— Значит, мне предстоит эвакуировать их из Башни.

— Именно так.

— Выглядит неплохо, сэр.

— Я не еще не закончил. Когда это случилось, шхуна вернулась, все разведала и на полном ходу помчалась в Мачинаджо, поднимать тревогу. Один из лейтенантов и моряк с «Белетты» были отправлены в Бастию с просьбой о помощи.

— Где они сейчас?

— Моряк погиб — упал в ущелье, а лейтенант в госпитале: стер ноги и совершенно измучен.

— Так что я…

— Так что вам предстоит отплыть на куттере «Кэтлин» сегодня до рассвета и забрать из Башни экипаж «Белетты».

— Это больше похоже на задачу для сухопутной армии, сэр.

— Да, конечно, у нас тут в Бастии болтаются несколько сот лишних пехотинцев…

— Прошу прощения, сэр. Я просто думал вслух.

— Вам следует хорошенько подумать, — сказал Пробус. — Напомню, кстати, и коммодор в курсе этого, что вы все еще под трибуналом.

К моменту, когда шлюпка доставила его к «Кэтлин», солнце скрылось за горой Пиньо и Бастия, как и рейд, погрузилась почти в полную темноту. Рэймидж размышлял над последними словами лорда Пробуса. В голове у него уже созрел план действий, и его замечание про солдат, которое Пробус воспринял как недостаток энтузиазма, было не более чем шуткой.

Башни, похоже, имеют особое значение в его судьбе в эти дни: сначала Торре Бураначчо, теперь Тур Руж. Почему Красная Башня? Возможно, из-за цвета стен. Башни и трибуналы. Может быть Пробус, намекая ему про трибунал, хотел дать понять, что коммодор испытывает, проверяет его? Или же ожидает, что он провалит и это задание, и тогда…Усилием воли Рэймидж заставил себя не думать об этом: если не остановиться, скоро он начнет подозревать, что все на свете настроены против него.

Глава 20

«Сим вам предписывается подняться на борт и принять на себя обязанности капитана в целях согласованного и неукоснительного командования офицерами и командой вышеуказанного куттера, которые обязаны с должным уважением и безропотно подчиняться вам, назначенному капитаном…. Из чего следует, что если вы потерпите неудачу, вам придется отвечать за нее по всей строгости…»

Рэймидж кончил зачитывать приказ о назначении, стараясь говорить очень громко, разве что не переходя на крик. Ветер буквально срывал слова у него с губ. Лейтенант скатал хрустящий прямоугольник пергамента и окинул взглядом полсотни человек, полукругом столпившихся на плоской палубе куттера. И ему и им не раз приходилось слышать, как капитан вслух зачитывает приказ, законно вступая тем самым в права командования. Благо только они не могли догадаться, что делая это, командир их сейчас волнуется как школяр. Даже высокопарные фразы наполнились для него новым смыслом — особенно замечание об ответственности за неудачу…

Команда выглядит довольно работоспособной. Штурман, Генри Саутвик, коренастый крепыш средних лет с приятным лицом, производил впечатление человека знающего и авторитетного, если судить по поведению матросов, когда тот собирал их на корме при прибытии на борт Рэймиджа. Помощник штурмана, Джон Эпплби, бывший мичман, достиг порога двадцатилетия, так что скоро мог пройти экзамен на лейтенанта. Чин боцмана не полагался для куттера, зато имелся помощник боцмана, Эван Эванс, тощий меланхоличный валлиец, чей красный нос-картошка неопровержимо свидетельствовал о пристрастии своего хозяина макать его в кружку с грогом.

После зачтения приказа, капитан, по обычаю, должен был произнести небольшую речь перед экипажем. Речь эта, в зависимости от личности капитана, состояла из подбадривающих реплик, угроз или банальностей. Рэймидж не знал, что сказать, но люди ждали — для них это был шанс познакомиться с новым капитаном.

— Мне сказали, что вы — хорошие моряки. Будет лучше, если это окажется правдой, поскольку через несколько часов «Кэтлин» очутится в заварухе, после которой у вас или будет что рассказывать своим детям, или они останутся сиротами.

Люди засмеялись, ожидая продолжения. Проклятье, он-то рассчитывал этим и ограничиться. Хотя теперь ему представился шанс растолковать им, в каком деле предстоит им рисковать своей шкурой — в результате они станут шустрее поворачиваться, когда придет время.

Он описал, как команда «Белетты» оказалась в Красной Башне, закончив словами:

— Если мы не вытащим их оттуда, французы нарубят из них фарш; если допустим какую-нибудь ошибку, всех нас запишут в графу «Выбыл по причине смерти», если, конечно, я успею отослать в морской департамент судовую роль прежде, чем захлебнусь.

Матросы громко загоготали и закричали «ура», стихийно выражая энтузиазм и веселье. Глупцы, подумал Рэймидж, пары ничем не подкрепленных трескучих фраз оказалось достаточно, чтобы он поверили в него. А может случиться так, что еще до заката его ошибка всего на какой-нибудь фут лишит их всех жизни… Тем не менее, глупцы или нет, они были расположены к нему и готовы действовать, а больше ничего и не требовалось.

— Отлично, — сказал Рэймидж, — Разойтись. Действуйте, мистер, Саутвик!

Он сделал несколько шагов в направлении кормы и спустился по узким ступенькам трапа в свою крошечную каюту. Здесь нельзя было стоять, даже склонив голову до невозможности видеть ничего, кроме палубы. В свете маленького фонаря, подвешенного к переборке, можно было разглядеть обстановку каюты: кушетка, маленький стол, буфет и расшатанный стул.

Открыв единственный ящик стола, он обнаружил судовую роль «Кэтлин». Взглянув на имена, Рэймидж увидел обычную мешанину. Колонка «Место рождения» указывала на пару португальцев, генуэзца, уроженца Ямайки, француза, и, в конце списка, американца. Он перевел взгляд по строке и увидел, что того зовут Джексон, и что внесена его фамилия прямо перед его собственной записью, гласившей: «Лейтенант Николас Рэймидж…В соответствии с приказом, датированным октября 19 года 1796…Бастия». Штурман своевременно внес новые сведения в документ, ведь прежний командир вот уже несколько дней назад попал в госпиталь, с удовлетворением отметил Рэймидж.

Пролистав книгу приказов и журнал регистрации, лейтенант не обнаружил ничего, кроме обычной рутины. Позже ему нужно будет подписать акты о приеме этих документов, а также книги сигналов, и еще кучи бумаг. Но в этот момент у него есть дела поважнее.

— Позови штурмана, и передай, пусть захватит с собой карты, — приказал он часовому у двери.

Через секунду появился Саутвик, держа под мышкой скатанные в рулоны карты.

— Каково состояние парусов, а также стоячего и бегучего такелажа, мистер Саутвик?

— Типичное для Средиземноморья, сэр, — невесело ответил Саутвик, — Ничего нового выцарапать невозможно. Весь бегучий такелаж латан-перелатан десять раз. Паруса гнилые, как перезрелые груши — на них больше заплаток, чем самой парусины. Всю чертову оснастку надо было бы выбросить еще год назад. Но мачты, рангоут и корпус, благодарение Господу, пока держатся.

— Что до экипажа?

— Экипаж первоклассный, сэр, могу поручиться. Нас немного, мы все свои и почти всегда в море. Никаких брожений по портам, которые разлагают людей.

— Прекрасно, — отозвался Рэймидж. — Теперь давайте взглянем на карту побережья к северу отсюда.

Саутвик расстелил карту на столе, прижав другой ее конец судовой ролью, чтобы не скатывался.

Излагая кратко задачу, Рэймидж попутно измерил с помощью взятого со стола циркуля расстояние до точки, где находилась Башня, и сопоставил его со шкалой долгот, размещенной на карте сбоку. Четырнадцать минут по шкале, это четырнадцать морских миль. Ветер западный, и с рассветом он обещает усилиться до свежего. Паруса и такелаж не в самом хорошем состоянии, но дело не терпит отлагательств. Для проведения операции ему необходим дневной свет. Часа через два после подъема якоря они окажутся в виду Башни, даже если придется пару раз менять галс, чтобы разведать обстановку.

— Отлично, мистер Саутвик, мы отправляемся в путь за два часа до рассвета.