– Ну и дела! Ты его двоюродная сестра? Натан Щаранский – председатель Международного сионистского форума со штаб-квартирой в Иерусалиме. А почему ты живешь в гостинице?
– Вот! Типично совковый вопрос! – проворчала Люда. – А где я должна жить? Я – олим хадаша и, как многие олимы, живу в гостинице, арендованной Центром абсорбции для новых репатриантов…
– Ладно, ладно, – проворчал я. – В Израиле такая же коррупция, как и везде, – свой тянет своего.
– Может быть. Но не для Щаранского. Надо знать Натана.
Потом я сидел в ее номере, пил чай с кексом, рассматривал фотографии, на которых президент Рейган пожимает Люде руку, а рядом, улыбаясь, стоят вице-президент Буш, пожилая женщина и коренастый плотный лысеющий мужчина.
– Это тетя Ида и Натан, – пояснила Люда. – Мы в Белом доме, на приеме в честь Натана.
– Ну и взлетела ты, – буркнул я. – Может быть, мне встать?
– Сиди. Хочешь еще чаю? – предложила Люда – Вчера сгорела спираль в плитке, так в этой Израиловке купить спираль… Пришлось покупать новую плитку. Вообще наша гостиница – настоящий цыганский табор. В одном номере живут две, а то и три семьи, спят на полу, а кое-кто уходит ночевать на пляж, спят на надувных матрацах. Я живу одна, потому как доплачиваю из своего кармана.
– Куда же смотрит твой Щаранский?
– Куда смотрит? Ты представляешь страну, которая приняла бы такое количество эмигрантов сразу? А?! То-то. Дикие цифры, если пересчитать на душу коренного населения. Возьми ту же нашу Россию: как живут там беженцы из Азии? Тогда и говори… Натан работает по двадцать пять часов в сутки. И конечно, делает много. Но с каждым годом все труднее выбивать деньги за океаном. Слава богу, Израилю это на пользу, а не как в бездонную бочку там, в России. Я читаю в газетах и холодею: как вы там живете?!
– Тебе тут нравится?
– Очень. Единственная страна в мире, где можно жить спокойно несмотря ни на что. Любому человеку независимо от национальности. Бог знал, где поселиться.
Мы еще долго болтали о том о сем, вспоминали знакомых, говорили о судьбе театра…
Перед уходом моя расчетливость вновь подстроила каверзу.
– Слушай, может быть… Щаранский поможет моей сестре с квартирой? Сестра снимает какую-то халупу у старухи-марокканки… – Я не закончил фразу. Люда с силой захлопнула передо мной дверь. Хорошо еще, не защемила палец, я вовремя отдернул руку.
Такие дела!
Воспоминания роились в моей памяти, а взгляд скользил вдоль панорамы улиц Тель-Авива. Жаль, не удалось побывать в Музее бриллиантов. Мировой центр драгоценных камней своим небоскребом явно пытается потеснить Америку и ЮАР. Не был я и в Музее диаспоры, говорят, стоило пойти… Да мало ли где я не был?! В том же театре «Габима», не был и в филармонии, знаменитой израильской филармонии, где что ни скрипач, то Иегуди Менухин… Пустое дело вспоминать упущенное, да еще в таком городе, как Тель-Авив.
Кресла через проход салона автобуса занимали мать и взрослый сын тоже из России. Они сейчас ехали до Беэр-Шевы.
– Вам надо обязательно посмотреть Беэр-Шеву! – громко наставляла женщина. – Лучший в мире город!
– Мама, ты же говорила: лучший в мире город – Челябинск, – вступил сын, паренек с каким-то красным лицом и сизым носом.
– Лучших в мире города два! – с вызовом ответила женщина. – А вы были в Челябинске? Нет? Если бы вы жили в Челябинске….
– То приехали бы в Израиль на постоянно, – подхватил сын. – А так как вы из Ленинграда, то можете себе позволить приехать сюда в гости.
«Мне предстоит веселая дорога, – подумал я с тоской. – Интересно, далеко отсюда до Беэр-Шевы? И черт меня дернул вступить в разговор со своими попутчиками!»
И, несмотря на мой мрачный вид, я в течение первых десяти минут узнал много полезных сведений о Челябинске. Точнее, о вкладе евреев в развитие города металлургов… Еще при царе в Челябинске объявился «чайный король» по фамилии Высоцкий. Сей муж снабжал фирменным чаем чуть ли не всю Россию. И более того, самый популярный чай в Израиле носит его имя…
– До сих пор в Челябинске стоит дом Высоцкого, – уточнила словоохотливая спутница.
– Кстати, знаменитый Владимир Высоцкий – его родственник, – объявил краснолицый сын. И в ответ на мое недоверчивое выражение добавил: – Я так думаю. Все Высоцкие – евреи. К тому же Владимир Семенович – никаких сомнений, отец его был еврей. Я так думаю.
– Национальность определяет мать, – слабо возразил я.
– Это в Израиле. А Высоцкий жил в России.
– Конечно, он еврей. Такой талант и чтобы не еврей? И похож на еврея, типичный коммандос Армии Израиля, – вмешалась мамаша. – У нас был знакомый, гениальный физик. И тоже Высоцкий. Я знала всю семью, набожные люди, их дедушка был раввин…
– Простите, а кто вы по профессии? – перебил я соседку.
– Я? – с вызовом вопросила дама. – Бухгалтер.
– А откуда вы знаете, что ваш знакомый – гениальный физик?
– Как откуда? – с обидой проговорила соседка. – Все это знают!
Минут десять я наслаждался тишиной и ландшафтом.
Зелень холмов перешла в каменистые голые дюны – чувствовалось приближение пустыни. Мощно и сыто урчал двигатель, оба водителя – а на такое расстояние, как правило, экипаж сменный – о чем-то болтали. Еще при посадке я обратил внимание на торчащую из кармана рукоятку пистолета у одного из водителей. А на полке мирно покоился знаменитый автомат «узи». «Живут, как на передовой, – вздохнул я. – Сколько так может продолжаться?»
Пустыня Негев начинается после Беэр-Шевы. Город как бы стоит на границе двух зон. Именно здесь осели первые переселенцы, когда ушли из Вавилона и Египта. Чтобы создать подобный город на песке, необходимо не только умение, но и мужество. Непонятно, на чем держится фундамент больших домов, тяжесть которых под силу, пожалуй, скальному грунту. Трудно отметить различие городов Израиля – у всех, в сущности, была одна историческая судьба. Как одно солнце, что всходит и заходит одновременно на севере страны и на юге.
И все же мне показалось, что на улицах Беэр-Шевы больше людей в арабских одеждах. Или они своим живописным внешним видом притягивали взгляд?..
Краснолицый паренек что-то сказал на иврите водителю, и автобус остановился у великолепного здания несколько эклектичной архитектуры – колонны поддерживали каменную галерею, что соединяла две несущие конструкции.
– Университет имени Бен-Гуриона. – Паренек стянул с полки свою поклажу. – Я там учусь на механическом факультете.
– Будете гениальным механиком, – сорвалось у меня с языка.
Мамаша бросила на меня огненный взгляд:
– Думаю, что – да!
– В Челябинске он был бы еле-еле лаборант. – Мне хотелось чем-то смягчить наше расставание.
– В Челябинске, – женщина собирала свои пакеты, – между прочим, когда-то при царе городскую Думу возглавлял еврей Бейвель. При нем люди жили как люди, с освещением, с хорошим водопроводом и булыжной мостовой. Так что Фима и в Челябинске бы стал человеком.
– Так то было при царе, мама. – Паренек по имени Фима озорно подмигнул мне и направился к выходу. – Всего вам хорошего.
Я отсалютовал сжатым кулаком и облегченно вздохнул. Почти треть пути омрачила мне чертова тетка воспоминаниями о своем Челябинске; что это за такие челябинские евреи – им или подавай царя, или они уедут…
Через час в нагромождении мертвой земли по обе стороны от дороги, что соединяла Беэр-Шеву с легендарным и трагическим Содомом, точно из песка поднялся городок Димона, промышленный центр пустыни Негев. Основанный в 1955 году, Димона поначалу был вроде «общаги» для рабочих, что трудились у Мертвого моря, добывая соль и фосфаты. Сейчас это центр научно-технического потенциала атомной энергетики, благо обнаружены радиоактивные минералы. Но главное, в Димоне, как нигде, видны успехи маленькой страны в сельском хозяйстве: при мизерном потреблении воды в песках, где дохнут скорпионы, произрастает все, чем славятся нормальные субтропики… К слову, о науке. Представляю, какие в атомном центре трудятся «Эйнштейны», если мой товарищ по институту, одареннейшая личность, победитель конкурсов и олимпиад по физике в начале пятидесятых годов Саша О-й добился в Димоне лишь должности младшего инженера.