направился к автобусу. Ждать долго не пришлось, а потому довольно скоро он оказался на даче.

Первым делом Олег протестировал старенький компьютер, стоявший в его комнате.

Компьютер этот был перевезен сюда давным-давно, и использовался исключительно как печатная машинка, ибо возможности его большего не позволяли. Компьютер работал исправно. Олег выключил машину и пошел прогуляться, прежде чем садиться за работу. Из головы у него никак не шла последняя фраза деда, которую он успел сказать перед смертью – 'Найди Эдуарда'. Зачем? Скорее всего, решил Олег, дед – добрая душа, поняв, о чем пишет внук свой очередной роман, решил ему помочь и свести с человеком, который вместе с ним попал в ту странную историю на фронте.

Другого объяснения Олег найти не мог. Впрочем не мог он понять и еще одного – как дед себе представлял поиски этого самого Эдуарда. Вообще-то, Олег рассчитывал, что Эдуард объявится на похоронах деда, но вероятность этого была минимальна, что похороны и показали – никакого Эдуарда на них не было.

Но найти его Олег все-таки решил.

– Садитесь, Илья Ильич, – Смолин пододвинул стул.

– Спасибо, – Новиков присел на самый краешек и как отличник сложил руки на столе.

– Рассказывайте. – Смолин обернулся к Глебу: – А вас, товарищ Локиев, я попрошу вести протокол допроса.

– Я, вроде уже все рассказал, – виновато отозвался Новиков.

Смолин встал из-за стола.

– Вот что, Илья Ильич, я вам скажу. Сейчас мне удалось на какое-то время вырвать вас из лап этих костоправов. Но, я полагаю, не надолго. Довольно скоро за вами сюда приедут и под белы реченьки доставят во внутреннюю тюрьму, из которой выбраться вам будет ой как сложно. Думаю, если честно, что, даже, невозможно. Но, если вы хотите иметь хотя бы один шанс на спасение, говорите. И рассказывайте все, до мельчайших деталей.

– Постойте, – встрепенулся Новиков. – Но за что же меня в тюрьму-то?

Смолин заметил, как Глеб чуть слышно усмехнулся.

– А вы сами не понимаете? – Он строго посмотрел на помощника Львовой. – Во первых, Илья Ильич, за смерть Натальи Сергеевны кому-то ответить придется – такая уж у нас нынче обстановка. Да, да, я понимаю, что она умерла своей смертью, но это ровным счетом ничего не меняет. Главное, что она умерла, а значит, не уберегли. Понимаете? А кто не уберег? Те товарищи с Лубянки, которые отвечали за ее безопасность. Чем для них это грозит, Илья Ильич, как вы думаете?

Новиков молчал, рассматривая свои ухоженные пальцы рук.

– Правильно, – тем временем продолжил Смолин. – Правильно все понимаете. Но тут есть один нюанс. В квартире-то в момент смерти были вы. А значит вас можно и выставить крайним. Получится – не получится у них – это другой вопрос. Но, что попытаются – это я вам гарантирую.И если даже и не получится, то за собой все равно потянут.

Юрий Андреевич сделал небольшую паузу, во время которой Новиков, оторвавшись от своих рук, издал какой-то нечленораздельный звук, означавший, что он все понял и готов говорить.

– Вот и правильно, – одобрил его решение Смолин. – Глеб, записывай.

Новиков подробно пересказал все, что помнил о визите странного офицера. Локиев дословно записал показания Новикова, а затем Илью Ильича отправили в отдельную комнату, чтобы он немного отдохнул и поел. Следующим на очереди был сержант, дежуривший у парадной двери.

Как только растерянного парня втолкнули в его кабинет, Смолин понял, что толку от него будет мало. Глаза сержанта бегали, как у сумасшедшего, а сам он был настолько напуган, что в первые минуты не мог произнести ни слова.