Осип Тарасович заметно сдал со времени нашей последней встречи. Всегда он был человеком, склонным к полноте. Нынче же я увидел пред собою исхудавшего невысокого старичка с огромной плешью – при том, что был он лишь немногим старше меня. Черный мундирный сюртук болтался на нем, словно снятый с чужого плеча, голова немного тряслась. Когда я, предваренный словами дворецкого, вошел в кабинет, Котляревский приподнялся из-за стола, заваленного бумагами, словно собирался сделать шаг мне навстречу, однако из-за стола не вышел, тут же снова сел, даже – упал в кресло.

– Петр Николаевич сказал, у вас ко мне дело. – Голос главноуправляющего был негромок, но с властными нотками, столь не вязавшимися с немощным телом. – Проходите, сударь мой, присаживайтесь. Не обессудьте – времени у меня мало.

Я сел на предложенный стул.

– Ну, говорите, что вас сюда привело! – произнес Осип Тарасович. Выговор его был малороссийским, с мягким, придыхательным «г».

– Не знаю, слыхали ли вы о происшествии, случившемся в наших краях, – начал я осторожно.

Он удивленно вскинул голову.

– Происшествие? Что за происшествие, сударь мой? – спросил Котляревский с любопытством.

– Да вот, Осип Тарасович, обнаружились в Ушне два мертвых тела, – ответил я.

– Эка невидаль! – фыркнул главноуправляющий. – Что же что обнаружились? Мало ли дурных голов в реку лезут? Вот и тонут. Когда же это они обнаружились? Вроде лед нынче на реках.

Я коротко рассказал ему об ужасных находках в Ушне, о письме, обнаруженном в шубейке жертвы. Без подробностей, разумеется. Котляревский всплеснул короткими руками:

– Скажите пожалуйста! То есть, это надо же… Ай-яй-яй, вот оно, значит, как… – Он вдруг замолчал, уставившись в пространство за моей спиною расширенными глазами. – Надо же… Да, сударь мой, вот ведь какие иной раз фортели жизнь выбрасывает, а? Значит, говорите, Луиза Вайсциммер? Ну как же, как же не знать! Она ведь по воле хозяина нашего покойного сюда и приехала!

Я навострил уши. Впрочем, главноуправляющему понукания не требовались, очень, видно, хотелось ему поведать гостю, пусть и случайному, секреты этого большого и, по мне, не очень гостеприимного дома. Что Осип Тарасович и не замедлил предпринять.

– Дело это давнее, – начал он, откинувшись в кресле и глядя на меня чуть туманным взором. – Тому уж сорок лет вот-вот минет. Вы не думайте, это не домыслы, сразу же хочу вас уверить – я сам все это от старого графа слышал. Он ведь военную карьеру начал делать еще при государе Николае Павловиче. Ну и вот, стало быть, в сорок восьмом году наш Алексей Петрович молоденьким прапорщиком участвовал в венгерском походе. О частностях он не рассказывал, так что подробности событий мне неизвестны, но оказался он там раненным на территории, захваченной инсургентами. То ли товарищи сочли его убитым, то ли мадьяры налетели так, что наши не успели раненого забрать, – но только жизнь его, можно сказать, повисла на волоске. И не только из-за страшной жестокости инсургентов – говорили об этом всякое, но так оно или нет, мне неведомо, – а и по причине отсутствия врачебной помощи. И вот тут, по словам графа Алексея Петровича, приютило его одно семейство. Можно сказать, спасло от верной гибели – потому как глава семейства оказался врачом, и весьма искусным. Да и рисковали сами: немцы ведь, а мадьяры за одно это зарубить могли, дикий народ. Так что, когда через месяц вернулись в тот городишко русские войска, прапорщик Залесский был новехонек-здоровехонек… – Котляревский замолчал, налил себе в крошечную рюмочку какой-то янтарной настойки из графина, стоявшего на столе возле бумаг. Подняв рюмку, словно приветствуя меня, главноуправляющий спросил: – И что же, Николай Афанасьевич? Каким, по-вашему, было имя того благодетеля?

– Ума не приложу. – Я развел руками, хотя на самом деле уже догадывался, к чему клонит Осип Тарасович.

Котляревский нарочито медленно вытянул темно-желтую, с какой-то таинственной искрой жидкость (я так понимал – лекарственное средство), после чего поставил рюмку, поморщился и сдавленным голосом сообщил:

– Август Вайсциммер. Вот как звали того эскулапа. Улавливаете, о чем я?

– Луиза Вайсциммер имеет к нему касательство? – спросил я.

– Самое непосредственное. Она его дочь. Покойный граф, видите ли, долгое время разыскивал того, кто спас ему жизнь в далеком сорок восьмом году. Ну, следует полагать, не сразу принялся разыскивать. Знаете ведь, человеческая натура такова – пока молод, так особо и не вспоминаешь, кому да чем обязан. Это уж к старости, когда не вверх, а вниз растешь, тогда – да… Ну вот, нынешним летом узнали мы, что Август Вайсциммер три года назад скончался. Жил он последние годы в Вене, где и был похоронен. Но одновременно с тем стало нам известно, что там же, в Вене, живет дочь скончавшегося благодетеля, Луиза. И тогда его сиятельство Алексей Петрович Залесский, ощущая уже и сам приближение смерти, решил облагодетельствовать хотя бы дочь своего доброго самаритянина. Он ведь, Алексей Петрович, уже года два как болел. Плохо болел. И все хуже да хуже себя чувствовал.

– Что же у его сиятельства за хворь была? – спросил я.

– Доктора говорили – опухоль. Мол, рак в желудке его к могиле привел. А я так думаю – все хвори от нервного расстройства приходят, да. – Осип Тарасович посмотрел на меня красноватыми глазами. – Последний год графа словно все сговорились расстраивать. То сыновья его шалостями своими огорчали, то челядинцы воровством да мошенничеством допекали. А тут… – Котляревский махнул рукою. – Вот, уж после того как я отправил приглашение этой особе, Луизе Вайсциммер, и даже ответ получил – что, мол, благодарит она от души и навестит графа в ближайшее время… Ну да, недели за две до ее приезда, именно… Обрушились на нашего Алексея Петровича беды. Сначала из Санкт-Петербурга известили, что будто бы младший сын графа надумал жениться без отцовского благословения и вообще – без венчания, да. А затем кое с кем из наших управляющих неприятная комиссия вышла – возникли подозрения в их воровстве да лихоимстве. Ну, сыну граф тотчас отписал грозное письмо, что, мол, лишит его наследства. А управляющих пригрозил вывести на чистую воду. Так и объявил: дескать, ревизора пришлю, да такого, что вы его не распознаете, а он под землею на сажень видит. Только напрасно он так разгорячился – с того дня и напала на него хворь с новою силой.

– Печальная история, – согласился я. – Горячиться по каждому поводу – прямая дорога к докторам, это верно. Так что с австрийской дамой-то далее было?

– С австрийской дамой? Уж не знаю, следует ли ее дамой величать. По стати да по благородному происхождению – конечно, дама. Только ведь незамужняя она. Так что, скорее, барышня. Ну так вот-с. Мадемуазель приглашение приняла и в конце минувшего октября приехала в нашу благословенную Казань.

– И как же Алексей Петрович вознамерился отблагодарить эту особу?

– А так, что захотел он ей подарок сделать. Этакий, знаете ли, царский подарок…

Ирония, прозвучавшая при этих словах, показалась мне неуместной – все-таки речь шла о двух покойниках. Один, правда, скончался естественным образом, но ведь Луизу самым жестоким образом убили! Однако от каких-либо замечаний я воздержался, понимая, что ирония моего собеседника вполне могла проистекать из нервического состояния.

– Да-с, дар был щедрым, без всяких насмешек. Царский дар, – повторил главноуправляющий спокойно. – Его сиятельство решили подарить барышне Вайсциммер имение. И предложил этой Луизе самой выбрать, которое из имений ей более по вкусу придется – в Починке, в Бутырках или, может, еще где. У нас ведь пять имений, – пояснил Котляревский с некоторой гордостью. – Правда, остальные три лежат подалее да и, прямо скажем, победнее будут.

– И что же, австрийская барышня, венского происхождения и благородного воспитания, готова была поселиться в какой-нибудь нашей деревне? – Я, признаться, был весьма удивлен.

– Ну зачем же? – Котляревский пожал плечами. – К чему бы ей поселяться в этих краях? Жила бы в Вене своей, не то – в Санкт-Петербурге. Да ведь и Казань наша – благоугодное место. А имение ей денежки приносило бы, доход, на который вполне можно безбедно существовать. Вот таков был прожект его сиятельства. Согласитесь – немалая щедрость.