ГЛАВА 1

Джесси-Энн на мгновение задержалась, проходя по зеркальному вестибюлю дома, в котором жила, в последний раз окидывая себя взглядом, прежде чем отправиться на Мэдисон-авеню, в рекламное агентство Николса Маршалла. Ей было важно выглядеть очень хорошо, поскольку работа в фирме «Ройл» была лакомым кусочком, который только изредка достается манекенщицам, а ей отчаянно хотелось получить эту работу.

Накануне звонил ее агент и сообщил, что Харрисон Ройл, владелец и президент целой сети универмагов по всей стране, убежден, что единственной возможностью проникнуть на огромный рынок молодежной одежды было устроить демонстрацию одежды именно для этой возрастной группы и, таким образом, привлечь внимание к их компании. Они решили преодолеть все препятствия на своем пути и прорваться во что бы то ни стало. Кандидатуру Джесси-Энн предложил сам Харрисон, посчитав, что она идеально подходит для этой работы. Ее знали и ею восхищались. Если Джесси-Энн наденет эту одежду на себя, ее примеру с радостью последует вся страна!

Выдернув яркую желтую маргаритку из букета, стоявшего в вестибюле, она прикрепила ее серебряной декоративной булавкой к вороту шерстяной кофточки цвета охры и улыбнулась своему отражению, подумав при этом, что желтый цвет ей к лицу.

Джесси-Энн было двадцать четыре года, рост шесть футов и один дюйм, огромная копна шелковых золотистых волос струилась по плечам. На ней была светло-голубая юбка от Ральфа Лорена с дорогим поясом от Барри Кайсельштейн-Корда с кожаными и серебряными кисточками, бордовые ковбойские сапоги и большая шуба из стриженой ондатры, выкрашенная в темно-синий цвет.

Довольная, что она соответствовала нужному образу, Джесси-Энн быстро прошла через холл, забрав по пути письма на ее имя. Пока швейцар искал ей такси, она просмотрела почту, которая состояла из обычных счетов. Боже! Неужели она истратила в «Блумингдейле» столько денег за прошлый месяц? Было еще письмо от мамы и папы из Спринг-Фоллса. Прекрасно! Она прочтет его в такси. И еще знакомый квадратный белый конверт с ее именем и фамилией, аккуратно напечатанными маленькими красными буквами.

Сердце Джесси-Энн упало, когда она взглянула на него. Прошло уже несколько месяцев с того дня, как она получила последнее анонимное письмо. Она надеялась, что их автор уже забыл о ней или по истечении восьми лет устал от нее и нашел другую знаменитость для своих злых шуток. Не было необходимости вскрывать письмо, ей слишком хорошо было известно его содержание…

Но она расстроилась, что это мерзкое письмо пришло именно сегодня. Если вспомнить, то выходило, что получение писем всегда совпадало с ключевыми моментами в ее жизни, как будто человек, писавший их, знал, что с ней происходит. Она до сих пор хорошо помнила первое. Оно пришло сразу после того, как Джесси-Энн победила на конкурсе манекенщиц и ее лицо появилось в газетах и на телевидении. Местные газеты писали, что она близка к славе и богатству. Естественно, на фотографиях она была в купальнике, но все было в рамках приличия, думала она, но, видимо, не для этого извращенного негодяя. Скотт Паркер был возмущен этим, как он выразился, «трусливым, невежественным, извращенным сумасшедшим, который осмеливался угрожать его дочери-школьнице». Он позвонил в полицию, но там не усмотрели в этом ничего необычного и посоветовали просто забыть об этом, полагая, что это больше не повторится.

Но все повторилось — пришло еще три письма, причем с каждым письмом угрозы становились все страшнее, а язык письма — грязнее. В течение нескольких недель Джесси-Энн никуда не ходила одна. Ее братья провожали ее в школу, а из школы она возвращалась или со своими друзьями, или братья забирали ее. В школе вокруг нее крутились девочки, с которыми она не была близка, из тех, которых она и ее друзья называли «пришлыми». Некоторые специально подходили к ней, чтобы сказать, что считают все это ужасным, и предложить ей свою компанию, если ей нужно задержаться в школе, чтобы закончить уроки.

— Они просто хотят погреться в лучах твоей славы, — сказал ей приятель, звезда футбольной команды старших классов Эйс Маккларен, и хотя Джесси-Энн не отнеслась к его словам серьезно, в душе она чувствовала, что Эйс прав. Случалось, что некоторые люди получали удовольствие от внимания, которого она удостаивалась, больше, чем она сама. Им нравилась таинственность писем с угрозами, незаметное присутствие полицейских машин и нескольких полицейских, круживших около школы, чтобы присматривать за происходящим вокруг. Все это казалось им интересным. Но она так не считала.

Джесси-Энн оставалась в центре внимания в течение нескольких месяцев, затем письма перестали приходить, и все посчитали, что кризис миновал. Она выбросила письма из головы до тех пор, пока не получила первую серьезную работу в Нью-Йорке год спустя. В то время ее фотографии появились в апрельском номере «Глэмора». Везде и всюду она появлялась в окружении репортеров, знаменитых актеров кино и звезд эстрады. Она кружилась в вихре известности, как в танце.

Письмо, отпечатанное красными буквами, было переполнено самыми грязными ругательствами, и на этот раз было следующим:

«Ты развратница. Я слежу за тобой и вижу, как ты, надев маску невинности, под которой скрывается твоя грязная душа, используешь секс, чтобы манипулировать мужчинами, а других заставляешь страдать ради собственного удовольствия, сея вокруг себя зло…»

Остальное она читала, заливаясь слезами.

Еще там был нарисован половой акт, где изображалась она с каким-то неизвестным мужчиной, пронзавшим ее. Слова, сопровождающие рисунок, были мерзкими, непристойными и такими ужасными, что она почувствовала тошноту. Письмо было подписано — «Друг».

На этот раз отец нанял частных детективов, но все закончилось неудачно, а через несколько месяцев письма прекратились. В последующие годы они приходили нерегулярно, иногда по три, по четыре в неделю, потом их могло не быть по нескольку месяцев, и Джесси-Энн жила в постоянном страхе снова увидеть в своем почтовом ящике белый конверт, в котором приходили эти письма.

По мнению детективов и полиции, письма писал какой-то душевнобольной. «Такое часто случается со знаменитостями, — говорили они. — Какой-то чокнутый парень зациклится на ком-то и начинает выливать на него свою извращенность, которую прячет от других. Это может быть какой-нибудь добропорядочный семьянин, работающий в приличном месте, который выбрал вас для своих фантазий. Ему рано или поздно надоест этим заниматься». Однако, думала взволнованная Джесси-Энн, это ему не надоело.

Нет, черт возьми! Она не позволит, чтобы эти письма выбили ее из колеи. Работа в фирме «Ройл» значила для нее слишком много. В ней она видела воплощение всех своих надежд.

Выбросив нераспечатанное письмо в урну, она вышла на улицу, сжавшись под ледяным ветром, гулявшим по Центральному парку, и стала смотреть, как первые снежинки ранней зимы, которые напоминали цветы апельсинового дерева, падают на серую мостовую.

Джесси-Энн почувствовала тоску по уютным, снежным зимам ее детства, которые бывали только на Среднем Западе, по светловолосым братьям, по дому, всегда полному друзей, по тыквам в День Всех Святых и индейке со сладким картофелем на День благодарения, которую умела готовить только ее мама. Она вспомнила, как рождественским утром прокатилась на новых лыжах со снежной горки за домом, как отец вынул припасенную специально на Рождество бутылку отличного портвейна и подержал ее у свечи, чтобы она полюбовалась его рубиновым цветом, а потом, когда вся семья собралась за столом в темный рождественский вечер, дал ей сделать маленький глоточек. Эта церемония, которая повторялась из года в год, много значила для отца, но она предполагала, что такие, как Харрисон Ройл, не усмотрели бы в этом ничего удивительного, поскольку привыкли только к самому лучшему.

— Извините, мисс Паркер, — обратился к ней швейцар. — Но как только начался снег, такси в Нью-Йорке как сквозь землю провалились.