— Гала, — решительно начал он, — выслушай меня. Я никуда отсюда не уйду, и ты знаешь это. Поэтому лучше уж просыпайся, потому что мы найдем гораздо более подходящие места для нашего времяпрепровождения… Я хочу отвезти тебя домой, Тала… Ну, давай же, крошка, вставай, идем домой…

Придя утром в больницу, Каролина застала Маркуса спящим, а рука Галы продолжала покоиться в его руке.

— Он не оставляет ее в покое, — прошептала сестра, по-видимому, очень тронутая преданностью Маркуса. — Он, не переставая, разговаривает с ней так, словно она что-то слышит или отвечает ему… Никогда не приходилось видеть ничего подобного. — Снова сняв показания монитора, она, удивившись, произнесла: — Скорость пульса упала, сейчас у нее совершенно нормальный пульс… И сердце тоже работает в нормальном ритме. Вчера вечером пульс был очень неравномерным.

Она вызвала врача, который, осмотрев Галу, сообщил, что больная чувствует себя лучше. Гала теперь может дышать сама, без помощи вентиляционной трубки. «Наконец-то появился хоть какой-то лучик надежды, — подумала Каролина, — а ведь вчера еще все казалось совершенно безнадежным». Она сидела на краешке кровати и наблюдала за больной, в то время как Маркус находился в полудреме.

Вдруг Маркус, резко вздрогнув, проснулся. Глядя на Каролину, он произнес:

— Клянусь, во сне Гала пожала мне руку.

— Ты уверен, Маркус? Ты же спал и мог принять желаемое за действительное.

— Нет! — воскликнул он раздраженно. — Я не спал… Я чувствовал движение ее руки. Говорю тебе, Каролина, Гала двигала рукой! Гала, — прошептал он, нагнувшись к ней для поцелуя, — дорогая Гала, я здесь. Я чувствовал твое рукопожатие. Сожми снова мою руку, и тогда я буду знать точно, что ты меня слышишь. — Рука Галы слегка шевельнулась, и Маркус торжествующе посмотрел на Каролину. — Гала, о, Гала! — смеясь и плача повторял он. — Девочка моя, наконец-то…

Только ближе к вечеру Тала заговорила, однако глаз она так и не смогла открыть. Сначала беззвучно зашевелились губы, и на бледном лице отразилась такая гамма эмоций, будто она подыскивала подходящий орган, способный воспроизводить функцию речи и подобрать нужное слово из громоздившейся в ее мозгу массы фраз, чтобы сказать ему то, что думала.

— Маркус, — прошептала она еле слышным, слабым голоском. — Маркус… где солнце… возьми меня туда, где солнце.

— Я увезу тебя, Гала, — пробормотал он, — сразу, как только ты поправишься. И солнце, и домик на пляже ждут твоего приезда… Все, что тебе сейчас требуется, это поскорее выздороветь, детка…

Встретившись взглядом с затуманенными слезами глазами Каролины, Маркус эмоционально произнес:

— Вот это — по-нашему. Моя Гала — настоящий боец, она обязательно победит.

Гала снова уснула, но, по мнению докторов, это был сон, который сопутствует идущему на поправку человеку. Однако Каролине показалось, что лицо Галы во сне носило печать беспокойства: глаза ее под закрытыми веками беспрестанно вздрагивали, будто ей снились кошмарные сны. И только поздней ночью, почти перед самым рассветом, Гала наконец-то открыла их и посмотрела на присутствующих.

— Я должна… вам сказать, — прерывистым голосом шептала она… — Даная… ни в чем не виновата… Это все… связано с моим детством… — Глаза ее тревожно смотрели на Каролину. — Это все… моя глупая… ошибка.

— Не беспокойся, дорогая, — успокоила Каролина, нежно гладя ее волосы. — Наконец-то все кончилось, и тебе не нужно об этом думать.

Гала печально взглянула на Маркуса.

— Где… Даная? — прошептала она.

— Данаи здесь нет, детка, — ответил ей Маркус, стараясь не возвращаться больше к этой теме. — Сразу, как только ты начала выздоравливать, она уехала…

— Я знала, что она… уедет… но она же не… виновата… Вы должны ее… найти… сказать ей… что все в порядке… Найдите Вика… Вик… поможет ей… Вы должны найти Вика, — настаивала она еле слышным шепотом. — Он сейчас очень нужен Данае… — Глаза ее снова закрылись, а грудь непрерывно вздымалась и опускалась от усилий снова заговорить.

— Я найду ее, Гала, — пообещала Каролина, тревожно глядя на больную.

— Вик, — снова прошептала она, — Даная…

— Я обещаю тебе, мы обязательно ее разыщем, — пообещал Маркус. — Не беспокойся по этому поводу, дорогая, просто лежи и отдыхай.

— Маркус, не уходи, — тихо попросила Гала. В этот момент выражение ее лица было таким безмятежным, будто она освободилась от тяжкой ноши. — Я люблю… тебя.

Каролина на цыпочках вышла из комнаты, оставив наедине молодых людей, которые, скрестив ладони на белой простыне, сидели, встречая рассвет нового дня, озарившего комнату золотыми лучами. Возвратившись в гостиницу, Каролина принялась срочно звонить в Нью-Йорк: сначала Джесси-Энн, которая, как на иголках, ждала известий о состоянии здоровья Галы, а затем в телевизионную службу новостей, чтобы узнать, где находится Вик Ломбарди.

Через трескотню и гул международной линии Вику все-таки удалось поговорить по телефону с Каролиной. После этого разговора он направился в аэропорт Дели, по дороге забежав в телеграфное агентство, где телеграфировал, что о дальнейших своих планах сообщит сразу, как только ему удастся сесть на первый отлетающий в Лондон самолет, который транзитом доставит его в Нью-Йорк.

Без конца прокручивая в голове историю случившегося несчастья, он с горечью думал, насколько велика доля его личной вины во всем этом деле. Не он ли спровоцировал Данаю, чтобы она продемонстрировала свой талант всему миру? Стараясь сделать это, она решила превзойти себя. «Даная, милая Даная, — говорил он сам себе, — я же совершенно не то имел в виду… Все, что мне было нужно, это расширить горизонты твоих возможностей, открыть тебе глаза на свои потенциальные возможности, освободить тебя от того тесного мирка, в котором ты пребывала до сих пор…»

С того самого дня, как между ними произошла ссора в Вашингтоне, он несколько раз звонил Данае, но ни разу не застал ее дома; поэтому он клал телефонную трубку, не оставляя для нее никаких сообщений. Какой толк оставлять на автоответчике сообщение, если он в это время находится на расстоянии шесть тысяч миль? Может ли этот звонок как-то примирить их? Единственным выходом из создавшегося положения мог стать разговор с глазу на глаз. Начнутся упреки, вроде «но ты же мне сказал… нет, ты сказал…», затем новые выяснения отношений, которые, возможно, закончатся слезами. И вот тогда он успокоит ее, обняв и прижав к своей груди, потому что Даная Лоренс, сама того не зная, стала частицей его жизни. Если бы он не уехал тогда для выполнения срочного задания в Индию на следующий же день после этой вашингтонской стычки, вряд ли дело приняло такой серьезный оборот. Он полагал, что будет отсутствовать лишь неделю, а затем, вернувшись в Нью-Йорк, во всем разберется. Но ему следовало быть более предусмотрительным, потому что его дела иногда решались за сутки, иногда — за шесть недель, а другой раз на это уходили целые месяцы. Вот такая была у него работа.

Но на этот раз ничто, даже его работа, не помешает ему выполнить задуманное. Каролина предупредила, что Даная в беде, даже в отчаянии… Она уверена в том, что именно она погубила Галу, и только одному Богу известно, где она сейчас и что делает.

Вик одиноко сидел за столиком с кружкой пива в руке во время пересадки в лондонском аэропорту Хитроу, когда его внезапно осенило, где он может найти Данаю… Нигде он ее не найдет, только дома.

Даная дремала, удобно устроившись в своем черном кожаном кресле перед мерцающим, тихо звучащим в ночи телевизором, когда тишину комнаты нарушил пронзительный телефонный звонок. Услышав его, Даная резко выпрямилась: ну что она скажет в ответ на ужасную весть о том, что Галы больше нет в живых? Она не сомневалась в том, что звонить ей могли лишь по этой причине. Когда телефон внезапно прекратил свои непрерывные сигналы, комната вновь погрузилась в тишину, в которой слышно было лишь дыхание Данаи.

Выключив телевизор, она босиком подошла к окну и раздвинула шторы, как бы приветствуя начало нового дня. Перед ней расстилалась панорама Нью-Йорка. Громоздящиеся башни небоскребов из стекла и стали походили на зубчатые стены крепости, которые хотел преодолеть каждый приезжающий в город новый житель. «Что же случилось, — думала Даная, — с той ясноглазой девочкой, прибывшей сюда из Калифорнии с фотокамерой в руке, одержимой высокими стремлениями и радужными надеждами? Где теперь эта милая, вечно смеющаяся рыжеволосая девочка? „Была, да вся вышла“, — отчаянно прошептала она сама себе. — Я теперь лишь очередной кандидат, имя которого пополнит нью-йоркский статистический список жертв несчастных случаев и самоубийств… Мне, как и остальным, вскружил голову успех, и, не устояв перед ним, я собственными руками погубила себя…»