Гай растерялся, но Галь тут же закричал: «Нам не надо слушать, чтобы знать! Ныне признано: это агрессивное шаманство, то есть запрещённое воздействие на подсознание слушателей! Чёрт их знает, на что этих фанатиков могут толкнуть сами по себе жуткие звуки, питающие звуковую агрессию!!! Ты же слышал, что об этом пишет Офелия!» — «А она откуда знает! Сколько мне известно, она ни разу не была ни на одной Лужайке, кроме «Цедефошрии». А уж «Цлилей Рина» обходит десятой дорогой. Шофар она точно не слышала, за это можно ручаться!» — «А может, ей кто-нибудь рассказал!.. В конце концов, она брала интервью у самого Клима Мазикина». — «Это, конечно, авторитетный источник! — иронически протянул Моти. — И метод прогрессивный: пишу статьи о музыке, о которой мне рассказали. Зачем слушать саму музыку, если можно послушать, что о ней говорят авторитеты! А может, он ей ещё и напел? Для большей достоверности, так сказать…» — «Dad, не говори глупостей!» — громыхнул Галь. Но Моти уже закусил удила: «Короче, можно смело сказать: она никогда не слушала ни клейзмерской, ни хасидской музыки, не видела никаких танцев в «Цлилей Рина». То есть всего того, о чём оч-ч-ень авторитетно пишет и говорит. Она вообще слишком часто пишет о том, чего не видела и о чём понятия не имеет. То есть, просто повторяет сплетни — это в лучшем случае! — если не сама их выдумывает. Где уж тут заботиться об истине, о смысле…» — «Ты не имеешь никакого права так говорить об Офелии Тишкер, самой яркой звезде нашей журналистики, которую любят все элитарии!.. Это просто подло! Тим сказал…» — «Ну, если сам Тим… Я молчу… Но по правде говоря, моему культурному багажу «Цлилей Рина», её исполнители и поклонники не угрожают нисколько! Между прочим, из комнаты Ширли — в отличие от вашей комнаты! — не доносится ни звука. Она тихо слушает то, что ей нравится, никому ничего не навязывая, ничьих прав свободной личности не нарушая…» — «Нашему современному и прогрессивному силонокуллу — вот чему угрожают фанатики с шофаром! Почитай, что пишет Офелия, если со слуха плохо воспринимаешь!» — взвился Галь. — «Я слушал саму эту музыку. Поэтому мне ни к чему статьи Офелии…» — «Постой, постой… Когда это ты слушал шофар? — прищурился Галь. — А ну-ка, поведай!» — «Нам интересно и важно знать, чем дышит наш daddy. Чем дышит сестра, нам уже ясно. Так, может, вот он где, источник этой семейной гнильцы?» — скорчил такую же подозрительную гримасу и Гай. — «А не ты ли ей даёшь деньги на все эти вредные диски и кассеты? — привстал Галь, наклонившись к отцу с таким видом, будто он уже ведёт допрос. — А может, ты и в ихнюю «Цлилей Рина» ходил?» Моти смешался: «Что значит — когда слышал? В молодости с мамой ходили слушать клейзмерскую музыку. Да и с вами маленькими несколько раз ходили в «Цлилей Рина».
Тогда ещё о «Цедефошрии» никто и понятия не имел! И о… силонокулле… — это слово Моти произнёс, едва заметно скривив губы, помолчал, затем продолжил задумчиво, с грустью: — Мамины братья, Арье и Амихай, сажали вас на плечи, танцевали с вами! Они вас очень любили… — Моти помолчал, уныло уставившись куда-то в сторону. — А сейчас… Вы же знаете, что у меня просто нет времени ходить на концерты… если и ходил пару раз, то с вами в «Цедефошрию»… И вообще!.. Что это за полицейские замашки? Я бы попросил так со мной не разговаривать! — неожиданно даже для себя самого хлопнул ладонью по столу Моти и покраснел, как видно, испугавшись собственной смелости. — Я ещё не забыл, как вы устроили балаган возле йешивы hилель! Не забыл, как мне пришлось вас из полиции вызволять. А Бенци, бедняга, мало того, что должен был заплатить штраф за то, что его же сына избили и лицо ему изуродовали, так ещё и за лечение сына заплатил… немалые деньги!» — «Ничего! — цинично усмехнулся Галь. — У них община деньги по всему миру клянчит, на пожертвования эти паразиты и живут, ещё и государство доят!.. И личико этого красавчика, как мы уже могли убедиться, если и пострадало, то… чуть-чуть. Подумаешь, нос кривой, да крохотный шрамчик на правой брови! Ещё мало получил — по его нынешнему поведению судя! И ва-аще… что этот дос, отец хулигана, у вас, в «Лулиании» делает? Тимми нам рассказывал: бездельники они все, в обед свою Тору учат!» — «Не ваше дело, ребята, что взрослые люди делают в часы отдыха! Понятно?.. — но тут Моти замолк, махнув рукой. — Но самое главное, что я хотел вам сказать!.. Э-э-э… Как вам не стыдно — двое здоровенных парней бьют младшую сестру, маленькую, хрупкую, худенькую?» — «А чего она вякает!.. Мы же её даже не успели побить, как она заслуживает — вы не дали!..» — ломким голосом заверещал Гай. — «И не дадим! В самом деле, что она такого сделала? Она просто хотела спросить, что вы с Тимом там делали, возле «Цлилей Рина»?" — «А это уже не её и не твоё дело! Это нарушение наших прав свободной личности! Поэтому мы и решили её маленько поучить!» — «Двое на одну?» — «А ты что думал! И в полиции тоже так — к особо опасным преступникам!» — «Это что — ваша сестра особо опасная преступница?» — спросил потрясённо Моти. Галь многозначительно и веско заметил: «Ещё нет, но если не принять мер, может ею стать… В таком-то окружении… фанатиков и антистримеров! — и Галь рубанул рукой: — Короче, хватит! Если ты, так сказать, отец, не способен заняться правильным воспитанием дочери — в духе нашего времени, — то это придётся сделать нам!..» Помолчав и переглянувшись с братом, Галь неожиданно заявил: «И вообще, непонятно, зачем вам с матерью тогда, много лет назад, понадобился третий ребёнок, когда у вас уже были мы двое! Ведь такая удача — сразу двое, одним махом норма элитариев выполнена!» — «Ты что, сын мой!!! Какая норма элитариев? Тогда и понятия-то такого не было!.. Откуда ты набрался этого?!» Моти с таким затравленным изумлением посмотрел на сыновей, что Гай счёл нужным пояснить: «У нас в потоке и, наверно, во всей гимназии, нет никого, у кого в семье больше двух детей. А всё больше по одному. Ну, ещё есть сестрички-близнецы Смадар и Далья… — на лице сына появилось задумчивое выражение. — Ещё пара-тройка, где есть старший брат или сестра, и ни у кого — понимаешь? — ни у кого!!! — младших!» — «А у нас…
Стыдно говорить, что у нас младшая сестра, упёртая дура!.. Как будто мы фанатики-меиричи…» — и Галь встал из-за стола, дав понять, что разговор окончен. За ним встал Гай, и они, демонстративно повернувшись к отцу спиной, направились к лестнице, ведущей в их комнату.
Вскоре оттуда загремели пассажи силонофона Ад-Малека.
Моти продолжал сидеть за столом, тупо глядя в одну точку. Ну, откуда у его сыновей появилась эта идея, что не надо было родителям третьего ребёнка заводить?..
Конечно, младшая сестра им мешает. Вот так, тихо сидит себе, живёт своей жизнью в своём новом кругу — и мешает. Неужели эта бредовая идея исходит от Тима Пительмана, бывшего армейского друга Моти Блоха?..
После того, что произошло за столом во время чтения статьи Офелии, посвящённой зловредному шофару, Моти Блох был несказанно рад, что на фирме он целиком погружён в работу и может забыть о спорах с сыновьями. Первым делом он попросил дочку поменьше контактировать с братьями, и предложил жене даже кормить их порознь. Рути согласилась, хотя её не могло не огорчить прекращение семейных обедов, которые всегда и везде служили сплочению семьи. Их некогда дружная и любящая семья начинала разваливаться, и Рути ничего не могла с этим поделать.
После телефонного разговора с Ширли, Ренана тут же вышла в салон и увидела близнецов, как всегда, сидящих на крохотном диванчике возле двери веранды. Рувик тихо перебирал струны гитары, Шмулик углубился в толстый том и шевелил губами, пытаясь привлечь к тексту внимание своего близнеца.
Впечатлённая рассказом Ширли, Ренана не стала терять времени, тут же подошла к Рувику и тихо заговорила: «Рувик, очень нужно… Сбегай-ка за последним номером «Бокер-Эр»! Кажется, это вчерашний, или… Короче… Вот тебе деньги…» Рувик с удивлением посмотрел на сестру, но без слов отложил гитару и вышел. И тут она услышала за спиной голос отца: «Куда это ты послала Рувика? Почему сама не пошла?» Ренана обернулась и встретилась с сердитым, сверлящим взглядом Бенци: «Мне, девочке, неловко в Меирии покупать «Бокер-Эр», вот я и попросила брата…» — «А мне почему ничего не сказала? Зачем тебе эта газета, ты мне можешь объяснить?» Она покраснела и виновато пробормотала: «Папа, там гадюка Офелия что-то написала про шофар, Ширли говорит, что-то очень мерзкое… о том самом ханукальном концерте…» — «А почему ты — повторяю! — сначала мне не сказала, а сразу же командовать начала? До каких пор ты будешь командовать близнецами, Рувиком помыкать? А уж то, что ты сейчас себе позволила… У меня нет слов!» — гаркнул, сердито глядя на дочь, Бенци.