Правда, слова песни показались ей архаичными — ничего общего с тем, к чему она привыкла. Не побывав хоть раз на концерте группы «Хайханим», Ширли понятия не имела, что мальчики поют одну из любимых песен из репертуара популярных артистов на слова псалмов.
Один из близнецов ухмыльнулся, подмигнул брату, и ударил по струнам. Понеслась быстрая, зажигательная мелодия. Всё пространство вдруг наполнилось голосами подпевающих и хлопающих в ладоши мальчиков-подростков. Несколько парней образовали цепочку и в танце задвигались по кругу, затем понеслись между потухающими мангалами, постепенно цепочка рассыпалась. Близнецы замолкли и положили гитары на колени…
И музыка, и царящая на правом склоне Лужайки пикников атмосфера искрящегося дружелюбием тёплого веселья, задела Ширли за живое. Завороженная девочка забыла, что пора возвращаться к родителям, что они будут беспокоиться. (Впрочем, пока что никто из них ей на та-фон не позвонил.) Она отчётливо ощущала, что и музыка, и слова песен, да и сам облик исполнителей и слушателей — всё отличалось от того, что считалось «IN» у эранийских элитариев. Ширли охватила робость, но в то же время ей нравилось смотреть, как эти дети открыто и заразительно веселятся.
Особенно после неприятной ссоры с братьями…
Ширли робко стояла чуть в стороне и с робкой улыбкой смотрела на поющих и играющих близнецов. Вдруг обладательница шикарной косы подняла глаза, заметила Ширли и пристально, с приветливой улыбкой взглянула на неё: «Иди сюда, девочка, ты хочешь послушать музыку? Посиди с нами!» Ширли, покраснев от смущения, поблагодарила девочку и присела рядом с нею прямо на тёплый мягкий песок, положив рядышком коркинет. Мальчики-близнецы глянули на неё с улыбкой и погладили свои старенькие гитары: «Понравилась наша музыка?» — «У-у!!! Конечно!
Пожалуйста, поиграйте ещё! Я очень люблю хорошую музыку. Если это музыка, а не…» — оборвала сама себя Ширли.
Компания незаметно переместилась к низенькому раскладному столику, уставленному всевозможными лакомствами. «А я знаю, кто ты. Ты дочка папиного шефа! Вот только не знаю, как тебя зовут?» — проговорила пригласившая её девочка, протягивая ей блюдо, доверху наполненное домашней выпечкой. — «Ширли Блох…» — «А ты разве не из йеменитов?» — громко спросил один из близнецов, машинально перебирая струны старенькой гитары красивыми длинными пальцами. Ширли почему-то взглянула на руки старшей девочки, потом на свои тонкие смуглые руки и смутилась. Девочка сверкнула глазами на неугомонного нетактичного брата, и тот смутился. Другой близнец укоризненно посмотрел на брата и смущённо спросил, как бы желая сгладить реплику братишки: «Значит, ты дочка Моти Блоха, папиного шефа? Сестра права?» — «Да, Моти Блох — мой отец! — гордо вскинув голову, отвечала Ширли. — Я на папу похожа, все говорят, а он в самом деле похож на йеменита, хотя его прадед из Западной Украины. Бабушка Дина, на которую мы с папой похожи, не помнит своих родителей: её воспитала приёмная семья в кибуце». Дети не заметили, что сидящие чуть поодаль родители переглянулись с улыбкой. Старшая девочка сказала: «А наш папа — Бенци Дорон. Мама у нас медсестра, её зовут Нехама, — и кивнула в сторону улыбающихся родителей. — Меня зовут Ренана, мне 14 с половиной, нашу младшую сестричку — и она обняла смущённую сестрёнку, которая глядела на незнакомую девочку в брючках во все глаза, — зовут Шилат, ей скоро 8. А кстати, сколько тебе лет? По виду ты ровесница нашим близнецам, им почти 13». — «То есть они почти бар-мицва?» — «Ага! Через 2 недели празднуем!» — горделиво глянула Ренана на братьев. — «Нет, я старше: мне 14 исполняется меньше, чем через месяц», — застенчиво мотнула Ширли головой. Ренана продолжала, указывая уже на близнецов:
«Вот этих наших артистов зовут Шмуэль и Реувен, или по-домашнему — Шмулик и Рувик. Видишь? — в светло-лиловой кипе с темно-фиолетовым узором — Шмулик, он из двоих как бы старший — на целый час и 27 минут. Они оба играют на гитаре, а Шмулик ещё учится на флейте. Он выбрал флейту, потому что на ней играл царь Давид, когда был пастушком. Нашего дедушку зовут Давид, рав Давид. Рувик играет только на гитаре, а раньше немного учился на скрипке. У него — наоборот: кипа темно-фиолетовая, а узор бледно-лиловый. Это я им так связала, чтобы по этим кипам их могли различить. Есть ещё приметы, но это… только для нас, родных и близких. Наши близнецы занимаются в музыкальной студии «Тацлилим» у нас в Меирии, поют в хоре мальчиков, ну, конечно, дуэтом. И солируют при случае». Ширли кивнула и пробормотала, с трудом справляясь с робостью и смущённо улыбаясь несколько в сторону: «А я почему-то подумала, что вы тройняшки!.. — помолчала, потом заявила: — У меня тоже есть братья-близнецы, старшие: им 16 с половиной…
Они на два с половиной года старше меня». Она с интересом взглянула на близнецов Дорон, подумав, что никогда в жизни не смогла бы их отличить друг от друга, и даже разные расцветки кип не помогли бы, только б запутали. Ренана засмеялась: «Мы трое очень похожи на папу, видишь? А ты, наверно, просто маленького роста, да? В классе самая маленькая?» — «Ага! — снова смущённо улыбнулась Ширли. — У нас в семье вообще нет гигантов… Не… у папы младший брат высокий…» — и она смущённо замолкла.
Нехама снова улыбнулась, ласково глядя на Ширли, но девочки были поглощены разговором друг с другом и на старших внимания не обращали. Поэтому они не услышали, как Нехама тихо пробормотала: «Хочется верить, что эта девочка у Рути удачнее сыновей… Не такая жестокая…» — «Конечно: у неё, смотри, какое личико мягкое и доброе… Не может она быть жестокой!.. Рути и Моти ведь совсем не злые», — на ушко ей прошептал Бенци.
Ренана обернулась в сторону пляжа, где в отдалении суетились трое парней: «Вот где они, наши мальчики! Ты видела, как наш друг Ирми показывал высший пилотаж на коркинете?.. Нет, пожалуй, это и не коркинет, и не скейтборд… Они его только-только собрали, вот он и решил покрасоваться, наш Ирми… — певуче произнесла Ренана и почему-то покраснела. — Он очень озорной, хоть и взрослый. Он и Максим — друзья Ноама, нашего старшего брата! Ноаму 17, и он учится в йешиват-тихоне. Знаешь, наверно, йешиват-тихон hилель у нас в Меирии?» — «Не-а… Откуда мне знать!..
Мои братья учатся в гимназии Галили. — Ширли замолкла и нахмурилась, потом задумчиво проговорила: — Я не хочу туда идти, а они говорят, что все в нашей семье должны идти туда — там все элитарии учатся!» — пробормотала Ширли. — «А-а-а, ну да, вы же элитарии!» — насмешливо протянул близнец в кипе потемнее, поглаживая старенькую гитару и со смущённым интересом искоса поглядывая на Ширли; ему почему-то очень хотелось говорить с незнакомой девочкой, всё равно, о чём. — «Так у нас говорят… Элитарии — это… э-э-э… Ну, те, которые живут в Эрании-Алеф-Цафон, а главное — в Эрании-Далет. Но главное — они э-э-э… силуфо-куль… очень любят…» — нахмурилась Ширли. — «Ага-а-а!.. — покивали головой смешливые близнецы и переглянулись. — А ты, стало быть, не любишь?.. Ну, коли так называешь!» — пояснил мальчик, переведя смущённый и немного испуганный взгляд на Ренану, вперившую в него грозно сверкающий взгляд. Ширли во все глаза смотрела то на Ренану, то на разом засмущавшихся близнецов: она уже поняла, что её новая подруга держит своих младших братьев в ежовых рукавицах, стараясь спуску им не давать. И озорные неугомонные мальчишки, как ни странно, слушаются её, а может, и побаиваются.
Ширли давно не чувствовала себя так легко и умиротворённо, как среди этих детей из совершенно незнакомого ей круга. Даже неуёмная, при всей доброжелательности, активность новой знакомой не подавляла её. Она то и дело с интересом оглядывала правый склон Лужайки. Немного поодаль она увидела сложенный из кирпичей мангал, в котором тускло чернели погасшие угли. А подальше — ещё с десяток таких же печально и тускло черневших мангалов. Интересно они это придумали!.. Не то, что у Блохов, как, впрочем, у всех элитариев: дорогой красивый мангал из фирменного торгового центра…