Своё предназначение я с младых лет воспринимал, как данность. Не стараясь подняться по социальной лестнице, мы всегда держались особняком. И странствовали, по большей части ради любопытства. Во всяком случае, двое старших братьев предпочли участь бродяг. Или, как они это называли «исследователей». После смерти отца порознь ушли в Долину. И не вернулись.

С тех пор минуло более века. Как ни странно, я оказался домоседом. Своей спокойной рассудительностью сумел снискать уважение сильных моего мира. И даже настороженное любопытство касты жрецов не особо докучало.

Наши интересы практически не пересекались.

Они стремились к власти. Я же, интегрировавшись в структуру, и заняв одну из самых низких ступеней, просто наслаждался жизнью. С умилением наблюдая за паникой, росшей среди святых отцов, вызванной приходом чужака. Очень может быть, что никогда не стал бы связываться с проходимцем мирового масштаба. Но, изнывающий от скуки, уступил место любопытству. Кто — кого, так сказать. И, неизвестно ещё… Если бы не десяток другой несчастных, доставленных мною, возможно, голова Иллюзиониста, насажанная на кол, давно бы висела в «пантеоне позора»? Но, поймите меня правильно. Не будучи революционером по духу, я всё же соглашался с его доводами. Любой устоявшейся системе время от времени необходимы встряски. Да, параноидальный мир, служащий вокзалом для путешественников, постоянно лихорадит. Но столь стремительного развития не знала ни одна реальность.

И даже те, кто значительно ушёл вперёд, делали это столь медленно, что их жителям казалось — ничего не происходит. Не говоря уже об отсталых вселенных, на тысячелетия застывших в варварстве. И, в лучшем случае, поднявшихся до «вершин цивилизованности» рабовладельческих и феодальных обществ.

Вернулись в подвал моего дома. Потерявший сознание во время перехода Алексей обмяк у меня на руках. Я бережно уложил его на пол. Поборов искушение запереть парня, разрезал верёвку. И, поскольку времени было в обрез, стал готовиться к обратному путешествию.

Конечно, на первый взгляд, оставляя абсолютно незнакомого человека в жилище, я поступал слишком опрометчиво. Но, даже самые надёжные запоры не являются гарантией. И, не успей я вернуться вовремя, он может запросто выбраться. Причинив при этом моей обители немалый вред. Не говоря о том, что обязательно пустится в бега. Лови его потом. А, так как транспорт у нас не столь совершенен как в его родном мире, то и поиски, соответственно, могут затянуться. Особенно, если учесть то, что у него окажется достаточно большая фора.

И, напротив, увидев все признаки гостеприимства, он, даже покинув мою берлогу, непременно вернётся. К тому же, большинство ценностей надежно спрятано. Непривычные же, и довольно старые предметы обихода, вряд ли представляют интерес даже для самого неискушённого вора.

Высыпав не стол горсть золотых монет, я в последний раз посмотрел на неподвижное тело, и спустился в подвал. Не думаю, что с Александром за столь короткий срок случилось что-то непредсказуемое. Тем более что знаю его новый адрес. Остаётся надеяться, что Долина не сыграет со мной злую шутку. И не откроет ворота где нибудь в диких местах на другом конце света.

Что ж, могло быть гораздо хуже. И портал бы отворился в Пустыне Сахаре. Или в Южном полушарии, которое постоянно сотрясают революции, сопровождаемые массовыми убийствами. Оказываясь в подобных регионах, я всякий раз с умилением вспоминаю родное измерение. Где царит патриархальный уклад и всё так тихо и мирно. Относительно конечно. Но перемены у нас происходят столь медленно, что не заметны на протяжении не то что одной короткой человеческой жизни, а даже целых поколений. Я стоял на мосту и смотрел на воды Темзы. Страна чопорных англичан больше всего напоминала дом. И, хотя внешних атрибутов, свидетельствовавших о том, что время не стоит на месте, имелось предостаточно, всё здесь было проникнуто столь милым сердцу консерватизмом. Конечно, история этой страны изобиловала междоусобными войнами и революциями. И различные неблаговидные поступки её граждан навсегда останутся в памяти потомков. Но, всё же, из всего, что до сих пор встретил в этом сумасшедшем мире, волею судеб ставшим «перекрёстком Вселенной», Англия казалась наиболее симпатичной.

Неторопливо шагая вдоль реки, вспоминал последнее посещение Лондона. И весьма неприглядный случай, навсегда врезавшийся в память.

Двадцать первого декабря тысяча девятьсот восьмого года, за четыре дня до Рождества, была жестоко убита мисс Марион Гилчрист. Старую деву-заворницу нашли мертвой в её квартире в Глазго. Женщина, которой исполнилось восемьдесят два года, казалось бы, никак не подходила на роль жертвы преступления. Настоящая отшельница, единственным связующим звеном с внешним миром которой была служанка Хелен Ламби. Молодая девушка двадцати одного года.

Вернувшаяся прислуга, обнаружила в доме незнакомца, оттолкнувшего её и скрывшегося. В гостиной лежала хозяйка с размозжённой головой.

При этом коллекция драгоценностей мисс Гилчрист, стоившая более трёх тысяч фунтов стерлингов, оказалась почти нетронутой. Пропала лишь бриллиантовая брошь в форме полумесяца ценой примерно пятьдесят соверенов. Зато ящик с бумагами был открыт, его содержимое разбросано вокруг, словно что-то торопливо искали.

Хотя Хелен видела незнакомца почти вплотную, описание его внешности оказалось неточным. Подоспевший к тому времени сосед, живший этажом ниже, тоже разглядел преступника. Но данный им словесный портрет ещё больше запутал дело.

Весть о жестоком убийстве вызвала взрыв негодования. Полиция оказалась под сильным давлением общественности, требующей немедленного ареста преступника. А у детективов была единственная версия — убийцей является Оскар Слейтер. Еврей, родившийся в Германии и эмигрировавший в Америку вместе с любовницей-француженкой. Перед отъездом он отдал в залог бриллиантовую брошь, по стоимости равную похищенной.

Полицию Нью-Йорка предупредили. Слейтера немедленно арестовали и доставили обратно в Глазго. Однако быстро выяснилось, что брошь, не только принадлежала ему многие годы, но и была сдана в Ломбард за три недели до убийства.