– Таланты. Без них мир умрёт. И не просто таланты. В мире нашем умному тяжело. И в соцлагере, и в каплагере. Многие так и не достигают вершин. Системы съедают. Нашего сожрать невозможно. У него всегда есть ответ, и ход правильный. Такая вот защита.

– Хитрый, стало быть, талант. Не боитесь, что не в ту сторону пойдёт этот монстр, имею в виду, во зло.

– Так смотря что за зло брать?

– Вас действительно не зацепить. Вёрткий.

– Тоже правильно. Не цепляйте.

– Дисциплина жёсткая?

– У нас?

– Да.

– Нет такого понятия.

– Александр этот вам ведь приказывает.

– Вам показалось.

– Кто-то ведь командует?

– Общее дело. Ясность цели. Но это уже не дисциплина. Что-то вроде внутренней мобилизации.

– А выйти из дела можете?

– В данный момент – нет. Вас надо доставить. После Непала – могу.

– И вам ничего не будет?

– Что имеется в виду?

– Ну, смерть, положим.

– Всё добровольное. Без подписок и принуждения. Если вы хотите знать – продаются наши или нет, отвечу – нет. А почему – объяснять не буду, не сможете понять. Из дела есть уходы. Как без этого. Скажем, в науку тянет человека. Никто не препятствует, наоборот. Из доли дела выделяют суммы на обучение, обустройство, прочие расходы. И без возврата. И не потому, что наш. Если его проект или открытие важно, мы его в жизнь внедрим не мешкая, не даром, но на условиях выгоднейших, и при этом прошлого кредита его никто считать не будет. И случаев таких много. Он же свою долю, умный ведь человек, не профукает, коль в перспективу глядит. И в школу свою вложит, и той, что для него материнская, даст, не обделит. Ему же в ней, пока своей нет, учеников черпать, будущих продолжателей. Тут одно к одному складывается.

– Некое государство в государстве?

– Система.

– Да, ведь вы кругом концы имеете, я и выпустил из виду это.

– Не концы, и не связи. А тех, кто с нами сходится в тех или иных делах. Но без общей идеи. Будь-то политическая или религиозная.

– Вы сказали, что Александр – стрелок, и вы тоже. Каста?

– Если хотите – да. И здесь нет добровольности.

– Назначения?

– Нет. Способности. Скажем, у вас есть, но вы не хотите, а хотите банк организовать и идёте в финансисты.

– Ничего не понял.

– Стрелок – это не ступень. В стрелки может попасть лишь очень способный. Здоровье важную роль играет и ещё многое. Как при отборе в космос, но отбор во много крат более жёсткий. И вот ты прошёл отбор. Все видят – ага, готов, подходит. Предлагают стать стрелком. Ты волен отказаться, никто не упрекнёт. Сашка дважды из стрелков уходил. То есть не работал. Но обстоятельства сказали "надо", и делал работу.

– А функции у стрелков какие?

– Защитные.

– Убить, обокрасть?

– Хотел бы я поглядеть, как бы КГБ меня или Сашку в Москве, скажем, нашли. Ноги бы истоптали. Стрелок должен любого нужного человека в каком-либо месте найти, не зная имени, лица, по скудной информации. Естественно, коль есть такая необходимость, убить.

– Это реально?

– Вы кто по званию?

– Генерал. Генерал-лейтенант.

– Ведали, скажем, отделом в управлении?

– Положим.

– У вас система разлаженная. И в таком возрасте, а вам чуть за пятьдесят, уже не регулируется.

– Это мозги имеете в виду?

– Нет. Комплекс. Знания у вас заложены неправильно. Опыт тоже весьма сомнительный. Профессиональные привычки не систематизированы, совсем. Плохой уровень движения и владения телом, и физические кондиции низкие. Много разных "но", и как итог – полная некомпетентность.

– Вам об этом Александр сказал? Вы не могли до этого сами дойти.

– Я его вчера первый раз за последние два года увидел. Если вы обиделись, то зря. Просто всё. В Комитете есть толковые мужики. Они не по системе вашего обучения умные, а по самообразованию. Опять же, собрать всё в голове одному невозможно. А это всё надо знать и уметь к двадцати. У вас худо – бедно к сорока еле-еле скапливается, а дальше чины и полная остановка. И к тому же, вы имеете больше пятидесяти лет, значит, личный оперативный опыт у вас остался на уровне середины пятидесятых, и учили вас профессора от Берии и Вышинского, а они были ученики у учеников Дзержинского, и не самые прилежные. Вот и выходит, что я прав. И потом, не обиды ради сказано. Ваш талант (а поверьте – он есть в каждом) просто не имел выхода, и он не обязательно в том, чтобы изменников ловить.

– Вот видите. Даже знаете, чем я занимался.

– И это легко. Языков не знаете. Сразу отпадает две трети специализаций. Значит, ловили своих, либо по линии "валюта-уголовка-бандитизм", что тоже маловероятно, либо… остаётся особый отдел. Чем там занимаются – известно. Вот и вышло, что вы из него. А определил я это потому, что всех сотрудников КГБ мне видеть доводилось и в работе, и в жизни.

– Жуткие, всё-таки, вы люди.

– Звериный инстинкт плюс разум,- Игнат хлестанул лошадь. Впереди начинался ледник, и ребята остановились, что-то доказывая проводнику.

Преодолев ледник и последнюю гряду, пошли вниз. Двигались осторожно, уже в сумерках выбрались из ледовоснежной полосы. Спуск сделался пологим, и лошади уже не приседали на задние ноги, удерживая равновесие. В кромешной тьме вдруг под копытами зазвенело. Это был тракт. Проводник, переговорив с Игнатом, пожав ему руку и полуобнявшись с ним, поехал по дороге в северном направлении, ребята, Игнат и Кириллов – в южном.

– Теперь, считайте, уже на месте,- взяв лошадь Кириллова под уздцы, сказал Игнат.

– Ночь ведь?- пытаясь хоть что-то разглядеть, ответил Кириллов.

– Часа через четыре будем в селении. Там отогреемся, и утром я вас "джипом" доставлю в Непал к консулу.

– В пропасть не свалимся?

– Тут негде. Склон дороги хоть и крут, но не опасен. И с пути не собьёмся. Это не степь. Кони сами идут, дорога им знакома, выведут.

– А камнепады, лавины?- не унимался Кириллов.

– В горах всё может быть. Камнепада не случится, а лавина сойти может, однако снегопадов сильных не было. Боитесь?

– Видел, как сыпет. Жуть,- Кириллов передёрнул плечами.

– Мощь природная сильна, что говорить – стихия.

Когда приехали в селение, у Кириллова не осталось никаких сил, тело ломило, ноги онемели и не слушались. Он доковылял до жилища, в котором горел огонь в очаге, и, отказавшись от пищи, завалился спать. Полусонного его утром затолкнули в "тойоту", ближе к полудню он окончательно пришёл в себя.

– Берите вон термос и свёрток, завтракайте. Умываться нет времени, до ночи надо успеть пересечь границу,- сказал ему Игнат, крутя баранку, как заправский автогонщик, дорога петляла неимоверно.- Голова не болит?

– Пока нет.

– Уже хорошо. Обычно от голода раскалывается.

– Это точно. Я в войну первую блокадную зиму в Ленинграде был, как пережил – до сих пор не представляю. Брат и сестрёнка умерли, а я выжил. Зачем?

– Сомнения – правильно ли поступили – покоя не дают?

– Зудит где-то, и не могу понять почему. А вы откуда ведаете?

– Сашка, вы только уснули, приехал. Полночи говорили. Про вас.

– Как мыслите?

– О чём?

– Обо мне и том, как поступил.

– А у вас был выбор?

– Не было.

– Тогда что переживаете? Вот в том, что у вас ситуация без выбора оказалась, вы виноваты. Надо иметь про запас несколько разных вариантов. Так, чтобы к крайности не прибегать.

– Выполняй приказы. Вот и всё. Думать некогда. И, потом, обленился, мозговать – тоже ведь работа.

– Ещё какая! Иногда до кипения.

– Игнат, вы мне не ответили.

– Хотите знать, как я к вам отношусь?

– Мы ведь с вами вот встретились, чуть больше двух суток вместе и уже не увидимся, вам лгать ни к чему.

– Точно. Мнение моё не под нагрузкой. Что вам сказать? Есть вина, нет вины, кто судьи, опять же? Сложно всё в ваших государственных отношениях. Так, если рассуждать, его – государство – и надо бы судить. А как? Где честного судью без предвзятостей найти? Нет такого. И закона нет. Оно столько судеб испохабило, уничтожило скольких, тут счесть и то не в силах никто. Вот вы "Архипелаг ГУЛАГ" Солженицына Александра Исаевича читали?