Это был необычный ветер. Полный такой властной силы, словно он был самим дыханием госпожи Айи. От него веяло не только холодом, но и каким-то мрачным предупреждением, даже угрозой. И тогда оставшийся за старшего помощник разбудил хозяина каравана. Конечно, ему следовало бы разобраться во всем самому. Наверное, он смог бы, но… Впервые в жизни он не захотел брать на себя ответственность.

Испугался. А ведь страх – постыдное чувство, нечто совершенно недостойное дозорного и уж тем более – помощника хозяина каравана. Впрочем, если тот и беспокоился о чем-то в этот миг, то о другом.

– Гареш! Гареш, проснись! – крикнул он за полог повозки.

– Ну что тебе? – донеслось до него ворчание, а потом в щели показалось сонное, недовольное лицо хозяина каравана.

– Взгляни.

– Начинается метель – только всего, – старик с трудом подавил зевок. – Если это единственная причина, по которой ты меня разбудил…- он уже собирался вернуться назад, под свое меховое одеяло, но помощник остановил его:

– Гареш, здесь что-то не так, – он был мрачен и напряжен, скулы подрагивали, выдавая волнение.

Кряхтя, Гареш спрыгнул в снег. – Ничего необычного я не вижу… – хотя, постояв несколько мгновений, окруженный со всех сторон метавшимся снегом, он забыл о недовольстве, вызванном прерванным сном, и ворчании вроде: "Ни днем ни ночью ни мгновенья покоя! А я ведь уже не мальчик, чтобы вскакивать по всякому поводу и без!" Хозяин каравана был вынужден признать, что в начавшейся метели действительно было что-то необычное. И дело было не в том, что она началась так внезапно. В пустыне по-всякому случалось. Ему был памятен день, когда все вообще происходило на глазах, за несколько мгновений: было синее, солнечное небо, а потом – порыв холодного снежного ветер, и началось!

На караванщиков налетел порыв ветра, такой сильный, что караванщикам пришлось пригнуться и что было сил вцепиться в борт повозки. Сквозь снежную муть глаза с трудом могли разглядеть то, что было вокруг, как на бегу останавливались олени, врезаясь в складки ветра будто в ледяные стены, с трудом преодолевая их, разбивая на осколки-невидимки. А тут еще полозья повозок начали увязать в мелком, как пудра, снегу.

– Она будто хочет нас остановить! – донесся до его слуха взволнованный возглас помощника, которому приходилось кричать что было сил, чтобы стоявший в шаге от него хозяин смог его услышать.

– Да, – Гареш наклонил голову. Он думал так же. И от этой мысли становилось беспокойно на душе.

"Но почему? – караванщик, как ни пытался, не мог найти ответ. – Мы не сделали ничего, чем могли бы обратить на себя гнев небожителей! Мы служили Им верой и правдой, следуя пути повелителя небес! Так в чем же дело?" -Ладно, на все воля богов. Им виднее. И вообще, может быть, эта метель – не знак Их гнева, а предупреждение об опасности, которая ждет впереди. И избежать которой мы можем только прервав путь на ночь… или несколько дней, это уж как Они велят. А, когда минует время, вместе с ним уйдет и опасность… Гал! – окликнул он помощника, а потом, убедившись, что тот его услышал и придвинулся вплотную, напрягая слух, продолжал: – Останавливай караван!

Тот кивнул, удовлетворенный решением хозяина, и поднес к губам рожок, с натугой подул, передавая сигнал ехавшим впереди дозорным.

И вот что удивительно: стоило повозкам прекратить свое движение, как ветер начал ослабевать. Нет, он не стих совсем. И снег продолжал идти. Но вокруг больше не чувствовалось недавнего напряжения, и, тем более – начавшей проскальзывать враждебности.

– Ну да. Вот, значит, как, – пробормотал себе под нос Гареш. – Выходит, все верно, – он провел ладонью по бороде, стряхивая снежные хлопья.

– Что это мы остановились? – из повозки высунулась его жена. Морщинистое лицо старой женщины выглядело заспанным, глаза таращились, не узнавая окружавшего мира.

– Да так, ничего страшного, просто метель.

– Что? – не расслышав, громко переспросила та.

– Я сказал – "все в порядке"! – подойдя к борту повозки, крикнул он ей в самое ухо.

– Тише ты! – недовольно поморщившись, старуха отпрянула. – Что орешь, будто я глухая? – заругалась та.

– Спи, Лари!

– Ну да, заснешь тут, конечно!

– Не ворчи, старая!

– О! Кто бы говорил! Будто сам очень молодой, – однако, как она ни старалась выглядеть хмурой и рассерженной, у нее это плохо получалось – тонкие потрескавшиеся губы подрагивали в улыбке, мутные, бесцветные глаза лучились, окруженные смешинками-морщинками. – Так что там, Гареш?

– Я ведь сказал – метель, – устало повторил хозяин каравана. – Право же, родная, не о чем беспокоиться.

– Как скажешь… Тогда я действительно лучше посплю. Что-то мне не по себе. Все болит… Но не резко – тянуще… Словно зуб ноет…

– Хочешь, я позову лекаря.

– Да ну его, – махнула рукой Лари, – так переможется. А лекарь… Что он мне скажет? Что я уже стара для дороги и мне пора думать о вечном сне?

– Фу, что это у тебя за мысли такие? Мы еще поживем, побродим! Боги не хотят, чтобы мы засыпали!

– Это точно… – она вздохнула – с одной стороны устало-тяжело, с другой – мечтательно-задумчиво. – Значит, мы еще что-то недоделали. Не выполнили ту цель, для которой были рождены…

– Знать бы, в чем эта цель!

Старуха огляделась вокруг:

– Ну, это мы, похоже, скоро узнаем, – сказала она.

– Что это вдруг?

– Так ведь… Метель эта необычная. И остановила она нас здесь не случайно.

– Ладно, что загадывать наперед? – хозяин каравана и сам не знал, с чего вдруг забеспокоился. – Не будем. Пусть боги сами скажут нам Свою волю.

– Ну да, конечно, – хмыкнула старая женщина, – долго же нам придется тогда бродить по свету! Успеем стать тенями при жизни!

– Не престало смертному торопить небожителей! – нахмурившись, караванщик направил на жену суровый взгляд. Весь его вид говорил: "Они и так чем-то недовольны, раз вмешались в наш путь. А ты со своими дерзкими мыслями только сильнее Их разозлишь! Нам с тобой что, мы свое прошли, увиденного и пережитого хватит не на один сон. А как быть остальным? Детишкам? На что ты их обрекаешь?" Старуха, за долгие годы супружества научившаяся понимать мужа без всяких слов вздохнула, пожала плечами, виновато проговорила:

– Ты же сам говорил, что ничего страшного.

– Говорил. Страшного – действительно ничего. Но кто знает, что будет дальше. Это ведь не простая метель.

– Ее дыхание… Оно какое-то странное, взволнованно-прерывистое. Если бы метель была человеком, я бы подумала, что она ждет чего-то… очень важного…

– Матушка метель – это госпожа Айя…

– Одного ждет, а другого, которое может произойти вместо этого, боится, – закончила свою мысль караванщица, заставив мужа вновь нахмуриться:

– Старуха, ты опять? Повелительница снегов не может бояться! Она… Она ведь богиня!

– Ну, я не знаю… – нахохлилась та. – И не ругайся! Я ведь ничего такого и не говорила. Это все ты. Я лишь сказала, что бы могла чувствовать метель, если бы она была человеком.

– Ладно, – однако просто взять и забыть слова жены он уже не мог. Караванщик задумался, затем повернулся к женщине, с которой всегда советовался, не боясь прослыть глупым или нерешительным. – Предположим, что эта метель – не богиня…

– Женщина, стало быть, – кивнула старуха. Ей было легче мыслить конкретными, реальными образами, а не чем-то неведомым, нереальным.

Хозяин же каравана не спорил, не видя особой разницы. Он продолжал:

– Как ты думаешь, чего она хочет?

– Мне-то откуда знать! – воскликнула, всплеснув руками, старая женщина. Но по ее глазам, в которых шевельнулась искорка мысли, караванщик понял, что знать она может и не знает, но что-то предполагает – это точно. – Вот только…- она взглянула на мужа, словно сомневаясь, говорить ей или нет, и спрашивая: стоит ли?

– Ну, что?

– Когда я услышала голос снегов, еще не проснувшись до конца, на грани между явью и дремой, мне показалось… Знаешь, – она как-то смущенно улыбнулась, – мне показалось, что я вновь вернулась в тот день, когда родители объявили о нашей помолвке.