Наум Абрамович внимательно прислушивался к новому рассказу литератора и продолжал возбуждаться; брюки медленно стало распирать по швам.
Главный из трех заговорщиков-артиллеристов, решивших разбить окно, чтобы выиграть главный приз, приготовился к стрельбе: он слегка пригнулся и стал прицеливаться, натягивая резинку, в которую зарядил собственный металлический зубной протез, так как ничего другого найти не мог. «Протез триста долларов стоит, но приз-то могучий! Опосля можно и золотой поставить!» – мечтательно размышлял он.
Петр Петрович ничего этого не знал, у него была своя мелодия, но, почувствовав, что настало время обмазать самое важное место новым немецким кремом, шепнул Наталье Никитичне: «Я мигом вернусь», – и направился в туалетную комнату.
Из детского опыта он хорошо запомнил, что хлеб, намазанный вареньем или маргарином, тем вкуснее, чем толще верхний слой. Поэтому и сегодня экономить новый заморский крем не стал и вместо того, чтобы просто протереть свой erecticus импортным зельем, как было рекомендовано в инструкции, обмазал его жирным слоем, чтобы все сработало еще лучше, чем даже сами немцы задумали. «Даже какой-то большой получился!» – удивляясь, радостно признался себе торговец морской водой. Чтобы сохранить иностранный крем в сохранности, брюки на себя он надевать не стал, а набросил халат и вышел из туалета.
Как раз в этот момент раздался треск разбитого стекла, ставший апофеозом всего праздника. Усилилось движение воздуха, его мощные потоки вырвали из рук беллетриста листы рукописи, которые закружились вместе с лепестками роз по всему залу, вызывая турбулентность чувств у всех присутствующих. Орудийные залпы стали постепенно смолкать, зловоние рассасываться, артиллеристы не спеша натягивали штаны. Предчувствие подсказало госпоже Мегаловой, что это самое время наступает. Ее сердце начало ликовать, махровый халат сползать с тела, ей уже мерещились усиливающиеся судороги плоти.
Господин Маниколопов вытащил две пачки долларов и передал их шеф-повару: «Отлично поработали. Вот, возьми деньги и как председатель жюри раздай всем премии. Потом передо мной отчитаешься. А теперь пошли все вон!» – «Как, и мы тоже?» – спросил Заваду Юрий Васильевич. «Он дал приказ своей команде! Вас это не касается!» – иронично заметил антиквар. «Можно мне собрать мою рукопись? Читать дальше?» – «Да, продолжай! Все как обычно. Когда я начну это самое, главное, меняй текст на спокойный сюжет». – «Может, прочесть отрывок из романа “Рыба рвется на свободу”?» – «Пожалуй... Там что-то о водопаде?» – «Именно! Как форель пытается подняться по ниспадающему потоку воды». – «Прекрасно!» – закатил глаза господин Завада.
Тут необходимо кое-что пояснить. Чтобы задержать оргазм, Наум Абрамович во время этого самого дела очень нуждался в отвлечении. У него для этого были самые разные трюки и ухищрения. Если скрипка оставалась всегда в своем жанре, то прозаик Кашёнкин в понедельном цикле выполнял самые разные поручения. Например, на прошлой неделе, чтобы задержать оргазм Наума Абрамовича, он во время этого дела должен был регулярно покрикивать: «Хозяин, тут принесли отличную антикварную вещицу! И хотят за нее две копейки». Такая интригующая информация отвлекала господина Заваду от этого самого, и таким образом он избегал быстрого семяизвержения. На позапрошлой неделе Юрий Васильевич пробовал другой вариант: во время этогосамого он постоянно посвистывал в милицейский свисток и грубым басом орал: «Держите мошенника!» А три недели назад он использовал еще один сценарий, который очень отвлекал господина Заваду. Столичный беллетрист составил рейтинг самых успешных предпринимателей столицы и монотонно зачитывал его в это самое время, вынуждая Наума Абрамовича особенно прислушиваться, совершенно забывая о своем занятии:
«На текущей неделе в нашем замечательном мегаполисе больше всех заработал господин Качуевский – производитель мороженого, владелец хладокомбинатов, кстати, интересуется антиквариатом; его доход составил сорок три миллиона долларов. На втором месте – господин Химушин, землевладелец, проявляет интерес к уникальным, от семи карат драгоценным камням; заработал тридцать восемь миллионов долларов. На третьем месте – господин Плющиха, строитель; его хобби – современная живопись. Он прибавил к своему капиталу тридцать пять миллионов. На четвертом месте – господин Судейкин, бюрократ, начальник ведущего разрешительного департамента, проявляет повышенный интерес к ампиру; получил тридцать миллионов долларов взяток. На пятом месте – господин Голутвин, банкир, имеет любовницу, которая интересуется гобеленами шестнадцатого века; разбогател на фондовой бирже на двадцать шесть с половиной миллионов долларов...»
Именно с помощью таких ухищрений столичный антиквар задерживал эякуляцию. Своим же дамам Наум Абрамович объяснял присутствие на любовных встречах господ Кашёнкина и Кушелева-Безбородько большой загруженностью, напряженным графиком, неотложными делами, заставляющими его совмещать деловое с плотским. Женщины верили ему и горевали, что современная жизнь требует от любовника таких великих жертв.
Наталья Никитична сбросила халат и прыгнула в постель. Петр Петрович спросил господина Заваду: «Ваши люди останутся с нами?» – «Мне без них сложно. Я спонсирую известного прозаика Кашёнкина и должен прослушать его новый роман. Ведь другого времени совершенно нет. Вы не против?» – «Мне все равно! – Маниколопов устроился на кровати и шепнул молодой женщине: – Хотелось бы орально, вы не против?» – «Прекрасно! Замечательно!.. А вам что нравится?» – обратилась она к Науму Абрамовичу. «А что свободно?» – «Петр Петрович пригласил меня на оральный танец. Все остальное пока не занято!» – «А как мне пристроиться к вашей паре? Только чтобы никого не обидеть. После артиллерийских залпов наступила такая приятная тишина, что боюсь ее нарушить». – «Ложитесь так, чтобы смотреть мне в затылок. Всегда сможете раскаленные слова нежности на ушко шепнуть, спину расцеловать». – «А, ну да!» – «Господин Маниколопов, что это с вашим егесticus? От него земляникой тянет!» – «Гигиена, парфюмерия, натуральные ароматизаторы, приятный вкус почувствуете. Новые веяния, все для женщины! Москва стала столицей мировой моды». – «Вы прямо меня закормить собрались! По мне так лучше голой натуры ничего нет. Естественные запахи возбуждают по-настоящему. А что ваша искусственная ягода, даже если ее доза удвоена?» – «Нет, первый раз давайте так, меня соблазняет любопытство к новинкам культуры. Сегодня в столице без крема фирмы “Майерс” не обходится ни один любовник. Вот и я решил испробовать», – Петр Петрович старался быть аргументированным и обходительным. «О’кей!» – вздохнула госпожа Мегалова, будто прощаясь с иллюзиями. Однако насмешливость в ее взгляде тут же погасла: молодая дама ушла в свою стихию вдохновенно, быстро, как игроки фондового рынка включаются в торги. Ей хотелось принадлежать этому крупному, мускулистому мужчине. Его егесticus, хоть и был вымазан каким-то земляничным заморским кремом, интриговал ее до безумия, взывал к откровенному признанию своего волшебства. С чарующей нежностью, смешанной с яростным упорством, она прильнула к нему, ничуть не забывая при этом второго кавалера. Ухватив его левой рукой, Наталья Никитична притянула антиквара к себе за спину. Больше уже ничего не существовало для нее. Мания чувств завладела ею без остатка. Началось отчаянное соперничество между двумя ощущениями – оральным и генитальным. Ей хотелось везде поспеть, раздвоиться, одаривая лаской одного и другого, вызывая у каждого из них самозабвение, а пожалуй, и зависть. Для еще большего триумфа половой близости она стала мечтать о третьем, четвертом, пятом любовниках. Ведь еще был свободен анус, две руки были способны мастурбировать, чтобы обливаться спермой, – самое желанное для нее удовольствие. Воспитав себя для эроса, как некоторые готовят себя к сцене или к партийной карьере и депутатству, Наталья Никитична погружалась в восхитительный мир своих грез.