Тут же Туми нетерпеливо переминался с ноги на ногу, ожидая, когда он сможет сказать свои напутствия молодой семье, сверля недобрым взором Бенци и его беременную жену.

Как только Бенци и Нехама покинули зал, он вдруг привалился всей своей тяжестью к плечу Моти, так что тот чуть не упал, и заплакал: «Моти! Береги Рути, береги её! Это самая лучшая женщина в мире! Тебе досталась самая лучшая женщина в мире!

Но за что-о… за какие заслуги!.. Смотри же, береги её!..» Моти с недоумением уставился на увальня, рыдающего у него на плече.

Рути долго вспоминала неловкое и неприятное чувство, сковавшее ей скулы, когда она в оторопи глядела на эту сцену. Она беспомощно оглядывалась на своих родителей, которые с плохо скрываемой неприязнью и с таким же чувством неловкости наблюдали за рыдающим на плече худощавого зятя громадным парнем.

Внезапно он как бы услышал тогдашний разговор родителей Рути за его спиной.

Гедалья мрачно гудел, покачивая седой головой, покрытой чёрной кипой: «Ну, и друзья у нашего зятька!» — «Ну, что ты, Гедалья! — старалась не выдать замешательства Хана. — Благодари Б-га, что не этот мешок у нас в зятьях…

Считай, что нам всё-таки повезло! И потом… ты неправ: вот Бенци тоже друг Моти, прекрасный парень… Тоже вырос в Меирии». — «Да, Нехама всегда была умницей!..» — с неподдельной горечью вздохнул Гедалья.

Тут к ним подошли сваты, они широко улыбались и протягивали руки для прощания.

Улыбка у миниатюрной, изящной, смуглой, черноглазой госпожи Дины Блох была более открытой и приветливой, чем у её мужа, сурового, малоразговорчивого бизнесмена Михаэля Блоха — так, во всяком случае, показалось Хане. Пришлось и родителям Рути принять весёлый и радушный вид. Они попрощались с австралийскими сватами — как оказалось, на годы.

Попрощавшись со старшим сыном, который только что стал семейным человеком, тепло расцеловавшись со смущённой Рути, Блохи покинули ресторан.

Моти с горечью и недоумением подумал: зачем, ну, зачем, когда Туми снова возник на его горизонте, — уже под именем Тим! — он, Моти, снова свёл с ним слишком короткое знакомство? Зачем ввёл его в свой дом, в свою семью? Кто его тогда тянул за язык приглашать Пительмана к себе?..

Однажды попав в дом к Блохам, Тим постарался не забывать туда дорожку. Рути стоило большого труда запомнить его новое имя, и она предпочла обходиться вовсе без имени этого человека. То есть делала всё, чтобы к нему не обращаться, а если уж необходимо, никак его не называть.

Моти вспомнил, как, впервые увидев 5-летних толстеньких близнецов, Тим впал в экстатическое умиление и тут же принялся выражать неуёмные восторги.

Моти с неловким чувством наблюдал, как Тим с умильной улыбкой кружит вокруг малышей, подхватывая на руки то одного, то другого, и восторженно верещит: «Моти, Рути! Ребята, вы даже не представляете, как вам повезло! Такие чудные мальчишечки-близнецы! Это чудо!» Он хватал одного, целовал в обе щёки, потом то же самое проделывал с другим, потом поднимал обоих, чуть не подбрасывал к потолку… Моти ревниво наблюдал за ним, с завистью подумав, что ему уже таких фокусов с мальчишками ни за что не проделать — слишком они тяжёлые стали!

Подхватив на руки смуглую, черноглазую малышку Ширли, лицо которой красиво обрамляли крупные чёрные кудряшки, Моти пытался обратить внимание гостя на дочку:

«Смотри, Тимми, у меня же ещё и дочка есть! Наша Бубале! Тоже чудо-ребёнок!» — «А какая красотка! Не хуже братиков!» — вторила и Рути, гордо и любовно глядя на дочурку. Но Тим только искоса глянул на девчушку, тут же переводил глаза на близнецов и ухмылялся: «Ну, что ты, Рут! Я люблю полненьких, упитанных деток. И мальчиков больше, чем девочек! Ты не понимаешь!.. А как они на тебя похожи, лапочки-близнецы! Иметь в доме три таких светлых личика — это такое богатство!» — и он нарочито виновато глянул на Рути. Рути изумлённо подняла брови и, покраснев, отвернулась.

Моти вспомнил, как Тим появился у них в одну из суббот, возник этакой огромной горой на пороге и громко позвал: «Мальчики! Сюда, мои сладкие! Тимми к вам пришёл, да не с пустыми руками!» Вышли смущённые мальчишки и уставились на него блестящими серыми глазёнками, в которых светилось нетерпеливое ожидание. Тим из-за спины вытащил два огромных свёртка и кинул обоим по очереди.

Моти вспомнил огромные чёрные глаза Ширли, которая смотрела на эту сцену и ждала, что сейчас и ей гость кинет какой-нибудь подарок. Но тот демонстративно повернул к малышке спиной и позвал мальчишек на веранду. Личико малышки сморщилось, и она начала громко плакать. Рути выскочила из кухни, подхватила малышку на руки и унесла из салона. В памяти Моти снова всплыло нежное щебетание Рути, успокаивающей плачущую Ширли. Потом она вышла к Тиму, который слишком заразительно смеялся, играя с близнецами.

У Рути возникло неприятное ощущение, что и добродушие, и весёлость гостя — чересчур показные. Не глядя на громадного толстяка, Рути сквозь зубы проговорила:

«Э-э-э… А тебе не кажется, что мог бы что-то и девочке принести, если уж ты решил наших сыновей побаловать? Кстати, мы их тоже не обделяем, у них есть всё, что нужно». Тим повернулся к ней, умильно и виновато ухмыляясь: «Ну, чем ты недовольна, Рути? Я люблю, искренне люблю твоих мальчиков! Они такие лапочки!

Вот я им подарки принёс, смотри, какие они довольные!» — «А девочке? Она что, не наша дочь? Ей что, не хочется?» Тим продолжал откровенно поедать её глазами: «Да не знаю я, как с такими маленькими и худенькими обращаться… Девчонки, они все плаксы и ябеды! А вот мальчишечки — это дело! Не понимаю, чем ты недовольна!..

Ну, Рути, не уходи, посиди с нами, посмотри, как мы играем!» — «Некогда мне с вами сидеть!.. — пойду дочку успокаивать… Пусть вас Моти развлекает!..» — сквозь зубы пробормотала Рути и, резко развернувшись, вышла вон. Моти стоял, опешив, не понимая, что происходит, ловил торжествующие взгляды своего старого армейского приятеля и… немел под этими взглядами. Потом приближался к ним и постепенно втягивался в их игры, на правах стороннего наблюдателя… Тим старался полностью завладеть вниманием мальчишек, отвлекая их от отцовских усилий принять участие в играх. Моти тогда никак не мог понять, зачем это тому было нужно. А главное — зачем он так демонстративно делал различие между его детьми. Понял, к сожалению, слишком поздно…

Моти стоило огромного труда убедить мальчишек непременно воткнуть в уши презентованные всем сегодняшним посетителям «Цедефошрии» антишумовые фильтры.

Близнецы наперебой верещали: «Ты что, па-ап! Запятнать себя страхом перед сногсшибательными композициями гениальных виртуозов? Да над нами смеяться будут!» — «Посмотрите! Все надевают эти фильтры!» — как можно спокойней, пытался уговорить их Моти. — «А мы уже слушали!..» — похвастался Галь. — «Как слушали?

Когда?» — изумился Моти. Гай махнул рукой: «Ну, у ребят — диски… А композиции старого состава «Звёздных… э-э-э… виртуозов», что был до них у Ори Мусаки…

Так называемых шумовиков, которые исполняли композиции на стиральных досках ихних бабушек… Знаешь?» Моти совсем смешался, опасаясь выглядеть перед сыновьями смешным и несовременным: «Нет, стиральные доски даже видеть не пришлось. Такой вот пробел в моём образовании! Тем более не знаю, как их используют в качестве музыкальных инструментов… — и с плохо скрытой иронией он спросил: — Кстати, каких именно? — струнных, клавишных, или… скорее всего, всё-таки ударных? Судя по названию и первоначальному предназначению…» Близнецы с сожалением посмотрели на своего отсталого отца, а Галь пояснил с выражением преувеличенной гордости на лице: «А вот этих — только диски у ребят. Поверь, это что-то сногсшибательное! Шутка ли — «Звёздные силоноиды»!" — сбивчиво бормоча невнятные, рубленные фразы, мальчишки нехотя натягивали на головы устройства.

Моти нарочито недоуменно пожимал плечами: «Мне, старому вашему отцу, этих странных названий и течений уже не постичь». Сыновья перемигнулись и засмеялись, ничего не ответив.