После обеда они бродили по холодным серым улицам Манхэттена, которые неожиданно показались ей золотыми и яркими.
Недалеко от отеля «Плаза» Харрисон остановился около выстроившихся в ряд экипажей. Похлопав черную лошадь, он протянул руку Джесси-Энн.
— Прокатимся? — спросил он, смеясь.
Завернувшись в теплый меховой плед, они совершили традиционную прогулку вокруг Центрального парка, которую обычно совершали влюбленные, с той лишь разницей, что они не были любовниками. Но он все-таки держал ее за руку. Джесси-Энн не могла понять, было ли его поведение выражением обычного дружеского расположения, или он вел себя, как полагалось ее боссу, если, конечно, он действительно собирался взять ее на роль модели «Ройл». Но что-то мешало ей именно сейчас заговорить с ним на эту тему.
Вечером они вместе пошли в театр, а потом поужинали в изысканном французском ресторане, и на этот раз задавать вопросы стала Джесси-Энн. Оказалось, что, подобно ей, Харрисон не привык говорить о себе, но тем не менее он рассказал ей, что является внуком основателя компании «Ройл». Сейчас они имели тридцать магазинов по всей стране, а также выпускали каталог, по которому заказы можно сделать по почте. Именно он давал больше прибыли, чем все магазины, вместе взятые.
— Я хорошо помню, как однажды моя мама заказала по вашему каталогу занавески на кухню, — с улыбкой сказала Джесси-Энн Харрисону. — Они назывались занавесками для кафе и были в красно-белую клетку. Они надевались на специальные медные кольца, а сверху был волан. Моя мама очень хорошо готовит, — добавила она. — Я до сих пор вспоминаю, как хорошо пахло у нее на кухне, когда мы возвращались домой из школы, — домашним печеньем и хлебом, а на плите обязательно готовилось что-нибудь вкусное на ужин. А на окнах висели ваши занавески.
В темно-карих глазах Харрисона промелькнуло что-то похожее на грусть.
— Наша кухня была совсем другой. Очень большая, вся в кафеле и всегда чистая. На ней хозяйничал повар из Франции, который готовил прекрасные обеды для гостей моих родителей, но у него никогда не хватало времени испечь печенье для маленьких мальчиков.
Джесси-Энн попробовала представить холодного, влиятельного мистера Ройла маленьким мальчиком, но ей это не удалось.
— Да это и не было нужно, — признался он, когда заметил ее сочувственную улыбку. — Я находился все время в школе, а на лето мы уезжали на Кейп-Код,[3] позднее стали ездить за границу.
Образование он получил вначале в школе, потом в Принстоне, позднее закончил Гарвард.[4]
Он рассказал, что по национальности еврей, что был однажды женат, но его жена умерла совсем молодой, у него остался сын, который практически был ровесником Джесси-Энн (на самом деле Маркусу было восемнадцать лет). За это время у него было несколько знакомых женщин, но ни одна из них не смогла заменить ему Мишель, его возлюбленную с детских лет и мать его сына. Сейчас он живет со своей матерью в огромном пентхаусе[5] на Парк-авеню, а когда Маркус приезжает на каникулы, то останавливается у них.
— Вот, — закончил он, — вы все и узнали.
— Все? — переспросила удивленная Джесси-Энн.
— Все, что касается меня — моего прошлого и настоящего.
— О нет! Я не думаю, что вы рассказали мне все, — задумчиво произнесла она. — Но, может быть, остальное я узнаю сама?
Смакуя маленькими глотками чудесное шампанское, которое он заказал, она ругала себя за то, что с каждой минутой он нравился ей все больше и больше. Он по-настоящему богат, еврей — и живет с матерью! Какие вообще шансы у нее? Она должна была бы думать сейчас о том, чтобы получить работу, а не любоваться карими с поволокой глазами Харрисона и его гладко выбритыми щеками с едва заметной синевой, надменным изгибом губ.
— Мистер Ройл, — смело начала она, хотя называла его по имени незадолго до этого. — Нам следует поговорить о деле. Ведь я пришла в агентство с целью получить работу модели «Ройл». Я полагаю, что должна спросить вас: могу я рассчитывать на эту работу или нет? Для меня это очень важно, понимаете? Очень важно.
— Джесси-Энн, — спокойно сказал Харрисон, беря ее за руку. — А что вы думаете о том, чтобы выйти за меня замуж?
Шампанское выплеснулось из ее бокала на юбку. Наклонившись, он с улыбкой протянул ей салфетку.
— Естественно, спешить с ответом не надо, — успокоил он. — У вас будет много времени подумать над моим предложением и ближе узнать меня.
Его рука сжала ее руку, и она почувствовала, что краснеет, встретившись с ним взглядом.
— И знаете, Джесси-Энн, — продолжал он, — вы получите работу модели, даже если откажетесь стать миссис Ройл.
— А если соглашусь? — завороженно спросила она.
— Тогда никакой работы манекенщицей, никаких моделей «Ройл»… Вы будете только моей женой.
В течение двух недель они встречались каждый вечер. Стоило ему лишь дотронуться до ее руки, или просто молча сесть рядом в машине, или искоса взглянуть на нее в темном зале театра, ноги у нее становились ватными. А от легкого прощального поцелуя с пожеланиями спокойной ночи у порога ее дома — поцелуя, в котором чувствовалась сдерживаемая страсть, — у нее захватывало дыхание и кружилась голова от мыслей, что будет, если он поцелует ее по-настоящему, если он не остановится на этом… если он будет ласкать ее как любовник.
Харрисон Ройл не был человеком, который действовал необдуманно, но в тот пасмурный полдень, когда Джесси-Энн вошла в дверь его кабинета, а ее светлые волосы осветили комнату солнечным светом, он почувствовал, что произошло что-то необыкновенное в его привычной серой жизни. Очарование молодости вошло в его сердце и осталось там. Он смотрел на нее, был рядом, слушал, как она говорила, и чувствовал, что снова становится молодым: таким, каким был, когда была жива Мишель. Последние десять лет он целиком посвятил себя работе. Джесси-Энн была сама жизнь. Он сказал ей, что, несмотря на ее холеную внешность и лоск, она кажется ему такой же свежей и молодой, как если бы никогда не уезжала из Монтаны, — и он любил ее за это.
Харрисон посвятил ее во все подробности своей жизни, рассказал ей о своей работе, о домах на Парк-авеню, Кейп-Коде и Багамских островах. Он рассказал ей о матери и сыне, но ни одного раза ни словом не обмолвился о своей покойной жене Мишель. Он объяснился ей в любви, обещая боготворить ее и что ей никогда не нужно будет работать, потому что он сам будет заботиться о ней. И конечно, у них будут дети.
Каждое утро из агентства, где работала Джесси-Энн, раздавались звонки, а на ее автоответчике скопилось несколько сообщений, на которые она и не думала отвечать, и впервые в жизни она забыла о своей работе. В конце третьей недели, когда она должна была бы находиться в Париже на демонстрации мод, они вылетели во Флориду на его личном самолете, сделав остановку, во время которой зарегистрировали свой брак у местного судьи небольшого городка, где их не знала ни единая душа и они никого не интересовали, не считая одного очень приятного человека и его секретарши, выступивших в роли свидетелей. Затем они отправились в дом Харрисона на Эльютеру,[6] чтобы провести там медовый месяц.
Большая белая вилла на берегу океана была самым подходящим местом для двух влюбленных — это был длинный низкий белый дом на мягком, как шелк, песчаном берегу, откуда открывался вид на бесконечное зелено-голубое море и чистое, без единого облачка, небо. В саду цвели олеандры, гибискусы, бугенвиллеи и жасмин со сладковатым ароматом, а над ними возвышались пальмы ярко-изумрудного цвета. Имелся катер, чтобы добраться через бухту в клуб «Виндмер айленд», где на обед можно было полакомиться лангустами и терпким белым вином, или просто покататься на водных лыжах и исследовать другие небольшие необитаемые бухточки. Была еще пятидесятифутовая яхта, оснащенная всем необходимым для подводного плавания, на которой Харрисон провел немало времени, потягивая виски и ожидая, когда же большая рыба проглотит наживку.