После этого обычного для граждан нашего великого города вопроса посыльный вконец смутился, не зная, как именно отказать этому уважаемому Харитону Николаевичу: заявить ему во всеуслышание «нет» или немедленно убежать и спрятаться в своей скромной квартирке? Не в правилах господина Вахани было противопоставлять наглости и хамству собеседника какую-то свою активную позицию. «Что же делать? Куда бежать, где прятаться, да и возможно ли это? Я же никогда ни от кого не скрывался. Ни разу в жизни не общался со следователем. Что делать?» Какой-то ледяной мрак навалился на его сознание. «Ты, дружок Ваханя, решай быстрее. Время идет. Пока труп еще не остыл, нам надо определяться с версией. Мне неприятности ни к чему. Я известный человек. А ты? Рассыльный! Кто тебя знает? Бери сорок тысяч и увози труп! Бузик, начинайте заворачивать утопленницу. Грузите ее на его мотороллер. Перекиньте через сиденье, словно ковер». – «Нет! Извините, Харитон Николаевич, я никуда не поеду! – еле слышно выдавил из себя Яков Михайлович. – Я боюсь...»

Но его беспомощность лишь усилила натиск Штопкина: «Чего ты боишься, Ваханя? Мотороллеры гаишники не останавливают. Вывали труп хоть на мусорную кучу, выкини прямо на автобусной остановке, сбрось на мостовую! Никто ничего не заметит. Наши люди по сторонам не смотрят, чужие дела их не интересуют. Они о своих пекутся. А сорок тысяч у тебя в кармане! Чего тут бояться? Что в нашем городе стоит жизнь человеческая? Дама ведь сама померла, понял? Башка твоя дурья! Никакая экспертиза не сможет доказать насильственную смерть. Так что трусить здесь пустое дело. Бери деньги и увози труп». – «Боюсь...» – едва слышно промолвил рассыльный. «Чего, чудак, – с моими-то связями?! Ну скажи, чего ты боишься?» – ужасающее возбуждение перекосило лицо предпринимателя. «Боюсь, что если меня кто спрашивать станет, то я врать-то не смогу, а все расскажу как было», – с трудом проговорил Ваханя. «А что было-то?» – уставил на него пристальный взгляд владелец храма любви.

Господин Ваханя молчал. Выражение глаз стало растерянным, скулы свела судорога. Страх сковал его полностью.

«Опасный тип, – подумал депутат. – Рисковать Расплетиным, поручая ему выкинуть куда-нибудь покойницу, – дело невыгодное. Он каждый день несет золотые яйца. Как же труп отсюда убрать? Все вроде чисто, но враги могут поднять шумиху, что у Штопкина бордель, что его “двустволка” обслуживает богатых клиенток. Припрутся десятки ментов: как им объяснить сложную внутреннюю архитектуру храма любви? Десятки комнат для эксгибиционистов, волчки для вуаеристов, ниши для фетишистов, кушетки для содомии. Стены завешаны аксессуарами для секса, инструментами истязания плоти для флагеляции, портретами Мазоха, маркиза де Сада. Кроме того, для возбуждения садомаза всюду пушки, стреляющие калом, шланги, обливающие мочой, наполненные нечистотами емкости для копрофилов, ящики, набитые экзотическими презервативами, надувными частями тела, книгами по соитологии, станками для упражнений по “Камасутре”. При виде всей этой индустрии секса менты потребуют с меня сто, двести, а то и триста тысяч долларов. Начнут наведываться ежемесячно за данью. Судмедэкспертам надо будет заплатить за правильный протокол, прозектуре – за вскрытие трупа и аренду холодильника, санитаркам – за омовение, чиновникам – за место на кладбище, похоронной конторе – за автомобиль, за гроб, землекопам – за могилу, священнику – за отпевание, флористам – за венок, плотникам – за крест на погосте. Предстоит уйма затрат! Вместе со взяткой ментам все издержки, связанные с утопленницей, потянут на полмиллиона долларов! Зачем нести такие огромные расходы? Чушь какая-то! Неграмотно, неэкономично! Надо выбросить этот труп куда угодно! А утром опубликовать заметку, что найдено тело неизвестной нимфоманки, захлебнувшейся спермой. Можно добавить к этой информации несколько пассажей о морали, что, дескать, вот они, современные нравы: упиваться оральным сексом прямо на столичной мостовой... – Штопкин решительно повернулся к рассыльному: – Слушай, Ваханя, последнее предложение: даю пятьдесят тысяч долларов за вынос трупа. Берись за дело, тебе же нужны деньги! Торопись! У меня нет времени».

Яков Михайлович опустил глаза, помолчал и с трудом выдавил: «Этого делать я не стану... Не смогу!»

Депутат опешил. «Как так! – подумал он. – Я настаиваю, я плачу, я унижаюсь, а этот тип отказывается! Какое он имеет право? Тоже мне еще, гусь хрустальный! Не стану же я рисковать своим положением и бизнесом! Что он, этого не понимает? Спрошу в последний раз, а там придется переходить к радикальным мерам... – Упрямство несговорчивого Якова Михайловича усиливало негодование господина Штопкина. – Так что, Ваханя, согласен? Деньги готовы! Решай быстрее: да или нет!»

Посыльный ничего не отвечал. Снедаемый страхом, он продолжал упрямо стоять в отрешенной позе. Наступила беспокойная тишина, ощущение приближающейся беды нарастало.

«Опасный тип. Не отпущу же я его так просто! Он столько уже всего знает... И звать на помощь тоже никого нельзя: опять возникнут расходы, появятся новые свидетели. А в моем деле свидетель – это бомба замедленного действия. Придется все делать самому. И быстро. Через час начнут приходить клиенты. Сегодня у нас будет жена самого П., любовница В., сестры Б., мать С., артисты Л., М. и К., телеведущие М. и П. и С. и Д. – все очень богатые люди; позже появится еще пара десятков “прихожан” храма экстремальных чувств. Что мне Ваханя? Еще один труп? Выброшу на улицу не только жертву орального секса, но и... наркомана. Да, прекрасная идея! – Приняв решение, Харитон Николаевич обратился к посыльному: – Ну, ладно, садись, дружок, отдохни. Я через минуту вернусь. Выпьем по стакану вина». Поставив перед Яковом Михайловичем стакан вина, Штопкин вышел из гостиной и направился в свой кабинет. Там он достал из сейфа ампулу листонона, набрал его в маленький, кубовый, шприцик, потом из флакончика втянул в другой шприц десять миллилитров обогащенного героина, обернул заготовку льняной салфеткой и вернулся к посыльному. Владелец храма тут же обратил внимание, что Ваханя к вину не прикоснулся. «Прощай, дурак! Не захотел деньги, получи нечто другое! То, что перенесет тебя в вечность! Пока!» – мелькнуло у депутата в голове. Быстрым движением Штопкин прижал шприц к шее посыльного и надавил на поршень.

Вначале Ваханя даже не понял, что произошло. Но парализующий всю двигательную систему препарат кураре буквально сразу стал действовать. Мышцы Якова Михайловича ослабли, потом вообще перестали действовать. Руки обвисли, глаза застыли, голова завалилась на кресло, он перестал чувствовать ноги, все свое тело. Ваханя попытался что-то сказать, но язык не ворочался. «Еще десять минут, и ты отправишься на тот свет! – усмехнулся Штопкин. Тут он даже несколько повысил голос: – Я знаю, что ты все понимаешь, что сознание не покинуло твою голову. Сейчас я вытащу из твоих карманов все документы, и ты получишь смертельную дозу героина. На твоих губах появится пена – и ту-ту, прощай! В мимолетном кайфе тебе придется отправиться в заоблачные дали, в очень короткое, самое короткое путешествие. Таким, как ты, нет места в нашем замечательном мегаполисе...»

В этот миг Ваханя почувствовал, что начинает освобождаться от ненавистной реальности. На его лице появилась жалкая улыбка, за которой иногда прячется прозрение. И действительно, казалось, что Яков Михайлович что-то важное понял. «Не расплата ли это за мою нерешительность и трусость? – успел подумать он. – Прожить жизнь без блаженного чувства свободы, с единственной целью быть незамеченным, – какая жалость!»

Он в последний раз взглянул на Штопкина: в его глазах не было ни злобы, ни ненависти.

Потом глаза его закрылись.

P. S. На следующий день в одной столичной газетенке появилась заметка о том, что «...на стройплощадке около метро “Фрунзенская” были обнаружены два трупа: молодая женщина, захлебнувшаяся спермой, и мужчина, умерший от передозировки наркотиков. Документы при них не были найдены. Количество бездомных в столице становится все больше. Пора предъявить политические претензии к городским властям».