Однако, эффект продолжается недолго — через несколько дней гормональная буря сменяется просто ветреной погодой, а в случае удовлетворения первичных потребностей начинает штилить. Для того, чтобы удержать накал чувств, их надо разогревать специально, и применяемые при том специи — не из тех, что продаются в каждом универмаге.

Когда-нибудь кто-нибудь — если ещё будет кому — напишет большое и поучительное исследование на тему тех в высшей степени странных вещах, которые творились в конце перестройки. Мы сейчас, опять же, забыли многие вкусные подробности. А ведь тогда миллионы людей пили «заряженную воду», облучённую через телевизор Аланом Чумаком. Кашпировский вращал глазами с экрана и «давал установки», от которых рассасывались швы на теле — и, наверное, что-то рассасывалось в голове. В моду вошло словечко «нетрадиционное». Всё «нетрадиционное» было по определению хорошим. В школах «педагоги-новаторы» преподавали Агни-Йогу. Интеллигенция спорила о числе погибших советских солдат во второй мировой — сорок или пятьдесят миллионов? Украинцы подсчитывали убытки от съеденного москалями сала, грезили о золоте гетьмана Полуботика, сохраняемого в Англии, и изучали книжки, в которых «мова» выводилась от праязыка пришельцев-атлантов. Профессор Александр Янов обещал русским не золото, но медь: он открыл тайну медного кабеля толщиной в баранью жопу, который Сталин велел зарыть на черный день между Москвой и Горьким. По стране ездили «методологи» под руководством мыслителя Щедровицкого и проводили «организационно-деятельностные игры», которые «изменяли мышление». По слухам, игра считалась успешной, если хотя бы один её участник сходил с ума. Другие шептались, что в тех местах, где проводились особо массовые ОДИ, вспыхивали межнациональные конфликты. Но конфликты вспыхивали и без этого — скажем, из-за арбузов на рынке.

О психологическом состоянии «советского пока ещё народа» лучше не говорить. Человечков буквально крутило — они блукали в потьмах, как слепые, и выли, как бешеные. Немногие сохранившие остатки ума смотрели на взбесившихся с ужасом и омерзением. Это был прямой выплеск инферно — какое-то всеобщее оле-оле и гыр-гыр-гыр, помрачение последних остатков разума. В нормальных вроде бы людей легионами вселялись бесы, которые греготали и похабноглаголали какие-то непотребные кощуны.

Тогда-то накатила последняя, самая страшная волна ельциномании.

В марте девяностого шли выборы в Верховный Совет РСФСР. «Демократы первой волны» завоевали тогда парламентское большинство.

Дальше было круче. Я никогда не забуду чудовищные митинги на Манежной площади, бьющихся в экстазе старушек и крики — «Ельцин-Ельцин-Ельцин!!!»

И бесы уссывались в аду, внимая тому, как призывают слепленного ими из какашек голема.

«Человеком года» в 1990-м стал Анатолий Кашпировский.

А в 1991 году российской народ сделал исторический выбор в пользу свободы и демократии.

…Я стоял на неперевёрнутом троллейбусе. Где-то поблизости, вроде бы, были и перевёрнутые, как белобрюхие рыбины на песке. Зачем их переворачивали, непонятно. Вокруг бесновались… нет, пожалуй, никто особенно не бесновался, хотя я-то ожидал именно беснования. Нет, всё было относительно спокойно, даже обыденно. Люди собрались посмотреть на Армагеддон.

Рядом со мной сидели какие-то подростки и курили. Обычные такие подростки, даже симпатичные. Вряд ли они что-нибудь понимали.

Вообще, вокруг было много симпатичных людей.

Я был уверен, что в них надо стрелять, пока они не разбегутся. Я надеялся на то, что у ГКЧП достанет мужества это сделать — начать стрелять.

Потому что эти симпатичные люди убивали свою страну. В общем-то, даже не по злобе, а по глупости. Но от такой глупости можно вылечить только пулями.

«Дядька научил мамку зарезать, и папку зарезать, и братика тоже зарезать. Дядька умный был, с бородищей. Я пошёл, зарезал». — «И кто же ты теперь после этого?» — «Беееедный я сиротинушка».

В дальнейшем выяснилось, что среди этой толпы были практически все те люди, с которыми я сейчас нахожусь в деловых, дружеских, и всяких прочих отношениях (включая мою нынешнюю супругу), так что. И тем не менее, я до сих пор думаю, что несколько выстрелов могли изменить отечественную историю в лучшую сторону.

Я тогда ещё не знал, что пройдёт несколько часов, и вполне неизвестные мне (да кто их сейчас помнит?) Володя Боксер и Миша Шнейдер пойдут «брать» комплекс зданий ЦК КПСС на Старой площади.

Быть обманутым не просто неприятно, но и стыдно. Ещё стыднее накосячить так, что плохо станет не только тебе, но и другим. Обманщики это прекрасно понимают и обожают этим пользоваться.

Проглотившему наживку человечку объясняют, что он-де кровью подписался под какой-нибудь гадостью и теперь должен её делать, «как честный человек». «Ты обещал» — говорит обманщик, «ты же у нас честный — иди и делай». При этом почему-то не учитывается, что козыряющее подписанной бумажкой блядво само никаких обещаний не держит и даже не делает вид, что держит. «Я тя, лоха, обул — а ты гнись, гнись». «У меня бумажечка-то — вот она». Если же бумажки нет, в ход идёт обычное блядье присловье: «ты меня замуж взял — сам выбирал».

Точно так же события 1991-го выдают чуть ли не за церковный брак народа российского с ельцинской блядвой и прошмандой, разлучить который теперь может только смерть (понятное дело, народа, а не прошманды — та намерена жить и веселиться, прокучивая имущество покойного супруга). Тогдашние сватьи бабы Бабарихи, сладко певшие народу в уши о прелестях и чистоте невесты, теперь ощериваются гнилыми зубами: "вы выбрали демократию, выбрали рынок, выбрали реформы — теперь не жалуйтесь, не жалуйтесь, терпите и несите эту ношу смиренно, смирненько, смирнёхонько, до гроба. «Вы подписались, вы сделали свой исторический выбор — теперь не жалуйтесь». «Выбрали — несите ответственность».

На самом деле все разговоры об «ответственности» являются точно таким же обманом, заговариванием зубов — для того, чтобы опрометчиво подписавший невыгодный контракт человек не пошёл в суд (земной или высший) и не аннулировал контракт, не послал блядищу по известному адресу и так далее.

Впоследствии многие из тех, кто в ту пору кудеярился в «живом кольце» вокруг бе-де и готовился к сражению с янаевскими супостатами, кое-что поняли. Некоторые, кстати, встретились там же в 1993 году. Иные разорвали контракт с чертоплешью и возненавидели блядищу на престоле позже, но не менее искренне… Другое дело, что это уже было поздно. Но лучше поздно, чем никогда…

Во всяком случае, об этих людях — как говорил Бобр в сказке Льюиса — «возможны два мнения». Но двух мнений быть не может о блядве, которая тогда отнюдь не побежала защищать молодую демократию, а всё больше тсиживалась по огородам — зато теперь вспоминает развесёлые девяностые с причмоками и слюнькой.

Ибо это было её, блядвы, золотое времечко, своя минутка — за которую она, впрочем, успела больше, чем другие успевают за века. Причём дело было нехитрое.

«Беловежье» стало невероятным, чудовищным геополитическим преступлением, по сравнению с которым меркнут абсолютно любые примеры национального предательства, известные в человеческой истории. Для того, чтобы хотя бы описать подобное злодеяние, нужно быть либо историком, либо поэтом, поэтому я лучше промолчу.

Поэтому — только одно замечание. Беловежское предательство не было однократным актом, как представляют себе это дело многие, пишущие сейчас о том, как три пьяных кретина уничтожили Страну. О нет, это было бы слишком хорошо. Беловежье — это был именно что процесс, а ещё точнее — стиль. Например, заключение похабнейшего (куда там Брестскому миру) «большого договора» с так называемой «украиной» было актом национального предательства, сравнимого с «беловежьем» если не по масштабу, то по стилю уж точно. Но и вся внешнеполитическая деятельность Эрефии строилась и строится по образу и подобию того акта, который её, Эрефию, и породил — то есть Беловежских соглашений. Впрочем, как и внутриполитическая — чего только стоит «берите суверенитета сколько влезет» или вооружение Чечни. Это всё было мерзко, подло, бессмысленно — но очень узнаваемо.