Глава 4

После возвращения на опорную Маймаканскую базу Сашка пробыл на ней четыре дня. Сначала отмылся в бане, потом выяснил все основные направления дел по школе и добыче.

В школе прорех не обнаружилось. Приехавшие вместе с учениками наставники, знали своё дело хорошо. Добыча золота, шедшая в регионе и осуществлявшаяся старой материнской Сашкиной "семьёй", тоже была вне сомнений. К тому же лёг снег и увидеть что-то было невозможно. Добытчики разрабатывали несколько рассыпушек, хоть и были выявлены два высокопродуктивных рудных тела с высоким содержанием. Пробурив месторождения разведочными скважинами, свернулись, ибо для разработки было необходимо иметь горнопроходческое оборудование и большая энергетика, которая сосредоточилась на германиевой жиле, где с весны подрядилась артелька старых мужиков. Она пробила портал и врезав объёмную залу, стала бить наклонную галерею под рудное тело. Германий стоил на рынке дороже золота и его просила электронная промышленность. Сашка сделал ставку на добычу германия именно по этой причине.

Московская группа, возглавляемая Петром, добыла триста шесть кило в чистом литье и единогласно решила остаться ещё на один год. Вот с них и решил Сашка начать обход территории.

Со словами: "Привет были", Сашка ввалился в домик, где жили московские. Он пришёл вечером, когда тройка второй смены – работали по двенадцать часов – уже встала и готовила себе завтрак, а находившимся на смене ужин. До был в смене.

– Приветствую, Александр,- протянул руку Петро.

Сашка пожал, отдавая свой тяжелый рюкзак, двое московских, запустивших бороды тоже подошли здороваться. Им он тоже пожал. Один сходу предложил.

– Вам чайку налить с дороги? Только что заварили.

– Не-е,- мотнул головой Сашка.- Погодь. Дай с дороги отдышаться. Что-то я перегрузился. Взопрел.

– Кило на пятьдесят тянет, однако,- подтвердил Петро, укладывая рюкзак на лавку у окна.-Явный перебор для зимы.

– И я про то,- набирая воздух в лёгкие, ответил Саня.- Еле допёр. Там на улице сани грузовые с двумя мешками. На перевал кое-как влез, зубами за ветки и скалы хапался.

Московские выскочили наружу и быстро втащили сани в домик.

– Чего не снегоходом?- спросил Петро.

– Да им,- чертыхнулся Сашка.- Вал привода лопнул на середине подъёма. Хорошо якорь был под рукой, успел бросить и зацепиться. Летел бы с километр по валунью. Часть вот притащил. Потом вашим снегоходом сходим остальное заберём. Возиться не хотелось с ремонтом. Вал запасной есть, но метель на подходе. Утром вложит по самые яйца.

– Так надо было груз бросить. Забрали бы потом,- выразил мнение Петро.

– Нельзя. Тут заявочное шмотьё и прочее,- Сашка достал пачку "Беломора" и закурил.- Обязательства надо соблюдать.

– Я потому к вам и шёл, что слово у вас железное и дело поставлено,- Петро щёлкнул пальцами.

– Так оно взаимное, и его выполнение ложится бременем на обе договаривающиеся стороны одинаково. Правда, без документа и подписей. Плохо, что у нас в стране в последние годы перестали верить данному слову,- Сашка затянулся дымом.

– Не годы, десятилетия,- поправил Петро.

– Да. Одна болтовня осталась. Сами люди и страдают оттого, что верят обещаниям и постепенно сами учатся в жизни обещать, а потом это ни к чему не обязывает никого. Дальше уже сам себе такой человек начинает обещать и всё рушится. Исчезает дисциплина и самоорганизация. На арену выходит вакханалия анархического неприятия, злобы, зависти. В таких условиях ценности меняют окраску, приобретают иную направленность не свойственную природе человека. При такой обстановке и выходят на вершину власти либо тупые с задатками тщеславия, либо сверхаморальные личности. И то, и другое в конечном итоге фашизм, геноцид и прочее,- Сашка выбросил окурок в приоткрытую створку печи.- И всё это мы – человеки. Слабые сползают вниз общественной ступени, добровольно лишая себя права голоса, а правят сильные: и мышцами, и умом, что реже, и деньгами, ещё властью данной им по праву их силы.

– Страна – тюрьма,- сказал один из москвичей.

– Хуже,- Сашка стал стягивать унты.- В тюрьме во сто крат проще. Хоть слабому и там не сахар. В тюрьме две силы: внутренняя, которой подчиняются все заключённые и внешняя, то есть, административная. Последняя, правда, не очень весит, но есть. Внутренняя, пусть даже дерьмовая, но её стараются поддерживать, не во всех же лагерях беспредел. А в государстве нет теперь никакой силы, совсем. Сплошной беспредел. От президента и парламента до маленького чиновника в лице управдома. И ведь это только начало. Скоро в эту смуту беспредела полезут все. От дури и оттого, что просто полезут. Принцип хватать себе всё подряд он хорош тогда, когда есть что хватать, а всем как раз и не хватит. Сначала не станет хватать тем, кто наверху, и они начнут дубасить друг друга. За крошки упавшие со стола высшей элиты, размозжат друг другу черепа на узкой дороге грабежа два работяги – рабочий и колхозник. Это хорошо, что вы решили остаться. Смотреть, и тем более участвовать, в этой глупой драчке не надо. В дерьме плавать всегда успеется. Катавасия эта долго длиться будет, на ваш век достанется.

– Вы в Москве случайно не были? Как там?- задал вопрос один из московских.

– Ссутулилась старая бабулька, почернела,- стал было отвечать Сашка, но осёкся и спросил:- Вы телевизор разве не смотрите?

– Бросили,- буркнул Петро.- Обрыдло. Да и потом, сейчас в две смены пашем, а в забое нужен свет. Тут включишь, там тускло. Вот мы и отголосовали. Смотрим только новости и то в чаепитие.

– Ясненько. И правильно. Как цены растут смотреть не интересно, тоскливо. Был в Москве. Народ крутится. На работу ходит с одной целью, чтобы что-нибудь украсть на продажу, ибо зарплаты на питание не хватает. Те, кто не работает, занимается сбором средств с тех, кто ворует. Их в свою очередь бомбят менты и так по цепочке вверх. Все продают. Всё, всем. В любом количестве. Соль, спички, нитки не в счёт, а остальное идёт полным ходом. От нефти до гвоздей. От интимных услуг до внутренних органов. Всё это в грязи, с жутким матом. Москва превратилась в большую мусорную яму, а люди в голодных и злых крыс. Бьют, стреляют, режут средь белого дня. Кругом хамство и полное отсутствие стражей порядка. Ругань и кровь перемешалась, превратившись во что-то обычно-приличное, а наличие синяков и кровоподтёков на лице стало довольно модным в среде московских обывателей. Всё, язык устал. Это можно описывать часами, но картина, думаю, вам ясна.

Впустив клубы холодного воздуха, в домик ввалились трое с дневной смены, неся попутно дрова, за ними следом До с неколотым чурбаком.

– Привет, Сань!- сказал он, ставя чурку торцом и стягивая перчатки.- Вот ещё один стул притащил. Я думал, что Проня припёрся.

– А он вам надоел?- пожимая пришедшим руки, спросил Сашка.

– Не то чтобы очень, но после того как пески летом отмыли и стали решать, вот они, и решили остаться второй год мыть и начали зарезать вторую штольню, он нас всех тут достал. Это не так, то не так. Всё не по его. Пришлось спровадить. Так он контрольщика старого сюда через десять дней привёл в подтверждение своей правоты. Тот осмотрел и сказал ему, чтобы не совался больше не в свои сани. Тогда-то мы и вздохнули спокойно. Больше с того дня Проня у нас не появлялся,- До сел рядом с Сашкой на принесённый чурбак.- Что снегоход?

– На перевале в подъёме полетел вал привода,- Сашка цокнул языком, показывая как это примерно было.

– Не беда,- сказал До,- заменим. А то я смотрю следы от салазок. Заявку, что ль, притащил?

– Да. Однако, не всю. Там на триста пятьдесят кило. Ну, а я не слон. Сто дотащил, остальное приволокём, когда метель уляжется.

– Позёмка уже сорвалась,- подтвердил До.- Дней на пять не меньше зарядит.

Народ расселся за стол. Одни завтракать, другие ужинать. Включили телевизор. По центральной программе шли дневные новости. Ели молча, не задавая вопросов.