Зевнув во весь рот, потянувшись молодым телом, Наталья Никитична почувствовала себя крайне усталой. Ее воспоминания были настолько откровенными, подробными и яркими, что в начале пробуждения молодая женщина не сразу поняла, где находится. Сон и явь, реальное и воображаемое, настоящее и прошлое перемешались. Она взглянула на часы: была половина двенадцатого. Госпожа Мегалова, наконец, полностью пришла в себя, поспешно вскочила и начала готовиться к выходу. Воспоминания недавнего прошлого быстро исчезали в монотонном гуле бурлящего за окном города.
Уже через сорок минут она подъехала на Большую Спасскую к Ольге Ивониной. Подниматься не стала, вызвонила ее по мобильному, дождалась, и молодые дамы понеслись на Воробьевы горы в свой офис. По дороге они коснулись проблематики, которую якобы обсуждали давеча с транспортниками.
Шефа фирмы «Шоко Он-лайн» господина Бисваркина на рабочем месте не оказалось: он был, как известно, типичным москвичом, и ничто человеческое было ему не чуждо. Наталья Никитична прошла к себе в кабинет, нежно улыбнулась Юлии Бочаровой и села за компьютер. Молодая дама ждала сегодня информацию из уральских регионов. Ей хотелось активнее включаться в работу предприятия. Но она была разочарована: поступило лишь два незначительных запроса. «Надо расспросить, как начинали другие», – мелькнуло в ее голове.
Наталья Никитична едва приступила к подготовке ассортимента партии товара для отправки клиентам и формированию транспортной логистики, как к ней подошла Аля Ладынина. Склонившись к ее ушку, женщина стала нашептывать: «У меня для тебя, милочка, есть сюрприз. Редчайший мужчина, мечта любой женщины нашей великой столицы! Таких, как он, в ней можно найти не больше десятка. Тысяча долларов за знакомство. Хочешь?» – «Чем же он так хорош, что лишь сводничество стоит почти получки?» – «Уникален!» – «Почему же ты не предлагаешь его Юлии, другим женщинам нашей конторы?» – «Ревную! Я люблю Юлию, да и других тоже... А к тебе таких чувств пока не питаю!» – «Но что в нем особенного?» – «Он обладает...» – «Миллионами! – рассмеялась, перебивая ее, Мегалова. – Они меня не интересуют!» – «Нет! Его капитал ценится больше! У него два... два егесticus!» – «Это еще откуда? – тут же забыв все на свете, удивилась Наталья Никитична. – Имплантант из искусственных тканей? Такая экзотика меня пока не интересует». – «Ничего подобного! – злобно фыркнула Ладынина. – Живой, натуральный, упругий! Каждый по восемнадцать сантиметров!» – «Как это? Быть такого не может!» – «Я сделала тебе копию из медицинской энциклопедии. Вот, возьми, взгляни, – она бросила на стол Натальи Никитичны конверт формата А-4. – Прочти страницу девятьсот одиннадцать, глава “Diphallus”, а на девятьсот двенадцатой увидишь фото в разных ракурсах. Какие красавцы! Разве они не стоят тысячу долларов? Если сложить их вместе, то получится megaerecticus. Но для чего это делать? Уж лучше сразу броситься на них обоих и подчинить их своим желаниям...»
Наталья Никитична тут же закатила мечтательно глаза, восторженно приподняла верхнюю губу, задышала неровно, как бывает при эротическом возбуждении, потерла виски, вспотела от радостного предвкушения предстоящих изнурительных плотских утех. Сонмы потрясающих видений затмили ее желание выполнить фирменный план по объему продаж шоколадных изделий. Разве могла она сейчас вообще о чем-то думать? В нахлынувших на нее фантазиях она не чуралась никаких возможных поз и вариантов. Ей все больше, все настойчивее хотелось быть с этой необыкновенной парой чудиков. Ее заочная уступчивость их возможному фантастическому натиску не имела никаких границ. Она была готова на все! На любую их сексуальную прихоть! На самое невероятное пожелание или требование. Ей захотелось погрузиться в этот азарт распутства немедленно, наброситься на этот феномен с жадностью нувориша...
Андрей Максимович Расплетин вывалился на свет в небольшом селении Самохино Орловской области, притом не в самое удачное время: 29 декабря, поздним вечером. Все дороги были завалены снегом, а ночью, как обычно, крепчал мороз. В деревянной хате родителей Андрея слабо догорала печь. Когда жена на сносях вдруг закричала: «Ой, ой, ой...Пошел!» – Максим Расплетин был пьян. Он хоть и слышал крики жены, но никак не мог понять, кто пошел и по какому такому приглашению ночью в гости явился, но на всякий случай тоже пару раз завопил: «Водки больше нет, откуда ей взяться? Пусть шагает к Прокофьевичу. У меня валенки просыхают. Да мне и так хорошо!» Хоть тракторист Расплетин и надрывался, аж вены вздувались от усердия, но голос у него был писклявый, слабый, поэтому его вряд ли бы кто-нибудь услышал. Да и некому было. Жена рожала – впрочем, тоже объевшись спиртным, сама смутно понимала, кто именно пошел, а Расплетин-старший, ветеран колхозного строительства, уже похрапывал. Ведь самогонку сам варил, сахару и огня не жалел! Так что ребенка никто не принял: он выпал сам по себе в соответствии с законами природы. Русский человек вообще больше надеется на природу, чем на самого себя. Год был тогда восемьдесят третий, а в это время памперсов не только в Орловской области, но даже в нашем замечательном мегаполисе не было. Поэтому, когда роженица пришла в себя, она даже несколько удивилась ребенку, ощупала свой живот, дескать, а мой ли младенец? После чего перекусила пуповину, опрокинула с похмелья стакан собственной бормотухи и неловко завернула ребенка в пеленки, под которые приспособила куски оставшейся еще от помершей матушки обносившейся юбки. Потом закутала Андрюшку в дедову потрепанную, пропитанную портвейном телогрейку, прямо на пол сбросила с десяток яблок, оставшихся после урожая, и положила новорожденного в деревянный ящик с торчащими ржавыми гвоздями.
Потом пошли праздники: Новый год, Рождество, Старый новый год, Крещение, Масленица, День Советской Армии, женский праздник Восьмое марта и так далее. Мальца иногда подкармливали и очень редко мыли, так что когда в конце марта отнесли к священнику на крещение, тот наотрез отказался, чтобы Андрюшку распеленали, – уж очень ему не хотелось собственноручно младенца в купель трижды окунать: душок от него шел неприятнейший. Батюшка с расстояния оросил его святой водой и, морщась, про себя негодуя, принял чадо в лоно православной церкви. Глаза его погрустнели, борода обвисла, словно промокла, в лице пропал всякий интерес к происходящему таинству, когда ему пришлось принять требование семьи Расплетиных: дать новоиспеченному христианину имя Андрей. У иерея были свои версии, как назвать смердящего малыша: Игнат, Прохор, Тихон, на крайний случай даже Егор, Тимофей или Спиридон. Но никак не Андрей! Имя-то какое! Обозначает «мужественный»! Но семья пришла навеселе, распевала местные куплеты и громко сморкалась, так что спорить с ними было делом малоперспективным, даже вообще бесполезным. Так ребенка нарекли Андреем.
В раннем детстве никто в нем ничего аномального не замечал. Рос он больше среди собак, двух дворняг, часто спал, прижавшись то к одной, то к другой домашней твари. Даже питался с ними из одной обгрызенной по краям деревянной миски всякой всячиной: когда свекольного жмыху после самогонного вара навалят, когда картофельными и луковыми очистками заполнят, порой даже кости подбросят, а совсем уж редко сморщенными листьями капусты побалуют. Были случаи, когда дед подносил ему репу и даже кусок сахара. В наших деревнях и собаки, и люди едят все! Россия – большая и бедная страна, так что на всех городские завтраки и обеды не приготовишь, да и ни за какой стол не посадишь, если по деревням не у всех пол-то из досок имеется. Впрочем, вопреки вынужденному пуританскому детству, Андрей Максимович рос хоть и тощим, хоть и бледным, забытым, вечно немытым, но вполне здоровым ребенком. Сопли из носа у него не текли, кашель его не донимал, никакой сыпи на теле не было, что такое высокая температура, он не знал.
В возрасте шести лет он лишился в одну ночь своих непутевых родителей. Спирт, которым они по обыкновению опились, на сей раз оказался гидролизным. И не то чтобы семейная пара Расплетинных и дед Андрея ничего не знали о происхождении адской жидкости, – просто по традиционной российской беспечности, которая возникает у граждан нашего Отечества в результате паршивости и несносности жизни, они перестали ценить себя и окружающий мир. Что там жизнь, ведь смерть длится вечность! Поэтому она легко обесценивает земное существование и манит туманными соблазнами загробного бытия. Кто знает правду?