– Коста, братан, замучили мы тебя, – наигранно вздохнул Абхаз. – Так сам пойми…

– Я все понимаю, – перебил я. – Теперь вы удаляетесь на совещание? А я должен где-нибудь поскучать?

– Зачем же скучать? Иди пощеми.

У меня действительно уже слипались глаза. Уже которые сутки мне приходилось отдыхать, как черт положит на душу. Вот только поди попробуй спокойно заснуть в тот момент, когда решается вопрос жизни и смерти.

И все же выбора у меня не было. Я церемонно пожелал всем спокойной ночи и поплелся к себе, ожидая того, что самым худшим для меня исходом может оказаться то, что возьмут местные быки и придушат подушкой, если толковищу вдруг чем-то не понравятся мои ответы. Если Абхаз решит, что я его в чем-то напарил. А воры рисковать не привыкли…

Но все оказалось ништяк. Никто не стал поганить о меня подушки, и первое, что я почувствовал, пробудившись от крепкого, без сновидений, сна, так это яркий солнечный луч, пробивавшийся в спальню сквозь неплотно задвинутые шторы. Я лежал, еще не в состоянии окончательно выйти из сна, и внимательно наблюдал за тем, как этот луч медленно перемещается по стене, оклеенной зелеными обоями, к двери.

«Вот только он доберется до косяка, как буду вставать, – решил я. – Надо еще разок принять душ, сделать хотя бы символическую зарядку. А потом выбираться из комнаты и попытаться найти в этом огромном доме хоть одну живую душу».

Солнечный луч не успел достичь двери. Ему не хватило совсем чуть-чуть, какого-то сантиметра. Я задумался, и за это время он уже миновал косяк и теперь полз по филенке.

Я поднялся, напялил халат и, устроившись за столом, начал исследовать, насколько вкусно здесь варят кофе.

Всех присутствовавших в гостиной Абхаз представил еще вчера перед тем, как мне начали задавать вопросы. Но лишь по именам и погонялам, дабы я знал, как к кому обращаться. Теперь же он удостоил меня своего доверия настолько, что решил вдаться в подробности и объяснить, кто откуда прибыл на толковище и какая роль кому здесь отведена.

Леха Цепной и Саша Малина прикатили в Коми из Питера с подробнейшей информацией на меня, полученной как из «Крестов», так и, насколько я понял, от ссучившихся мусоров.

Леха был молодым улыбчивым пареньком чуть старше двадцати лет и имел облик типичнейшего студента, которым, впрочем, и являлся – учился на одном из многочисленных платных юрфаков, которые за последние годы расплодились в Санкт-Петербурге, как горькушки в августовском бору.

Саша Малина был прямой противоположностью своему земляку. Стопроцентный урка, какими их любят показывать российские кинематографисты, он первый раз предстал передо мной в рубашке с короткими рукавами. Обе руки от предплечий до кончиков пальцев оказались испещрены наколками, и то, что я сумел прочесть на них, сказало мне об очень многом. В воровском мире Малина занимал положение фраера, очень близкое к вору. Конечно, он не дотягивал по авторитету до смотрящего за крупным городом или доходным промышленным центром, но властью обладал немалой. С ним считались очень и очень многие, по понятиям он имел право смотреть за правилами и толковищами, и я, как ни пытался, никак не мог понять, какого дьявола его направили в эту дыру поглядеть на меня. С одной стороны, мне это льстило, с другой – вызывало определенные опасения. И какое из этих чувств перевешивало – неясно…

Итак, двое эмиссаров из Питера доставили на меня информацию и передали ее третьему человеку.

– Касьян – мой дознаватель, – с гордостью представил мне его Абхаз. – Чутье такое, что сам поражаюсь. Например, он уверяет, что не надо никакого детектора лжи, чтобы прочухать, парят тебе или нет. Достаточно посмотреть человеку в лицо, и все на нем будет написано. Какой бы он ни был ушлый, этот допрашиваемый, так, один черт, все прочитаешь. По зыркалам ли, по щекам… Или по рукам… Или еще по чему… Короче, есть не меньше пятнадцати способов въехать в тему, что тебе парят.

Насчет пятнадцати способов я вообще-то не верил, но в том, что есть люди, без труда определяющие лгуна, как бы не был он подготовлен, я был уверен. Сам в свое время встречался с подобными.

Кстати, вопросы Касьян задавал мне просто искусно. Четко, конкретно и всегда бил ими в самые незащищенные места. Казалось бы, нечего мне скрывать, но во время допроса я находился в постоянном напряжении, откровенно боялся, что вдруг случайно совру, меня поймают на слове… И все! Ко мне, как минимум, больше не будет доверия. К счастью, все обошлось.

– Нервишки, скажу я тебе, братан… – поставил мне диагноз на следующий день Касьян. – Мне бы такие. Ништяку тебя нервишки…

«Знал бы ты, какую тренировку они за последние годы прошли, – подумал я, сияя от комплимента. – Хотя, наверное, знаешь. Все-то вы знаете. Побольше, чем я…»

Еще два человека прибыли в Сыктывкар из Перми. Один из них – Тоша Тагильский. Второго называли просто по имени-отчеству – Евгений Валерьевич.

Тоша, пока я не разобрался в его роли, казался мне в этой компании самым пустым и никчемным человеком. «Возможно, он выполняет здесь роль чьего-то телохранителя», – вначале пришел к выводу я. Тогда действительно представлял собой типичного узколобого детину-бойца с гигантским ростом и огромными мускулами. И его явно смущала наша компания. За двое суток, что мы находились в гостях у Абхаза, он не проронил почти ни слова, если не брать в расчет тех нескольких корявых сумбурных фраз о бабах и равенстве (эти две темы он попытался связать воедино), когда его ради прикола попросили произнести какой-нибудь тост.

Впрочем, кое-какое дело – кстати, совсем не телохранителя – этот громила знал на пять с плюсом, но в этом я убедился чуть позже.

Роль Евгения Валерьевича Абхаз объяснил мне так:

– С этим человеком поедешь завтра до Перми. Там для тебя подготовлена ксива. Чистая, совершенно без палева. От одного мужика твоего возраста. Этим летом он сгинул – сам знаешь, как это бывает, – а все на него осталось. К тому же он бывший врач.

– Я что, похож на него?

– Будешь похож. Это уж наши проблемы.

– Пластическая хирургия? – догадался я. – Но это же…