– Почему?- секретарь весь покраснел.

– По закону мы с вами должны предстать перед судом. Имеем незарегистрированное оружие. Раз. Использовали вертолёт в личных корыстных целях. Два. У нас нет лицензии на отстрел. Три. И всё это влечёт за собой ответственность сразу по девяти статьям уголовного кодекса. Я спрашиваю у вас: мы будем судимы? И отвечаю: нет. Это и есть наш советский закон.

– Ну, ты хватил,- секретарь засмеялся. Его поддержал кое-кто из присутствовавших.

– Да нет. Вы, значит, считаете, что нам можно? Закон над нами не властен? Ибо мы и есть власть. Других можно судить, а на нас это не распространяется?

– Ладно. Я понял, куда вы клоните,- секретарь поднял стакан и выпил. – Ну, это ясно. Но этот, взявшийся ниоткуда, до ближайшего посёлка триста километров, да ещё с оружием, причём?

– Да нет. Называть его можно как угодно. Но он не пацан. Он мужик. Строго соблюдающий закон. Не наш, сраный, который мы сами топчем, пытаясь заставить выполнять других, а таежный закон. Вот этот закон, в отличие от нашего, не только исполняется, жаль, что негласно, но и не делает разницы ни для кого. Будь ты кем угодно, а нарушил – плати. И мужичок сей не кто иной, как стражник. По крайней мере, в данном регионе. Мы нарушили, он пришёл и сказал, что надо уплатить. И я уплатил. Тех, кто нарушает, наказывают. Тех, кто, нарушив, не платит что ждёт?- прокурор обратился к Сашке.

– Кожаная удавка, крепкий сук,- хлебая горячий чай вприкуску с сахаром, ответил Сашка.

– Что может сделать пацан с допотопным винчестером против дюжины мужиков?- выразил сомнение секретарь.

– Зря вы так,- прокурор встал.- Коля, вон там, метрах в ста, пень. Сходи, поставь спичечный коробок. Нет. Положи,- и, глянув на Сашку, спросил:- Или поставить?

– Пусть лежит,- пожимая плечами, сказал Сашка, давая понять, что ему всё равно.

– Он – винтик,- продолжил прокурор,- но железный. Его трогать – себе дороже. Его защищает закон. Жёстко. Он, исполняя и следя за соблюдением, имеет право убить. Но в случае крайнем. И, поверьте мне, что накладок не будет. Положил?- обернулся он к подошедшему Николаю.

– Ага. Только не видно. Сливается.

– Кому надо – увидит. Есть желающие состязаться?- прокурор осмотрел присутствующих.

– А какие условия?- встрепенулся один мужик.

– Каждый выстрел по сто. Банк – попавшему,- прожевав, назвал Сашка условия состязания.

– А если двое или трое попадут?- не унимался мужик.

– Оставшиеся повторяют до попадания,- добавил прокурор.

– Деньги вносить до выстрела. Кредитов не предлагать,- выставил условия мужик, съязвивший при Сашкином появлении.

Наступила суета. Все заходили туда-сюда. Выбирали место, откуда стрелять, осматривали оружие. Решили бить с бугорка у ручья. Желающих было семеро, Сашка – восьмой. Все скинулись по сотне в котелок. Сашка вытащил из-за пазухи плоскую коробочку из-под индийского чая, извлёк оттуда платочек и, развернув, вынул два листа по пятьдесят рублей и положил в общую кассу.

– А он ещё и с деньгами,- усатый мужик протирал очки,- однако.

– Слепой, слепой, а деньги видит,- подколол его кто-то.

Из семерых только двое попали в пень. Остальные засадили в молоко. Все уставились на Сашку, его выстрел был последним. Он вышел к черте. Снял с плеча свой винчестер, на котором отсутствовало прицельное устройство и мушка, легко вскинув, выстрелил, совсем не целясь. После этого подошёл к котелку и забрал деньги. Попадание было явным. Коробок слетел с пенька, разметав спички. Также аккуратно Сашка сложил выигранные деньги, завернул их в платочек и, уместив в коробочку, спрятал её за пазухой.

– Как такого обидеть?- произнёс прокурор обращаясь ко всем.

– И всё-таки есть вопросы,- секретарь внимательно смотрел на Сашку.

– Ему не задавайте,- предупредил прокурор.- Он вам не ответит. Ему язык распускать не положено. Табу.

– Хорошо. Тогда к вам,- согласился секретарь.- Кто стоит за всем этим? И второй. Кто на этом обогащается? То, что имеет этот, как вы его назвали "стражник", явно.

– За всем этим общество. Конкретных имён назвать не могу. Не знаю. Знаю, что все живут этим негласным законом. Но никто не обогащается. Вырученные средства просто перераспределяются согласно потребности. Часть идёт старикам-пенсионерам, одиноким. Что-то вроде общественного фонда. Часть – на детей, в многодетные семьи. Но собранная плата не оседает ни в чьём личном кармане. А он тоже имеет свой заработок, скорее всего в виде процентов от сбора. Даром работать, кто будет?

– Вот вы говорите о детях. Да он сам ещё ребёнок,- секретарь опять пристально вгляделся в Сашку,- ему не более двенадцати-тринадцати лет.

– С виду, да. Но раз он тут руководит, значит, ему вручены такие полномочия, а возраст не в счёт. Коль уж он в тайге сам, один, стало быть, ему общество доверило, и он не пропадёт. Так сказать, обучен.

– Отец и мать-то у него есть?- спросил секретарь.

– Есть, наверное. Как и у всех. Причём, неважно, кто его родители. Скорее всего, простые люди, не имеющие отношения к его решению стать стражником. Он тут в одном лице и рыбинспектор, и охотинспектор, и судья, и прокурор, и исполнитель. Причём, ответственность на нём огромная, за всё. Тут так: коль ты получил полномочия в чём-то, то и спрос с тебя соответственный. Спросят если, что, невзирая на возраст. А то, что молодой, верно. Но это: и честь, и уважение, и обязанность превеликая. Видать, заслуг и честности в нём усмотрели впору и уверены, что не подведёт.

– Тайга. Вокруг ни души. Мало ли что. Ребёнок ведь. Вдруг простуда, аппендикс в конце концов. Нет, что-то вы, ей-богу, не договариваете?- секретарь не желал верить в происходящее.

– Сам?- спросил прокурор у Сашки.

– Сам,- кивнул Сашка,- но с собакой.

– Аппендикс как?

– Вырезали. Давно уж. Года четыре назад.

– Заработок большой?

– Четыре со сбора.

– Четыре чего?

– Процента,- Сашка усмехнулся.

– Так ведь места глухие. Мы тут и то случайно. С кого брать?- прокурор обвёл рукой окрестности.

– Верно, не с кого брать. Пока вы вот и попались только. Травы собираю, сушу. Ещё отстрел лицензионный. Но это только в зиму.

– И зимой сам?

– Нет. Зимой одному нельзя. Промывочный сезон закончится, мужики освободятся, в тайгу попрут на промысел, вон по линии "Союзохоты", и ко мне здесь кого-то прикрепят. Может, пару человек. Свою долю им отдам, они сдадут, деньги мне возвратят.

– Как же школа?

– Что ж, школа тоже нужна. Как без неё,- доставая папироску, ответил Сашка.

– Куришь давно?

– Полгода.

– Вот это худо. Хотя…,- прокурор прервался.

Белый с рыжими пятнами пёс, настойчиво ходя кругами, донимал Плутона, издали задирая его. Прокурор посмотрел на Плутона.

– Кобель у тебя необычный. Что за порода?

– Лесной. Молчун,- Сашка подозвал его ближе, тот нехотя, лениво подошёл, лёг рядом.

– Медленный он какой-то. Старый, что ль?

– Нет. Молодой. Три года ему. Это он с виду рохля. Маскируется. А ну я ему разрешу, что скажете, когда он ваших вмиг удавит?

– Ну, это ты хватил!- заявил начальник районной "Союзохоты".- Это чистопородные лайки. Любая из них лося сутками держать может.

– Дерьмо это, а не лайки,- бросил ему Сашка.- Вот вы кто по национальности?

– Русский.

– А мать, отец ваши?

– Тоже русские.

– Что, из одной деревни родители?- не отставал от него Сашка.

– Да нет. Мать – из-под Пскова. Отец – с Тамбовщины. При чём здесь это?

– Во-во. А говорите – русский. Какой же вы русский, коль мать псковская, а батяня ваш тамбовский. Сдаётся мне, что вы не чисты в крови своей, а в собачьей – знаток,- Сашка подкурил погасшую папиросу.

– Во, лупцанул!- пустился хохотать секретарь.

– Я не в обиду вам говорю. Сначала в своей родословной разберитесь, потом уж собак хвалите. Что-то больно много в русские записалось. Настоящие корни свои, знать, забыли.

– Погодь, погодь. Как это корней не помню?- с обидой произнёс начальник районной "Союзохоты",- я до десятого колена и по матери, и по отцу всех знаю.