Ошеломлённый и оглушённый всем виденным и слышанным, он не знал, как реагировать на такую грубость, которой он никогда ранее не слышал от своих детей…
Снова на сцену вышел Ори Мусаки и, умильно улыбаясь и раскланиваясь на все стороны, объявил антракт. Моти встал и нерешительно посмотрел на продолжающих сидеть вразвалку сыновей.
Он обратился к мальчикам: «Может, пойдём? Поздно уже. Да и голова у меня от этой… э-э-э… музыки раскалывается. Вредно для здоровья слушать такое в чрезмерных количествах…» — «Да ты что, dad?..» — округлил глаза Галь. Моти сердито и удивлённо нахмурился: «Где ты этого нахватался? Почему ты называешь меня dad?» — «Ну… Так все элитарии говорят… — смутившись, потупился мальчишка. — Тимми же тебе сказал! Это по-английски, сейчас так модно… Ведь наши маленькие кузены, наверняка, так зовут Эреза — они же в Австралии живут. А мы собираемся учиться в гимназии Галили. Там всё на самом современном и прогрессивном уровне… э-э-э…
Нам рассказывали…» — «Так вот! — твёрдо отчеканил Моти. — Прошу так ко мне не обращаться! Мы не в Австралии и не в Америке! Я не dad, а папа, отец! Понял, сынок?» — это уже гораздо мягче. Галь сконфуженно буркнул: «Понял…» Гай смущённо смотрел то на отца, то на брата.
Моти вздохнул: «Ладно, давайте поужинаем тут — и домой. Я думаю, мама и Ширли уже ждут нас…» Галь жалобно захныкал: «Ну, па-ап! Ведь ещё будет силонофон! Мы так хотели послушать его вживую!» Гай подвывал и поскуливал в его поддержку…
Тем временем на сцене снова проявился Ори Мусаки: «Я хотел бы предложить уважаемой публике после антракта переключить фильтры на прослушивание космических запредельных композиций великих виртуозов Ад-Малека и Куку Бакбукини!» Публика взвыла: при этих словах маэстро упомянутые виртуозы вывинтились с обеих сторон из скрытой бледно-голубой полупрозрачной занавеской задней части сцены и начали раскланиваться во все стороны между многочисленными колыхающимися драпировками.
Ори Мусаки-сан продемонстрировал сладчайшую улыбку и нежно проворковал: «Кушайте, угощайтесь, дорогие гости «Цедефошрии»!" Моти с некоторой оторопью взглянул на того, кого Ори Мусаки назвал Ад-Малеком, и который степенно раскланивался рядом с Куку Бакбукини, обладателем рекордной худобы и неподражаемой способности складываться пополам. После минутного колебания он принял мужественное решение остаться, чтобы увидеть и услышать, что будет делать на их эранийской сцене эта закутанная в необъятный плащ зловещая и таинственная фигура. Да и нелишне было бы хотя бы прикоснуться к кусочку мира своих мальчиков. Он кивнул сыновьям: «Ладно, посидим ещё чуть-чуть… Кушайте…
Вы же любите это!..» Кумиры эранийских элитариев тем временем испарились со сцены, которая тут же погрузилась во мрак.
Итак, сегодня Моти предстояло на личном опыте познать, что у крутых фанатов силонокулла в моде композиции, исполняемые на непостижимом музыкальном инструменте, получившем название — силонофон. После антракта снова вспыхнули слепящие прожекторы, и Моти со всё большей опаской взирал на сцену. Он настроил свой фильтр на максимум защиты, то же сделал и с фильтрами сыновей, невзирая на их громкие крики протеста.
На сцене снова проявился Ори Мусаки и выкрикнул торжественным тоном: «Великий, популярный и знаменитый создатель инструмента, называемого силонофон, сахиб Ад-Малек!!!» Публика восторженно заревела и застучала всем, чем можно, по чему только возможно.
Моти ошеломлённо оглядывал публику. Он успел заметить, что Мезимотес сидел, важно развалившись в кресле, и величественно кивал головой, а тот, кого Тимми назвал Кобой Арпадофелем, продолжал постреливать своими постоянно меняющими цвет и косящими во все стороны глазками-гвоздиками и похлопывал ладонями по столу, словно бы отбивая синкопы.
Сбоку, почти вне сферы освещения крохотного синего фонарика на столе, маячило бледное, осенённое загадочной улыбкой, широкое лицо Тимми, спиной к Моти сидела и что-то шептала в свой маленький диктофон Офелия…
Перед взволнованной и предвкушающей неизведанные ощущения публикой внезапно, как из воздуха снова возник великий виртуоз. Диковинное сооружение, которое за ним волокли рабочие сцены, поразило Моти.
Увидев своего кумира и его творение, публика застыла в нервно-экстатическом ожидании. Возбуждённое состояние молодёжи передалось и Моти, вызвав у него повышенную тревожность и внутреннее содрогание. И таинственный Ад-Малек, как всегда, не обманул ожиданий публики…
От ракушки во все стороны расходились нарастающие мощные звуковые волны. Моти успел обратить внимание, что звуки, настойчиво словно бы ввинчивающиеся ему в виски, заползающие куда-то в грудь, под ложечку, и тяжело падающие в живот, не отличаются слишком большой громкостью — скорее всепроникающей вкрадчивостью. Он постарался плотнее натянуть наушники выданного устройства и с преувеличенным интересом, отражающимся в сверкающих оловянным блеском глазах, уставился на сцену.
Моти напряжённо наблюдал за всеми манипуляциями Ад-Малека, но ему так и не удалось уловить, каким образом популярный виртуоз извлекает жутковатые звуки из своего таинственного сооружения. В этом он оказался не одинок: сидящим в зале это не должно было быть доступно.
На сцену выскочил, сгибаясь напополам и снова как бы щелчком разгибаясь, синьор Куку Бакбукини. Ад-Малек, как давеча Виви Гуффи, незаметно растворился. Смекнув, что впавшей в экстаз публике очень понравился его трюк, Куку снова и снова демонстрировал всем присутствующим, как ловко он умеет складываться пополам и снова выпрямляться под еле слышный щелчок.
Снова «Цедефошрию» залили потоки ярчайшего, слепяще-белого, то меркнущего, то снова ослепительно вспыхивающего, света. И океан звука… — и какого!!!.. Это была гремучая смесь шумов: стеклянный бой со скрежетом, в который вкрадчиво заползал негромкий свист, сверля мозг и расползаясь по всему телу, заставляя то и дело внутренне содрогаться от неприятной нервной дрожи. Во всяком случае, так это подействовало на Моти.
Моти приложил неимоверные усилия, чтобы не показать сыновьям и сидящим за соседними столиками юнцам свою слабость, потому что невероятные вкрадчивые силонокулл-диссонансы вызывали у него не просто неприятные, но болезненные ощущения. Он боялся, что каким-то образом эта тайна станет явной для его шефа и для Тимми с его ящеркой. Вон, как азартно она что-то нашёптывает в диктофончик!
У него заныли все зубы, но он мужественно сдержался и не схватился за щёку, только слегка прикусил губу. Ну, а непроизвольная дрожь… так тут все дрожат от возбуждения.
И он снова порадовался, что Рути и Ширли не слышат этого. Он взглянул на близнецов: у ребят, впрочем, как и у большинства сидящих вокруг них ровесников, нервная дрожь, как видно, превратилась в неуёмное выражение экстаза. Это побуждало их то и дело подпрыгивать, размахивая руками, стучать кулаками по столу, пинать то ножки стола, то друг друга, хватать друг друга за уши, за взлохмаченные вихры. Оглянувшись, Моти убедился: так же, и даже ещё более буйно, вела себя вся молодёжь. Его сыновья на фоне остальных выглядели ещё более ли менее пристойно. На Мезимотеса он смотреть боялся.
Улучив момент паузы между композициями, он решительно встал и твёрдо, со злостью отчеканил: «Всё, мальчики! Мы идём домой! На сегодня хватит!» — «Ну, па-ап!..
Ещё что-то будет!.. Мы не хотим уходить!» — нестройно заныли близнецы, а Гай жалобно пробормотал: «А я не доел и не допил…» На это Моти настойчиво откликнулся: «Ничего, мама готовит гораздо вкуснее! Я-то думал: престижный ресторан, то-сё…» — «Но не такое! Таких деликатесов мама готовить не умеет!» — вскинулся Галь. Моти сверкнул глазами и жёстко проговорил: «Между прочим, дома никакая мешанина звуков не портит аппетит. Если вы сейчас не пойдёте, домой будете добираться пешком. Или, не знаю, как. А мы едем…» — с этими словами он встал из-за стола и направился к выходу, не оглядываясь. Поэтому он не видел, каким пронзительным лучом ослепительно белого цвета, источаемым косящим левым глазом, его спину окатил Арпадофель, каким неодобрительно-удивлённым взглядом проводил его босс, как иронически улыбался, то и дело поглядывая на Мезимотеса, старый приятель Тимми. Близнецы встали, понурясь и ворча, и поплелись за отцом.