Федор Ефимович прервал речь и, не закрывая рта, уставился на Чугуеву. Еще не было случая, чтобы его работа с людьми давала такой немедленный и впечатляющий результат. Чугуева побледнела, как полотно, лицо ее стало цепенеть.

– Классовый враг ползет из всех, понимаешь, щелей, а ей к Платонову, понимаешь, приспичило!.. – продолжал Федор Ефимович неуверенно. – Обожди, куда я тебе велю? Вовсе ты меня сбила, Маргарита батьковна… Пиши давай!

Чугуева окоченела за письменным столом. Круглые глаза ее наливались смертельным страхом. «Припадочная!» – испугался Федор Ефимович.

Вскоре он сообразил, что взгляд Чугуевой направлен мимо него и пугает ее вовсе не Германия. Он оглянулся. У входной двери топтался парень в лохматой кепке.

– К вам, гражданин начальник, – проговорил он. – Доложить велели до сведения. Покойник у нас.

– Обожди. Не видишь, занят… Так вот, Маргарита батьковна, что я вам хочу… – Тут сообщение парня добрело до его сознания. – Какой покойник?

– Первобытный, видать. Гроб откопали.

– Прекратить работы, – приказал начальник.

Дело было пустое. Проходчики снова наткнулись на древнее погребение. Вызвать члена археологической комиссии, и все дела.

– У покойника выставить охрану и ждать ученых. В гробу не ковыряться. Голову оторву. Ясно?

– Ясно.

– Постой! Ты из бригады Платонова? Новенький? Как тебя там, не обижают.

– Нет.

– Ребята хорошие?

– Ничего.

– Ну вот, хорошие. Бригадир хороший?

– Ничего.

– Ну вот. И бригадир хороший. А она не идет.

– Пойдет, – парень ухмыльнулся половиной губы. – Покорится. Она верующая.

– Ты что? Знаешь ее?

Парень вяло взглянул на Чугуеву. Она сопела, как мехи в кузне, и не сводила с него белых, безумных глаз.

– Видались, – сказал он.

– Так как же? – строго проговорил начальник. – Добром в бригаду пойдешь или силком тебя тащить? Ну?

– Как они скажут, – еле слышно пробормотала Чугуева.

– Давно бы так. Бери карандаш, пиши заявление.

Чугуева вытащила из-за пазухи мятую бумагу. Это была та самая просьба, которую она показывала Первому Прорабу. Начальник разгладил листок на столе, сказал:

– Другой раз будешь писать, оставляй поля поширше.

Он разогнул руку, написал резолюцию и вычертил что-то длинное-длинное, словно фамилия его была не Лобода, а по крайней мере, Немирович-Данченко.

Чугуева взяла бумагу и тяжело, будто на голгофскую гору, пошла за лохматой кепкой.