– Рассказывая о своей страсти, – продолжал Смбат с горечью, – ты клеветал на любовь. Если бы ты действительно любил, дело не приняло бы такого оборота. Ты бы пожертвовал ради любимой женщины всем, и это было бы твоим наказанием. Не гляди на меня с таким удивлением, – у меня есть основание говорить так. Человеческий эгоизм безграничен, и, поучая тебя, я не могу забыть о собственном горе. Микаэл, я не завидую твоему положению, но мне еще хуже. Да не только теперь, а вот уже целых семь лет… Перед тобою есть будущее, а моя жизнь испорчена навеки. Тебя обманула слепая страсть, а меня – светлая любовь. Впрочем, что я говорю: не любовь, а только жажда любви. Ты – жертва черного демона, я – доброго ангела.

Смбат умолк и тяжело вздохнул, потирая лоб. Чувство личного горя в нем мешалось с состраданием к брату, и он не знал, на чем остановиться.

Вдруг он заметил нечто неожиданное и непостижимое: на глазах Микаэла блеснули слезы и покатились по щекам. Что это могло значить? Слезы уязвленного самолюбия? Злоба? Или раскаяние? Что бы ни было – плакал человек, вконец испорченный, а это неплохое предзнаменование. Значит, есть еще у него в душе незараженный уголок.

Смбат подошел к брату, положил ему руку на плечо и сказал взволнованно:

– Микаэл, ты плохо начал, но можешь хорошо кончить. А я?.. Я, может быть, наоборот…

И, отвернувшись, медленно вышел.