13

Болтанка продолжалась несколько минут и затихла. Но когда Воронин назначил ребят для переноски трупов, пол снова тряхнуло, и из туннеля, что вел к поселку, донесся гул. Нехороший гул, словно где-то вдали рвануло полтонны тротила. Эхо, прогулявшееся в длиннющей полости биотронов, еще не стихло, а стены пошли в пляс. Такое неприятное ощущение, точно Кахор Нэ Роош несся не в космическом пространстве, а полз брюхом по раздолбанной российской дороге.

— Не в поселке чего стряслось? — Пашку Белых не на шутку обеспокоил гул из темного зева за спиной. Ведь там, в дальней полости, похожей на огромную пещеру, жена — Дашенька, сын Серега. И если здесь такой грохот, что там, в поселке?

— Вряд ли чего там. Вокруг все ходуном, так что не только поселок. Поселок, думаю, не причем, — попытался успокоить Воронин, все еще опираясь одной рукой на винтовку с отломанной оптикой, другой держась за неровности выроста. Мох холодный, мягкий расползался под пальцами, и ногти царапнули пенолитовую основу.

В подтверждение Николая Антоновича слов тряхнуло сильно, как прошлый раз, но гул прилетел с другой стороны. Озеро подняло высокую волну, хлюпнуло на площадку между корявыми деревцами, булькая между корней. Розовая от крови пена, вынесла труп грихра, растения с длинными спутанными стеблями и комок полупрозрачной массы. Завоняло как на гнилом болоте.

— Что происходит, Керан? — спросил Сергей Лугин, вертя головой. У мичмана возникло недоброе предчувствие, будто стены сейчас разойдутся трещинами и обрушатся к чертовой матери.

— Не знаю, — простонал кеброа, прижимавшийся к пенолиту с отвесной стороны возвышенности вместе с Красиной. — Такого не должно быть. Корабль вышел из гиперпространства. Вышел давно. Дальше подлет, орбитальные маневры, посадка. Так трясти не может. Я подозревал, что у них неисправности. Выходит, совсем плохо. Особенно плохо, если мы в атмосфере.

— Ох, кеброа, — помотал всклокоченной головой Черновол. — Знаешь, где я видал вашу инопланетную технику? Не знаешь. И хрен ты меня сейчас поймешь — больно тяжелы мои слова, для инопланетного разума.

Еще один удар, пришедший сверху, вышел самым злым. Озерко теперь не плеснуло далеко за линию оголенного пенолита, как прежде, а хлюпнуло брызгами до черных дыр, начинавших соседние пещеры. Несколько массивных кусков отвалилось со свода, и фиолетово-серый свет, струившийся сверху, померк, точно настали сумерки. Мичман смахнул влагу с лица: как в безумный шторм или хуже того. А ведь не в море — всего возле не столь глубокой лужицы! Красина перепугано вцепилась в край его бушлата. «Что будет, Сереженька, — спрашивали ее глаза». И что он мог объяснить, если сам не представлял. Может, обойдется, а может жить им еще несколько секунд, и дальше смертная тьма. Ведь это не в море, когда даже на тонущем среди кипящих волн судне многое предсказуемо: есть время спустить шлюпки или нацепить спасательный жилет. Хотя бы без ничего головой в воду, и то какой никакой шанс. А здесь, в космосе смерть особо горазда — настигнет всех разом скорее, чем успеешь моргнуть. Еще мичман подумал: не зря ли он утаил от кеброа про дыру, прожженную Мякушевым возле оружейки и разверзнувшихся за этим люках? Может, штука в испорченном энергоканале, о котором рассуждал старик Томский? Нарушили жизненноважную артерию звездолета, и вот отсюда все беды. Но как бы ни было, поздно сожалеть о прошлом. Ни умный Керан Эмати, никто кто другой ту важную ниточку уже не свяжет. И Посол Смысла Живого летит к крайней точке, где гибель для всех, или все как-то уляжется, образуется? Скорее, все-таки летит к гибели: тяжесть навалилась сверху, нажимая на плечи грубоватой лапой, сгибая колени и разливаясь по телу свинцом.

Керан первый повалился на пол, отполз к моховым кочкам — там мягче — и беззвучно застонал:

— Слишком плохо! Большая авария… Надо держаться. Автоматы могут спасти корабль.

— Не так жестоко, как в пещере, — приободрил Ирину Лугин. Отчасти он был прав: тогда в минуту знакомства с Кераном их сбило с ног и едва не раздавило. Сейчас тяжесть лишь вжимала в пол, словно с ухмылкой душила.

Те из смоленских, кто удержался на ногах после последней встряски, сел ближе к выросту или лег. Почти все молчали, поглядывая друг на друга, на покачивающиеся воды озерка, вернувшегося в кратер и черного в сумраке. Кто-то — имя его Лугин не запомнил — попытался закурить. Разжег непослушными руками сигарету, только больше двух затяжек сделать не смог. Еще бы если такая тяжесть на грудь!

Отпустило самую малость и опять навалилось. А за тем, когда Воронин скинул тертую ушанку и хотел сказать что-то своим, пришел последний удар. Жестокий удар, — все предыдущие показались ласковым похлопываньем. Сергей козлобой в руках не удержал, впечатался плечом в моховую кочку, которая была шагах в двадцати. Перекувыркнулся, слыша жалобный скип то ли собственных костей, то ли рвущегося на куски пенолита. Черновол был рядом, и нет его. И Красину точно черти забрали. Потоки воды вокруг: в лицо, за воротник, больно по ногам. Грохот так и рвет барабанные перепонки, а в сознании телепатический крик кеброа. Еще удар — тусклый серый свет словно смахнуло с глаз. Хруст пенолита со всех сторон. Потом страшная как смерть тишина.

Говорят, если смерть, то летишь в бесконечном туннеле и видишь яркий свет в его конце. Так — нет, трудно сказать, пока сам не нырнешь в этот потайной колодец. Свет Лугин видел. За время путешествия на проклятом звездолете, он отвык от мысли, что свет может быть столь теплым, зовущим. Вот только тело ныло, саднило щеку и висок, ломило плечо, подвернутую ногу. Разве возможно испытывать телесные муки после смерти?

Услышав ворчание Черновола, мичман приподнял голову и чуть не поперхнулся возгласом. Нет, жизнь вовсе не распрощалась с ним, Лугиным. Все так же справа и слева проступали тусклые очертания биотронов великой кафравской улитки. Только перед Сергеем шагах в трестах начиналась извилистая трещина по всей стене. В нее врывался теплый, точно божественный свет.

— Господи! — с придыханием произнес кто-то, завозившись между моховых кочек. — Что же это, Господи?!

— Это свет. Свет другого мира! — отвечал другой надрывный голос.

Паренек, тот, что из троицы спасенных от грихров, подскочил и опрометью бросился к ломаной линии яркого света. Перепрыгивая игольчатые кустарники, лужицы воды и куски пенолита, не слыша сердитого оклика Воронина.

— Земля! — заорал он, едва сунув голову в трещину. — Клянусь, бля, натурально там!.. Земля!.. — вытягивая трясущуюся руку к разлому, он обернулся к смоленским, порывисто, будто его скрутила неведомая сила.

— Планета что ли? Брат, мы приземлились? — попытался уточнить Черновол. Его вопросы заглохли среди голосов поселковых.

Некоторые, молодые, нетерпеливые метнулись к трещине. Как же, каждому охота вкусить своими глазами, что там.

— Ну-ка без дури! Соблюдать порядок! — одернул их Воронин, встав во весь рост, обратился к Белых: — Паш, наши все целы? Не разберу в потемках. Вот Лесин с Рязанцевым, Сережка… Три, четыре. Демидов и Ванька — семь.

— Трифонова не вижу. И Рохлина нет, — откликнулся Белых, оглядев столпившихся у трещины и повернувшись к Николаю Антоновичу. — Трифонов! — громко позвал он, вполне допуская, что в недавней чертопляске с парнем могла случиться беда. — Трифонов! Рохлин!

Здесь Лугин и вспомнил об Ирине. Дернувшись, он вскочил, осмотрел место возле моховых кочек. Керан Жоут Эмати сидел там, вроде невредимый, тяжело дыша и зыркая по сторонам круглыми глазищами из-под нависших со лба серых прядей. Красиной возле него не было. И ближе к выросту, куда Ирину могло отнести во время последнего удара, не нашлось.

— Ира! — негромко позвал мичман.

— Вот и я ее не вижу, — неприятным тоном сообщил Тарас. — На свой козлобой. Не швыряй так, — он сунул Лугину утерянное оружие.

Тот взял его как бесполезную палку, отведя за спину, и хрипло попросил:

— Фонарь дай! Скорее!