Всю неделю до этого шли дожди, поэтому земля была мягкой. За десять минут он вырыл яму нужной глубины. Затем взял два маленьких тела, все еще теплых и податливых, и осторожно уложил их в землю. Провел рукой по мягкой шерсти и взялся за лопату.

И здесь, над двумя мертвыми собаками он пережил один из тех эмоциональных переломов, что случаются в жизни только раз или два. Все, что он чувствовал к жизни и живым существам, родственные отношения, доброта, сострадание – всё поглотили сожаление и стыд, что так долго он не прислушивался к тому, что только и было в нем истинного.

Закончив, он отложил лопату и какое-то время стоял, глядя в небо. Оно было непроницаемо черным. По главной дороге в конце улицы промчалась, завывая, машина «скорой помощи». Потом загудели моторы и на повороте взвизгнули шины. Полиция, подумал он. Снова воцарилась тишина, такая глубокая, что, казалось, сама ночь пронизана страхом. Боится наступления утра, подумал он, как и я.

Он пожалел, что у него нет пистолета. Все, что он смог найти в кухне – был разделочный нож. В холодильнике Фрэнсис увидел холодный чай и отнес его Кэт. А нож положил на пол, чтобы она его не увидела.

Она пила чай, привалившись к нему – у нее совсем не осталось сил. В слабом свете ночи он различил белую одежду, висящую в чулане; он вспомнил запах мускуса.

– Ты написала замечательную статью. Тебе не следовало делать этого, Кэт. Это было сумасшествием.

– Я действительно обезумела, я больше не могла терпеть.

Потом он услышал свой голос:

– А… а Патрик знал об этом?

– Нет, он бы мне не позволил. Я все решила сама… Я хочу, чтобы вы снова стали друзьями, Фрэнсис.

Он не ответил и уложил ее на подушки, когда она покончила с чаем.

– Я так много раз хотела позвонить тебе, – прошептала она. – Я заглядывала в телефонную книгу, чтобы только увидеть твое имя. Мы были глупцами, Фрэнсис. Пара упрямых, неуступчивых глупцов.

– Да. Моей вины было больше. Тут она увидела на полу нож.

– Ты думаешь, они вернутся?

– Не думаю. Они выполнили то, что им приказали, – и, отвечая на незаданный вопрос, добавил, – я не собираюсь оставлять тебя.

На улице по-прежнему было угрожающе тихо. Он со страхом подумал о Марджори и ребенке. По крайней мере, они не одни. С ними Озборн, в доме преданные люди. Он поднял трубку.

Она нормально добралась от Фосетов? Дома все в порядке? Да? Хорошо! Нет, причин для беспокойства нет, он останется в городе в гостинице и вернется утром или как только дороги станут безопасными. Он только хотел убедиться, что дома ничего не случилось.

Откинув покрывало, он лег рядом с Кэт, стараясь не коснуться ее покалеченной спины. Она уснула, а он не мог. В его голове крутилось колесо святой Катерины, колесо, на котором распинали святых, и он понял, что слишком измучился, чтобы заснуть. Сквозь сон Кэт позвала его по имени.

– Я здесь, – тут же откликнулся он. – Не бойся, я здесь.

Она снова уснула.

Он лежал без сна, прислушиваясь к тиканью часов. Он услышал их только сейчас, в середине ночи. Ему стало казаться, что по мере того, как истекала ночь, часы убыстряли свой ход. И ему захотелось, чтобы ночь продлилась, потому что никто не знал, что принесет утро.

Постепенно серый рассвет пополз по потолку. Радостно защебетали ничего не ведающие птицы. Кэт пошевелилась.

– Я здесь, родная, – снова произнес он.

И, повернув ее к себе, по-прежнему стараясь не дотронуться до ее спины, он положил ее голову себе на плечо. И долго лежал, касаясь щекой ее волос и чувствуя биение ее сердца.

Окончательно разбудила их автоматная очередь.

– Что это? – закричала Кэт.

– Ничего, ничего, – успокаивающе сказал он. – Ложись и спи.

Но она села, встревоженно прислушиваясь.

– Выстрелы? Это были выстрелы, нет?

– Да, – ответил он и подошел к окну. Там ничего не было видно. Он включил радио. Оно молчало.

– Они закрыли станцию, – мрачно сказал он. – Интересно, телефон тоже отключен?

Он поднял трубку, послышался гудок. Внезапно он принял решение.

– Кому ты звонишь? – прошептала Кэт.

– Николасу, – ответил он все так же мрачно.

– Не надо! – вскрикнула она. Но Николас уже был на проводе.

– Это Фрэнсис Лютер, – гнев сжигал его. – Я с Кэт Тэрбокс в ее доме.

– Ах, да, конечно.

– И это все, что вы можете сказать?

– Нет, я могу добавить, что она очень глупая женщина и что ей повезло, что ее не убили.

– Это им почти удалось. Как вы думаете, как долго человек может находиться в чулане?

– Какое несчастье. Мне в самом деле жаль. Я потрясен.

– Вы разговариваете не с ребенком, Николас. «Вы потрясены»! Для вас это явилось полной неожиданностью!

– Если начистоту, то да. Политика – непредсказуема. Приходится иметь дело с самыми разными людьми. Кое-кому из решительных ребят не понравилось, что леди пишет обо мне лживые статьи, и они приняли соответствующие меры. Только и всего.

– Николас, я повторяю, вы разговариваете не с ребенком!

– Вы что, действительно считаете, что я несу ответственность за происшедшее? Нет, я по-прежнему верен своим друзьям – это одна из моих слабостей, даже если они не всегда этого заслуживают. Кэт Тэрбокс, помимо того, что глупа, бывшая жена Лионеля Тэрбокса, она – друг моего друга Патрика, у которого, к несчастью, случилось размягчение мозгов. И я вижу, давайте назовем вещи своими именами, что вы принимаете слишком близко к сердцу все, что с ней происходит, – ровный, настойчивый голос не допускал возражений. – Мне жаль, что все так случилось. Мы могли бы прекрасно ладить, мирно жить в этом красивом месте, если бы мошки, подобные Кэт Тэрбокс, не зудели над ухом, подрывая доверие…

Фрэнсис вставил несколько слов:

– Доверие к вашей полиции и…

– Полиция была бы не нужна, если бы граждане вели себя должным образом. А сейчас, если вы извините меня, Фрэнсис, у меня впереди напряженный день.

В трубке раздался щелчок.

Фрэнсис повесил трубку и повернулся к Кэт. Его взгляд выражал полную беспомощность.

– Вспомни, я никогда не верила ему, – тихо сказала она. – Ничего конкретного, шестое чувство. Я никогда не знала, к чему же он стремится. Лучше иметь дело с Лионелем! С ним всегда все ясно! Послушай, ты никогда не задумывался, почему Николас остался в стороне от той забастовки, пять лет назад? Он не хотел раскрываться и подвергаться риску нажить врагов с обеих сторон. Он вел двойную игру и свалил всю вину на Патрика, – закончила она с вернувшимся негодованием.

Когда она повернулась, он увидел, что уродливые рубцы у нее на спине вздулись.

– Нам нужно найти врача, – сказал Фрэнсис. Неизвестно только, подумал он, безопасны ли улицы и ответит ли кто-нибудь на их вызов. В этот момент раздался настойчивый стук во входную дверь. Он поднял нож, чувствуя себя одновременно дураком, и осмотрительным человеком. Держа нож на виду, он открыл скрипнувшую дверь.

– Это ты, Фрэнсис? – спросил Патрик Курсон. По его помятому, измученному лицу было видно, что ночь он провел на ногах. – Я только что узнал. Как она?

– Заходи. С ней все в порядке, если не считать спины. Они… содрали кожу.

Патрик был мрачен.

– Дела плохи. Идет бой за радиостанцию и летное поле. Но с нами – большинство рабочих с деревообрабатывающей фабрики. К четырем утра почти половина полицейских перешла на нашу сторону. У нас убиты почти пятнадцать человек, – он перевел дыхание. – Там – хаос, кровавый хаос.

На мгновенье Фрэнсис потерял дар речи, не находя слов, чтобы выразить свое сожаление и растерянность.

– Я провел здесь всю ночь, – несколько не к месту сказал он.

– Тебе лучше вернуться в Элевтеру, пока есть возможность. В этом районе пока спокойно. Я оставлю людей охранять её дом.

Патрик повернулся, чтобы уйти. Фрэнсис протянул руку.

– Сейчас не время, я знаю. Я только хочу сказать, что этой ночью я переродился.

И как только он произнес эти несколько слов, он почувствовал внутреннее облегчение; неловкость и сожаление начали отступать.