Только не называй ничьих имён, ничего не спрашивай, просто не называй: нас предупредили…» Ренана удивилась, но продолжила: «Тов… Всё равно они первые начали, а она… ну, младшая… э-э-э… меня сильно толкнула. Я и не сдержалась!..» — «Да, мне ребята рассказали. А в газетах пишут, что ты вроде как оскорбила происхождение… э-э-э… ну, этой журналистки, которая… Далила… — Бенци немного покраснел. — Неужели это правда?» Помолчав, он проговорил: «Ну, пошли, что ли… По дороге расскажешь… — понизил голос: — И говорить будет легче…» Они медленно направились за ворота. Хели с Ноамом шли немного позади и беседовали. Хели, расспрашивая его, пыталась незаметно выведать, не знает ли он, что с Максимом. Ноам сокрушённо покачал головой, пробурчав, что знает только одно — Максима обвиняют в нападении на полицейского. Это Хели и сама знала.
Ренана между тем тихим голосом отвечала на вопросы отца: «Я, честно говоря, даже не слышала, что они там вопили — после того, что мне Ме…» — «Тише, доченька, не называй никаких имён…» — опасливо прошептал Бенци. Ренана осеклась, помолчала и продолжила: «А это мне никогда даже в голову бы не пришло, честно, папуля! Вот мы же отлично дружим с Максимом, он близкий друг Ноама! Разве тебе ребята не рассказали? Ну, а я… это правда! — врезала… За всё! Ты бы знал, как она нас оскорбляла! На нас уже все оглядывались и смеялись над нами…» — упрямо повторяла Ренана, глядя отцу прямо в глаза. Бенци с тревожной лаской и болью смотрел на дочь, укоризненно качал головой и прошелестел одними губами: «Он же мой сотрудник, мы с ним чуть не каждый день на работе сталкиваемся в коридоре…» — потом ласково дотронулся и погладил её руку. Ренана меж тем шептала: «Она мне шептала, что они потребуют суда… и… э-э-э… добьются… ну, чтобы меня врач осмотрел…» — «То есть как?» — поднял отец брови. — «Она мне прямо в ухо шипела, что после этого осмотра мы ничего не сможем доказать… и Ирми обязательно засудят за совращение… а меня из ульпены исключат с волчьим билетом… Они, мол, знают, как такие дела делаются… Я боюсь, папа…» Бенци ничего не сказал, лишь ощутил, как грудь ему захлестнул холодок, голову сжало клещами страха, а щёки опалило жаром. Он остановился, ощущая, что надо перевести дух, остановилась и Ренана, умоляюще и вопросительно глядя на отца. «Ну, что ты, дочка! — сглотнув, еле выговорил он, стараясь выглядеть спокойным: — Никто не заинтересован устраивать шум по этому поводу. Не беспокойся: они совсем не всесильны! Ребята случайно слышали, что высшие чины в полиции говорили: им ни к чему сейчас волнения ни в религиозном секторе, ни на «русской улице».
Полуофициальная версия — вся эта история с романтической окраской на данном этапе не представляет общественного интереса. Разве что Офелия, как всегда, старается в прессе эту историю раскрутить, сделав главный упор, конечно же, на романтической окраске! Но, кроме этого, ничего и не будет».
Бенци слабо улыбнулся и снова покачал головой: «Ты у меня вообще известная драчунья! — и грустно прибавил: — Ох, доченька… Помнишь? — Ноама побили, нос ему сломали, а штраф я платил. А теперь… вас оскорбили при всех — и опять… мы виноваты… И Ноам ни за что попал в тюрьму… Они хотели вас, девчат, прикрыть… Ты это понимаешь?» Ренана опустила голову. «А мама… — продолжал отец, не глядя на неё, — Мы уж ей говорить боимся… Дедушка с бабушкой осторожно… да и то не всё…» — «И не надо ей знать лишнего… Она меня всё равно не поймёт…» — буркнула Ренана, опустив голову. — «Ну, зря ты так… Она очень за тебя переживает! И за Ноама, конечно…» — укоризненно покачал Бенци головой. — «А как там наш Бухи?» — Ренана перевела разговор на другую тему. — «Ну, Бухи… он, как всегда, хулиганит, лапочка!.. — ласково улыбнулся Бенци и тут же возбуждённо заговорил: — Близнецы у участка устроили демонстрацию с гитарами и с шофаром… И твои подруги по ульпене тоже пришли поддержать ребят… А с Максимом… Я не верю, что это он напал на полицейского… В толпе ходили слухи, что его сдал один из «своих»… который был вместе с зомбиками». — «А мы знаем, кто это…» Ренана не решилась задать отцу самый важный для неё вопрос, но тот её прекрасно понял и опередил: «Нас Ирми отвезёт домой, вон, его машина ждёт…» Сердце Ренаны тревожно забилось.
Но они уже подошли к стоянке, и навстречу Ренане бросился бледный от беспокойства Ирми. Девушка уставилась на него, и вдруг её огромные, припухшие глаза наполнились слезами. Она опустила голову и тихо забормотала: «Ирми, прости меня… Я не должна была… Не могла сдержаться… Прости… Из-за меня вас задержали… Во всём я виновата… Прости…» Ирми взял Ренану за руку. Он долго молчал и смотрел на неё, слегка поглаживая её руку, потом заговорил, тихо повторяя одно и то же: «Это ты прости меня, девочка моя… Прости… Это всё моя вина… старые грехи… И я не смог тебя защитить!.. Прости меня…» Ренана смотрела на него, не отводя огромных глаз, а по лицу текли и текли слёзы. Она не заметила, как её подвели к машине Ирми и усадили на переднее сидение, а Ирми уже заводил машину. Сзади уселись отец и Ноам.
Хели и близнецы направились к участку, решив подождать освобождения Максима. Там уже не было никого из студийцев. Только поздно вечером вышел Максим с распухшим лицом, покрытым ссадинами. Хели вскрикнула, но Максим криво ухмыльнулся и проговорил: «Это след от моего нападения на полицейского и антистримерского манипулирования излучателем вредных обертонов! Не балуйтесь, дети, с обертонами!» — «А что это значит?» — «То и значит… Спасибо твоему daddy, Хели, darling?» — постаравшись вложить всю нежность в улыбку, в которую он сложил разбитые губы, проговорил Максим. Хели смахнула слезу и, улыбнувшись, откликнулась: «Главное, что ты снова с нами!»
Никто в семье так никогда и не узнал, что Бенци, сильный муж и отец, олицетворение спокойного и весёлого достоинства, часто вспоминал беседу со старшей дочерью по пути от общежития через пустую в этот час площадь, её немного припухшее лицо, покрасневшие глаза. С мучительным страхом, смешанным со стыдом, он вспоминал, что Далила грозила Ирми судом, а Мерав грозила его дочери медицинским освидетельствованием. Он знал, что это чушь, что ни у кого нет и быть не может никаких оснований требовать такого. Но вот ведь — пущенные сестрицами Ликуктус слухи уже гуляют по Меирии. Друзьям Доронов будет очень непросто погасить волну грязных слушков.
Когда Ренана появилась дома в Неве-Меирии, Нехама только искоса взглянула на дочь и ничего ей не сказала, даже не ответила на робкое приветствие. Сидя в кресле, она кормила Бухи и молчала, поджав губы, и это было красноречивее слов.
Только вдруг, как бы ни к кому не обращаясь и глядя в пространство, проговорила:
«Если бы близнецы пошли с ними, ничего такого бы не было, и Ноам бы не пострадал.
Папа мне рассказал». Шилат сидела рядом с матерью и гневно поглядывала на вошедшую сестру. Поздороваться с нею она тоже отказалась. Когда Ренана хотела подойти и поцеловать Бухи, Нехама, не глядя на дочь и ни слова не говоря, отстранила ребёнка от её рук и лица. Ренана обескуражено вышла из салона, кусая губы. Бенци, наблюдая эту сцену, только беспомощно и чуть осуждающе покачал головой. Значительно позже близнецы рассказали сестре, что у папы с мамой был после этого очень серьёзный разговор, а потом с равом Давидом и рабанит Ривкой, но о чём, они так и не узнали.
Моти сидел в салоне, рассеянно поглядывая в телевизор. Накануне ночью ему позвонил некто, представившийся мужем преподавательницы ульпены, где учится Ширли. Он поведал, что Ширли попала в больницу, пострадав в драке, произошедшей вечером в меирийском кафе «Шоко-Мамтоко», что они с женой сами её туда отвезли.
Но он полагает, что лучше было бы забрать её домой. Моти поехал в больницу и привёз дочку домой. Сейчас Ширли дремала у себя в комнате, а они с матерью старались не беспокоить её. Все разговоры и вопросы они отложили на потом, когда девочка придёт в себя и немного успокоится.