"Кто рано встаёт, тому Бог даёт". Этот слоган у меня на слуху с детства. Я, разумеется, весьма уважительно отношусь к тому, что умные люди называют народной мудростью. Сказки, притчи, поговорки воспринимаю как следствия каких-то глобальных законов, ускользающих от понимания отдельного человека, но осознанных коллективным разумом целого народа на протяжении несчётного числа поколений. Тем не менее, соглашаясь с какой-то статистической осмысленностью этой фразы, не думаю, чтобы она носила материальный характер. В противном случае, Господь мне уже столько задолжал, что вряд ли сумеет когда-нибудь рассчитаться, даже будь у него два бессмертия, а не одно.

Три часа сорок пять минут. Утро.

Для большинства смертных – глупая ночь. Зима. Февраль. Минус восемь. Метёт-заметает.

Ветер тонко подвывает на изгибе спойлера кабины, и чтобы представить себе, какой он холодный и неприветливый, совсем не обязательно выходить из машины. Тем не менее, выходить обязательно. Но по другой причине. Очистить от снега фонари и стёкла, например.

Впрочем, все эти рассуждения больше подходят к тем, кто "внутри". Я-то, как раз, мёрзну "снаружи". Так что со всем остальным человечеством нахожусь по разные стороны окна. Впрочем, недолго. Открываю дверь, быстрый подъём в три приёма, и я внутри кабины. Холод промёрзлой кожи сидения жёстко, по-волчьи, впивается в ягодицы. А ведь, казалось бы, чего стоит положить какую-нибудь подстилку? Может, все мои неудачи и прорастают из такой вот маленькой лени? Забрасываю за спинку сидения веник и недовольно ёрзаю, впотьмах ощупывая панель управления.

Глухо бьёт включатель "массы", поворот ключа, на пульте празднично расцветают гирлянды огоньков: масло, аккумулятор, уровень тормозной жидкости и многое другое. Сейчас меня интересует только лампочка индикатора свечей накаливания.

Когда она гаснет, "выжимаю" сцепление и доворачиваю ключ. Тотчас в полуметре подо мной просыпается двигатель. Давай, вставай, дружище. А чтобы он поверил, что мне не до шуток, несколько раз давлю на педаль газа, потом плавно отпускаю сцепление, поддерживая обороты двигателя чуть повышенными. Тот ещё приятель!

Чуть почувствует слабину, тут же норовит на боковую.

Через окно правой двери видно, как сизый в свете прожектора дым из выхлопной трубы окрашивает голубым стремительно несущиеся струи метели. Куда они спешат?

Скажите мне: куда торопиться снегу? Ведь всё равно ляжет: в поле, заботливо укрыв посевы от стужи; на деревья, ломая ветки разлапистым великанам; на дорогу, превратив обычную поездку в выход в открытый космос.

Мне-то с моим "сараем" беспокоиться нечего – трёхмостовый КАМАЗ откуда хочешь вытянет.

Убираю ногу с "газа" и прислушиваюсь к неровному гулу недовольно порыкивающего ото сна двигателя. Стрелки манометров системы едва дрогнули, но уже начали расходиться в противоположные стороны. Пройдёт несколько минут, и они подберутся к своим "шестёркам", тогда можно будет снять стояночный тормоз и двигаться навстречу новому дню.

Будь он неладен!..

Включаю габаритные огни и обогрев кабины. Отопление жилой части машины и грузового отсека автономное и автоматическое. А здесь, вот, не успел сделать.

Мёрзну. Ничего, прогреется. Николай любит, когда тепло. Я, впрочем, тоже.

Да и кому тепло в тягость?

Смотрю, как мутная пелена снега, попадая в свет прожектора стоянки, разваливается на миллионы снежинок, слаженным потоком несущихся навстречу своей судьбе. Совсем, как люди. Каждая из них, наверное, думает, что решает свою участь самостоятельно. Каждая готова порассуждать о свободе воли, возможности выбора и прочей чепухе. И каждая то ли из гордости, то ли из глупости не понимает, не желает понять, что она – одна из миллиардов точно таких же одиноких и беспомощных точек. Стремительно проносясь сквозь ночь, им кажется, что они могут как-то повлиять на свой полёт. Изменить своё окружение. Когда же это не удаётся, слабаки пеняют на своих соседей, мешающих им жить. Те, кто посильнее, находят мужество внимательнее присмотреться к себе. Немногие осознают власть ветра. Но лишь отсюда, из кабины просыпающегося грузовика видно, что и хозяину их судьбы, также невдомёк, что ему со всем этим добром делать. Разве что беспорядочно расшвырять по самым дальним уголкам Вселенной, да и забыть о проделанной работе: с глаз долой – из сердца вон… И вся наша жизнь – искромётный зигзаг в свете прожектора ранним утром на фоне серого, покосившегося забора.

Перевожу взгляд на часы: без десяти четыре. Несколько раз давлю на газ: "MAN" ревёт, огрызается, но тут уже я хозяин. Тут уже мне решать, когда и куда нам ехать. Включаю фары, смотрю на снег и опять испытываю сомнение: я – хозяин? Вряд ли.

В моей власти лишь проклинать свой ветер, закинувший меня в это холодное утро в плохо прогретую кабину грузовика. Мои руки расслабленно лежат на руле, я опускаю к ним голову, нашёптываю "Отче наш" и, немного подумав, добавляю уже от себя лично: "Дай мне, Господи, силы прожить этот день достойно". Только после этого опускаю рычаг стояночного тормоза и, будто на санях, плавно трогаюсь с места. К немалому удивлению с первого раза попадаю в створ выезда со стоянки. Обычно мне это удаётся лишь со второй-третьей попытки. Смотрю как мимо, на уровне моих плеч проплывают опоры ворот и думаю, что когда-нибудь их всё-таки снесу. Расстояние между зеркалами и опорами не больше десяти сантиметров. Но всё обходится, выруливаю на улицу Центральную и улыбаюсь.

Мне всегда в этом месте становится весело. Единственную улицу в селе назвали Центральной. А может, причина веселья совсем в другом: как подъезжаю к этому месту, печка, наконец, прогревается и гонит в кабину горячий воздух…

Николай уже ждёт. Чёрным столбиком маячит на фоне выбеленного снегом штакетника.

Жена его – крепкая работящая Любаша, высадила вдоль забора шиповник. Летом красиво: сплошная зелёная стена, а сейчас вот так, голо и холодно – несчастные прутики лишь подчёркивают бедность опустевшего на зиму двора.