– И ты останешься с папой? – спросил Алекс.

– И с вами.

Алекс вспомнил, что он должен держаться независимо. Он серьезно сообщил:

– Я обещал тете Мэг, что присмотрю тут за всем. Но это, знаешь ли, нелегко.

Миранда улыбнулась:

– Ах вот как?

С чашкой душистого, крепко заваренного чая она поднялась в мансарду и села рядом с Питером. Он работал над очередным портретом Мэг. Миранда попыталась приревновать, но ревности не было. Она смотрела, как он моет кисти, задумавшись над чисто физиологическим вопросом: спал ли он с Мэг в последние десять дней?

Он сел на пол у ее ног и ткнул вилкой в кусок маринованной рыбы.

– Вкусно, – сказал он, жуя. Она улыбнулась.

– Я даже не сразу поняла, что ты так исхудал.

– Я жил в доме Мэг в Лондоне. Даже не помню, сколько я там пробыл. Как-то не задумывался о еде.

– И ты все это время работал?

– М-м…

– А что ты сделал со своими работами?

– Они все еще там. Когда я поговорил с тобой… я запер дом… оставил ключи в офисе Ковака. Наверное, мне нужно послать туда кого-нибудь, забрать их.

– Да. – Она налила еще чаю, протянула ему чашку. – А что это за картины?

Он повернул голову к мольберту.

– Портреты Мэг.

– Все? И сколько их?

– Не знаю. Семь. Может быть, восемь. Представив восемь портретов Мэг, развешанных в пустом доме в Килбурне, Миранда почувствовала ощущение странной нереальности. Она представила, что чувствовал все это время Питер.

Она глядела в окно на знакомый вид. После Мередита Кихол казался тихой пристанью; но она покинула эту пристань и попыталась стать независимой.

– Я спущусь вниз, чтобы уложить детей, – сказала она. – Ты не хочешь пойти со мной, сказать им спокойной ночи?

– Ладно.

Но она знала, что он не пойдет.

Вечером, расчесав волосы и убрав макияж, она улеглась на свою половину двуспальной кровати. Простыни были свежими. Питер, должно быть, сменил белье. Зачем?

В полночь он открыл двери и нерешительно застыл в них.

– Я увидел свет. – Казалось, ему нужен был предлог, чтобы объяснить свое появление.

Миранда отложила книгу.

– Я как раз собиралась пойти посмотреть, чем ты занят. Тебе нельзя так много работать, Питер.

Он вошел в комнату, словно лунатик.

– Нет, – вымолвил он, глядя на нее, как загипнотизированный.

Она предложила:

– Если хочешь, там в термосе на столе есть кофе…

– Нет, – опять уронил он, приближаясь к изножию кровати.

– Ну, тогда… ложись же Бога ради. Уже почти половина первого, а мне нужно в семь утра будить детей!

Он принялся расстегивать рубашку, неотрывно глядя на нее. Он бормотал:

– Я не думал… никогда больше… я не думал…

И она внезапно поняла, что он разговаривает с Мэг.

Какое-то мгновение она напряженно лежала, собираясь взорваться, послать его к черту из-за яростного осознания, что эта вспышка страсти предназначена не ей, а ее сестре. Но потом зародившаяся было жестокость уступила место невыразимой жалости.

Она протянула к нему руки.

– Питер, – тихо позвала она.

Он упал к ней в объятия, как обычно это делал Себастьян, и так ухватился за нее, словно тонул.

– Мэг… я что, действительно схожу с ума? Ах, дорогая моя девочка. Прости меня… прости… Я не должен был говорить тебе…

Она наклонила голову, чтобы поцеловать его.

– Все в порядке, мой любимый. Все в порядке, – прошептала она.

Но он пробормотал ослабевшим голосом:

– Ах, Мэг. Я не могу. Я даже этого не могу… Не могу, Мэг. Не могу.

Она гладила его лицо, шептала успокоительные слова, целуя его и пытаясь дотянуться до платка, чтобы стереть ему слезы. Очень нескоро он задремал, и тогда она выключила свет и положила голову на подушку рядом с ним. Она получила ответ на свой вопрос.

Она с болью улыбнулась наступившей темноте. Теперь ей нужно было научиться любить его как-то по-другому. И возможно, проведенные ею вместе с Бретом несколько часов в доме Глэдис Пак могли бы помочь.

Она поцеловала еще раз своего мужа и заснула.

Мэг просто не знала, что делать. Она чувствовала, что ей следует уважить явное желание Чарльза побыть одному, и пыталась довольствоваться хотя бы тем, что он сейчас в ее доме. Это уже кое-что значило. Конечно же, если бы он захотел прервать их отношения, он бы отправился в гостиницу.

Она попыталась расспрашивать Магду, не желая при этом раскрывать карты.

– Но как же он может обходиться безо всякой помощи по хозяйству? Он же такой беспомощный… – Это утверждение было глубоко несправедливым. В Лондоне он был совершенно равнодушен в их квартире, но на Артемии и в Киле он занимался вовсе не одним собой.

Но Магда как раз считала, что мужчины неспособны открыть даже консервную банку.

– Я предложила, что буду приходить каждый день. – И она так пожала плечами, что они коснулись мочек ушей. – Но он категорически отказался. Вот почему так хорошо устроилось, что надо приходить к вам. – Она улыбнулась; это вошло у нее в привычку. – А когда я увидела, что вы спокойно отнеслись к его… к его… – Она изменила вопрос. – Когда он работает над книгой, он всегда такой?

– Должно быть. – Мэг позволила себе немного расслабиться: – Ведь вы же знаете его лучше, чем я, Магда.

– Ах нет. Совсем не так. – Но она вновь была польщена, и, когда отправилась заниматься домашними делами, было слышно, что она напевает одну из своих странных венгерских песен. Эми они нравились, и она откликалась на них одной из своих лунных песенок.

Каким-то чудодейственным образом мебель и шторы появились раньше назначенного дня. Квартира изменилась в одно мгновение, как по мановению волшебной палочки. Низкие столики и полки делали еще выше потолки, а обивка от Сандерсона была мягких, теплых тонов. Все время Мэг думала о Чарльзе; она позабыла позвонить Миранде, но рукописи, которые она принесла из редакции домой, вдруг оказались жизненно необходимыми. Она тщательно вычитала их, сделала правку и оставила заметки на полях. Свое сердце она излила в письме к Эми.

«Я люблю его, Эми. Теперь я знаю, что чувствовал Питер много лет тому назад; его дружба со мной перешла в любовь. А моя нет. Я любила его только потому, что любила Миранду. Возможно, в один прекрасный день и Чарльз, любя малышку Эми, полюбит и меня. Если бы он только вернулся домой – да, теперь это настоящий дом, потому что по нему ползает Эми, разбрасывая повсюду игрушки, погремушки, книжки. Мы с Магдой день-деньской только тем и занимаемся, что готовим квартиру к его приезду, хотя Бог знает, увидит ли он ее когда-нибудь. В редакции его ждут три неотложные рукописи, и все же…»

Зазвонил телефон, и она бросилась к нему. Это была Миранда, и Мэг едва удалось скрыть свое разочарование.

– Ну как ты, дорогая? Почти неделя прошла. Что-нибудь изменилось?

– В какой-то мере.

– Ты не можешь говорить? Рядом Питер?

– Нет, я одна. Я услала его в «Костгад». А дети спят.

– «Костгад» – это звучит так чудесно, как раньше.

– Да.

Мэг взглянула на часы. Четверть одиннадцатого. Миранде еще рановато беспокоиться.

– Так что же? – спросила она.

– Да нет, ничего. Просто, знаешь… мы пытаемся… начать что-то другое.

– Что ты имеешь в виду?

– Ничего. А ты одна по-прежнему?

– И да, и нет. Магда приходит ко мне каждый день.

– О Боже.

– Да нет. Это прекрасно. Нет, правда. Я переделываю гостиную, а без нее я бы не справилась.

– А что Чарльз?

– Ну, я теперь знаю, где он. В килбурнском доме.

– В твоем?

– Да. Он сказал Магде, и больше ни одна душа про это не знает. Даже его секретарша.

– Странно. Оба там – и Чарльз, и Питер. Своего рода убежище – от нас. – Миранда натянуто рассмеялась.

– Никогда так об этом не думала. Надеюсь – я так на это надеюсь! – что в день юбилея он приедет домой. Магда собирается приготовить невероятный гуляш.

– А ты с ним говорила?

– Нет. Я просто жду. Я не могу Чарльза заставить что-либо сделать.