Камера медленно приближала лицо Бенци, чтобы показать его крупным планом. За экраном тем временем монотонно бубнил голос Ликуктуса: «Дорон был моим соседом, когда мы жили в Меирии. Я много раз слышал его странные разговоры со своими детьми и с друзьями. Между прочим, уже тогда Эранию начал завоёвывать силонокулл, первой к пониманию и принятию этого течения пришла элитарная молодёжь Эрании. Тогда я сообразил, что разговоры Дорона с детьми на эту тему могли настроить их против новой, современной музыки, а потом и против всего течения струи подобающей цветовой гаммы. Реакционно настроить! А как он на работе, во время наших совместных обедов, высмеивал нарождающуюся науку фанфарологию!» — «Расскажите про ваши совместные обеды. Это интересно! Кто в них участвовал? О чём говорили на этих обедах? Сколько времени продолжались эти обеды? Видите ли, я кое-что слышала о нарушении правил внутреннего распорядка фирмы именно этой отдельно от всех обедающей группировкой. Хотелось бы узнать, так сказать, из первых рук, от самого участника таких обедов…» — «Э-э-э… Даже не знаю, что сказать.
Руководство «Лулиании» выделило нам маленький проходной холл для обедов. Нас обычно собиралось на обед более 10 человек, так сказать, миньян…» — «О! Это интересно! Что такое «миньян»? Это что-то вроде тайной организации, подполья?» Зяма удивлённо дёрнул плечом: он считал Офелию достаточно эрудированной, то есть она просто не может не знать, что такое миньян. Да и Офелия поняла, что, пожалуй, хватила через край. Она мгновенно перебросила нить беседы в другую плоскость и быстро проговорила: «Ладно, не будем об этом, это не столь интересно. Лучше скажите мне вот о чём: по вашему мнению, все эти беседы за обедом вроде бы о музыке — можно было бы их воспринять как подстрекательство к насилию против активных и пламенных проводников культуры струи подобающей цветовой гаммы? Не выражались ли там, пусть и в неявной форме, намёками, так сказать, побуждения нанести ущерб инструментам силонокулла, например, автоматизированному голосователю, известному под названием войтеромат?» «М-м-м… Он был моим соседом и сотрудником в «Лулиании»… Я не желал бы зла ни ему, ни его семье, — замялся Зяма, отводя взгляд. — Но моя совесть хорошего гражданина — голос Зямы зазвенел праведным набатом: — не позволяет мне пройти мимо его речей и странной деятельности, которую нынче заклеймили как антистримерскую. Ясно, что до Турнира о войтероматах речи не было: мы просто о них не знали… э-э-э… Но я скажу о другом! О том, что он отдал детей в рассадник откровенного антистримерства, в так называемую «музыкальную» студию «Тацлилим»… чёрт их знает, как они её назвали! Ведь её организовали известные фиолетовые фанатики из Неве-Меирии, Гилад и Ронен! Дорон поощрял шумные исполнения и массовые прослушивания шаманской как бы музыки, и игры своих детей с тем, что учёные определили, как вредные излучатели, вроде флейт, свирелей и подобных им дудок. А потом появился у них и жуткий звуковой наркотик, так называемый шофар.
Ронен активно приобщал юные неокрепшие души к шофару, который всеми известными музыковедами, и первым среди них Климом Мазикиным, признан источником звуковой агрессии и проникновения в сознание. Но этого мало: близнецы Дорон придумали «угав», на самом деле мультишофар, многократно усиливший вредное воздействие шофара.
Теперь мы все получили веское и несомненное доказательство вредных свойств шаманских дудок… — Зяма сделал паузу, после чего надрывно выкрикнул: — Светлая память нашему дорогому Ашлаю!» Он вскочил, вытянулся в струнку, опустил голову, достал из кармана носовой платок и осторожно промокнул глаза. Камера показала скорбное лицо Офелии, потом на экранах появился портрет покойного Рошкатанкера в широкой угольно-чёрной рамке. Офелия медленно поднялась на ноги и тихим голосом обратилась к зрителям: «Почтим же память покойного…» Заколыхались портьеры, и зазвучали тишайшие композиции «Петек Лаван», исполнявшего попурри детских песенок, аранжированных под похоронные марши.
После краткого тематического перерыва камера показала Зяму, который очень медленно поднял голову, присел на кончик стула и заговорил тихим голосом: «У меня есть все основания полагать, что Дороны к деятельности фиолетовых шаманов от, так сказать, музыки имеют самое непосредственное отношение. Мы не раз задавали и Дорону и его приятелям вопрос: что эти оба, с позволения сказать, «артиста», жители Неве-Меирии, делают у нас в Эрании, в нашем Парке?.. Ответа, как вы понимаете, не последовало… Вернее, был ответ, весьма невразумительный… скорей насмешка, а не ответ по существу! Ничего удивительного, что неоперившиеся и неустойчивые подростки Дорон не только обучались этому вредительскому извлечению звука из источника звуковой агрессии, но и — после закрытия вредительской студии! — начали других юных и неустойчивых к этому приобщать.
Дело дошло до того, что они создали подпольную группировку, подстрекательски назвав её «Типуль Нимрац». Не означает ли само это название, что они намеревались доводить слушателей до такого состояния, когда их психику может спасти только медицинская служба «Типуль Нимрац»?! И такой вот, с позволения сказать, отец, в этом их поощрял! Вы понимаете? Вместо того, чтобы строго и категорически запретить мальчишкам даже слушать эту духовную отраву!..»
Зяма никак не мог остановиться. Он как будто не замечал, что не перед женой на кухне изливает жёлчь на бывшего соседа и коллегу, а перед многочисленными жителями Арцены, усевшимися перед экранами своих телевизоров. Не замечал Зяма и насмешливого презрительного взгляда Офелии, которым она прошивала его время от времени. Зато бессильную ярость и презрение Бенци он отлично видел и ощущал всей своей шкурой, каждой клеточкой и жилочкой — на это-то он и рассчитывал!..
Как заведённый, он продолжал бубнить: «Я полагаю, что это он лично не только поощрил, но и направил своих сыновей и их дружков на сцену трубить в запрещённые Высоким Жюри шофары и играть на протащенных обманным путём так называемых «угавах».
Ведь было заблаговременно запрещено использовать шофары на Турнире!.. Заметьте: папочка не встал на пути злостного замысла сынков. Хотя не только мог, но и был обязан! Кто-то может сказать, что он не знал! Не верю! Хороший отец не может не знать, чем живут его дети! Акт явного, неприкрытого хулиганства! Долг хорошего отца всеми силами предотвратить нарушение детьми установленных правил! Лично мне беглого взгляда было достаточно, чтобы понять: это он, Бенцион Дорон, лично организовал помехи дубонам в наведении порядка и задержании хулиганов-шофаристов.
Тех конкретно, что привели к смерти нашего дорогого Ашлая!» — и Зяма снова промокнул платком глаза.
После непродолжительной паузы он повысил голос и уже почти кричал: «Но этого мало! Это он и его дружки из шоблы, что скучковалась вокруг него ещё в «Лулиании», спровоцировали драку с силами поддержания законности и порядка в фиолетовом секторе!» — «Ясно! Выходит, то, что они прикрыли якобы невинным словом «миньян», по сути оказалось подпольной организацией…» — небрежно обронила Офелия.
Тут уж Бенци не мог смолчать, и он подал голос, саркастически улыбнувшись: «Да, Зяма, не зря ты перед своей обличительной речью снял кипу! Привёл свой облик в соответствие с натурой и деянием, молодец!» Зяма злобно глянул на Бенци. Офелия меж тем откровенно наслаждалась ситуацией. В ответ на Зямину речь, как бы мимоходом, веско заметила: «Ну, что же, адон Ликуктус, вы действительно проявили себя хорошим, я бы сказала — образцовым гражданином новой Эрании, новой Арцены!
Так держать, Зяма!» Зяма расцвёл, не заметив откровенной насмешки, мимолётно зазмеившей губы ведущей.
Наконец, Офелия решила, что зритель достаточно насладился Зямой Ликуктусом, колоритным, захватывающим зрелищем стараний незаметно избавиться от кипы на голове. Аттракция получилась — то, что надо массам!
Ренана, глотая слёзы и всхлипывая, через плечо усевшегося перед нею на полу Ирми неотрывно смотрела на экран, впитывая похудевшее, осунувшееся лицо папы, слушая его голос, повторяла: «Папа… Папочка… За что… За что…» Ширли держала её руку и осторожно поглаживала, хотя и у неё в горле стоял комок, и на смуглом лице появились темно-красные пятна.