Джек сказал только:

– Персонажи выписаны несколько схематично.

Все три женщины сразу на него накинулись – мол, Джек гомофоб и потому с таким пренебрежением относится к лесбиянкам.

– Да вы что, мне нравится Хелен Шейвер, – возражал Джек, но без толку.

Фестиваль 1985 года отметил начало бума азиатского кино, как сказал Клаудии какой-то мужчина, ухлестнувший за ней на одном из приемов. Джек решил, что убедительнее сыграет «крутого», если не будет ничего говорить – мужик уж слишком неплатонически держал руку у Клаудии на попе. Когда Клаудия отправилась в туалет, Джек изобразил для мужика Тосиро Мифуне, и того как корова языком слизнула.

Алиса и Лесли немедленно напали на Джека за то, что он слишком «собственнически» ведет себя. Они обожают Клаудию, сказали они ему. Женщины не любят, когда их трогают на публике – во всяком случае, в такой степени, как это свойственно Джеку. Да как смеют эти две бабы, проласкавшиеся всю пьесу «Невеста по почте», об этом рассуждать!

Джеку очень быстро надоело ходить на приемы и в кино в обществе матери и миссис Оустлер. Той же ночью он, лежа в постели, пожаловался на это Клаудии. Они спали в комнате Эммы («Ты помнишь, милый, у нее постель больше», – сказала Джеку Алиса).

Клаудия призналась, что ей-то пара Лесли-Алиса очень нравится.

– А в тебе они просто души не чают, – добавила она. Наверное, Джек был не в силах встать на такую позицию; видимо, не научился видеть настолько дальше собственного носа.

Он решил сводить Клаудию в школу Св. Хильды – не только показать ей стены, в которых в нем воспитали страсть к женщинам постарше, но и познакомить с любимыми учителями. Какую же он совершил ошибку! Девочки там оказались такими маленькими, такими юными (еще бы, им с Клаудией уже стукнуло по двадцать)!

Сначала он повел Клаудию к мистеру Малькольму – тот всегда покидал школу раньше всех, быстро катя перед собой инвалидное кресло своей жены. Колясочница Джейн совсем ослепла и не могла видеть Клаудию, но вытянула руки и ощупала ее целиком, и бедра, и талию, и даже груди (наверное, только слепые женщины способны на такую наглость).

– Идет путем своего отца, не так ли? – осведомилась Джейн у мужа.

Джек попытался объяснить Клаудии, о чем речь, как вдруг из мужского туалета выскочил мистер Рэмзи, на ходу застегивая ширинку.

– Джек Бернс! – воскликнул он так, что задрожали стекла. – Небесный покровитель невест по почте!

Да, подумал Джек, смысл этой фразы не получится так просто объяснить. Клаудия, казалось, чувствовала себя неуютно рядом с этим коротышкой, который непрестанно подпрыгивал, словно у него в ботинках пружинки.

Мистер Рэмзи настоял, чтобы они пришли на вечернюю репетицию его очередной постановки – «Дневник Анны Франк»; Джек знал, что у Клаудии с этим произведением связаны неприятные воспоминания. В своей школе она пробовалась на роль Анны, но ей сказали, что она слишком взрослая (уже тогда у нее были о-го-го какие шары).

Мистер Рэмзи представил девочкам Джека как лучшего актера мужского пола за всю историю школы Св. Хильды – при том, что его репутация зиждется на женских ролях. Клаудию представили как актрису, подругу Джека.

– Эти господа приехали в Торонто на кинофестиваль! – голосил мистер Рэмзи, и девочки, которые в этом возрасте без ума от кинозвезд, подумали, что Джек и Клаудия приехали рекламировать новый фильм. Мистер Рэмзи подавал их так, словно они то ли будущие, то ли уже настоящие хозяева Голливуда.

Тут Джек вспомнил, какое разочарование испытал, получив от Клаудии отказ притворяться русской актрисой, не говорящей по-английски. Клаудия была не робкого десятка, но импровизация – не ее жанр, без заранее выученных реплик она терялась. И еще она всегда выглядела старше своего возраста, мало того – обожала врать по этому поводу.

– Мне немного за тридцать, и больше я вам ничего не скажу, – заявляла интересующимся Клаудия.

Как реплика это ничего, но какая беззастенчивая ложь – прибавить себе десять с лишним лет!

Ученицы школы Св. Хильды выглядели откровенно несчастными – еще бы, Джек был объектом всех их желаний и мечтаний, но с ним эта шикарная сексуальная женщина, по сравнению с которой они еще не вылезли из материнской утробы. И тут мистер Рэмзи усугубил ситуацию, попросив Джека и Клаудию «что-нибудь сыграть» (Джек писал ему, что они с Клаудией выступали вместе).

Клаудия уговорила Джека исполнить номер из «Кабаре» и спеть песню Mein Herr. И сценка, и текст песенки не слишком подходят для школьниц, особенно для школьниц Св. Хильды, объяснил потом Клаудии Джек и еще сообразил, что все куда хуже – они спели песню из репертуара нацистского кабака перед девочками, которые играли в спектакле по дневнику Анны Франк! У него аж дыхание перехватило, когда он это понял. И еще одна неприятная деталь: они спели эту песню так, словно они оба – Салли Боулз, и Клаудия поняла, как сильно Джек хотел получить эту роль летом.

Прослушав фривольный номер, мистер Рэмзи запрыгал так, будто вместо пружинок ему вшили в ботинки ракетный двигатель. Девочки же кто был близок к обмороку, кто чуть не умер от зависти или неловкости. Клаудия сказала, что они покидают их, дабы не мешать репетировать «Анну Франк».

Но мистер Рэмзи не хотел так просто их отпускать. Он всенепременно желал узнать, что они думают про фестиваль.

– Вы видели Годара, как там, «Привет, Мария!», кажется? – спросил он. – Бы же знаете, Папа Римский осудил эту картину!

– Джек тоже осудил ее, даже не посмотрев, – сказала Клаудия, – он терпеть Годара не может.

Джек постарался изобразить на лице нечто приветливое, но вышел все равно Тосиро Мифуне. Девочки не знали, куда деваться.

Из толпы вытолкнули девочку, игравшую Анну. Клаудия сразу отметила, что грудей у девочки нет, и больше не могла думать ни о чем другом. Джек понял, что девочка смертельно их обоих боится, словно они – живое опровержение самого знаменитого наблюдения Анны Франк, которое, конечно, Клаудия знала наизусть (и произнесла, разумеется, без малейшего намека на сарказм).

– Какое чудо, что я не рассталась с моими идеалами, хотя они кажутся совершенно абсурдными, недостижимыми. И все же я не отказываюсь от них, потому что, несмотря ни на что, верю, что глубоко в сердце все люди добрые.

– Великолепно! – завопил от счастья мистер Рэмзи. – Исполнено чересчур серьезно для настоящей Анны, но великолепно!

– Нам пора, – из жалости ко всем сказала Клаудия.

Девочки так смотрели на Джека, словно Клаудия держала в руках его пенис прямо у них на глазах. Клаудия же смотрела на него и, наверно, думала, что по сравнению с этим путешествием в его школьное прошлое даже такая адская скучища, как годаровская «Привет, Мария!», сойдет за остросюжетный фильм.

Джеку даже захотелось сходить на эту картину, потому что католики подняли из-за нее дикий шум и устраивали марши протеста. Но Клаудия Годара тоже терпеть не могла, тем более этот фильм – евангельская история, перенесенная в наше время, девственница Мария работает продавщицей на бензоколонке, а ее дружок Иосиф таксистом.

Пребывая в таком вот растревоженном настроении – Клаудия дуется на Джека из-за того, что он притащил ее в свою старую школу, Джек клянет себя, что притащил сюда Клаудию (надо было или прийти одному, или послать ее одну), – они отправились смотреть часовню, как вдруг из-под земли возник Серый Призрак и жутко их напугал. Клаудия произвела на миссис Макквот такое неизгладимое впечатление, что та немедленно затащила их в часовню, провела по центральному проходу и только что не силой усадила на скамью в первом ряду (спасибо, хоть не поставила на колени).

Клаудия была напрочь лишена религиозных чувств и потом сказала Джеку, что образы святых, «этих подобострастных рабынь» в витраже, «оскорбили» ее. Миссис Макквот взяла Джека и Клаудию за руки и тихим шепотом спросила, когда они намерены вступить в брак. Тот факт, что они еще не закончили университет, совершенно, казалось, не волновал Серого Призрака; до нее только что дошли слухи (в девчачьей школе они распространяются не хуже лесного пожара жарким летом), что Джек приехал в Торонто в компании американской кинозвезды. И привел ее в школу Св. Хильды, в часовню. Более того, Джек хочет там венчаться! Поэтому-то миссис Макквот и задала свой вопрос.