— А этот мужик кто? — спросила ее двенадцатилетняя нахалка с прямыми льняными волосами и широко посаженными голубыми глазами. — Он что, тоже знаменит?

— На ее месте могла быть ты — пятнадцать лет назад, — рассмеялся Харрисон в ответ на негодование Джесси-Энн, прорвавшееся наружу, как только девчонка ушла.

В тот же вечер они с Харрисоном и малышом отправились к Джоан на ужин, после чего Харрисон с Питом, мужем Джоан, уселись к телевизору смотреть футбольный матч, а женщины тем временем укладывали в постель двух пышущих энергией отпрысков Стивенсов. Позже пришла Ким со своим мужем, Тэдом Крамером, преуспевающим бизнесменом, владельцем сети маленьких закусочных быстрого обслуживания. Тэд сразу же ушел в гостиную, присоединившись к остальным мужчинам, а женщины уединились в чистенькой спальне Джоан с разрисованными маргаритками шторами и таким же в тон им покрывалом.

— Расскажи нам, как ты живешь, — потребовали они от нее отчета. — На что это вообще, Джесси-Энн, похоже: быть женой миллионера?

Глядя на своих подруг детства, которые, удобно расположившись на широкой постели и распахнув насколько можно было глаза в предвкушении чего-то небывалого, нетерпеливо ждали ее рассказа, Джесси-Энн не знала, что и сказать.

— Да это точно так же, как быть замужем за любым другим парнем, — пожала наконец она плечами. — Ну, конечно, за исключением того, что Харрисон не такой, как все.

— Да, конечно, он особенный: красавец, как Мэтт Диллон, и у него больше денег, чем у Рокфеллера, — рассмеялась Джоан. — Но расскажи, как ты-то сама живешь? У тебя хоть есть возможность покупать все, что захочешь, в магазинах Ройла?

— Нет, не приходилось… Но Харрисон и впрямь предлагал мне поехать в Париж за покупками, — со смехом призналась Джесси-Энн.

— Париж! — взвизгнули они хором. — Покупки! Господи, да мы уже за счастье считаем, когда удается в «Биллингз» выбраться! Расскажи еще что-нибудь…

И Джесси-Энн поведала им о чудесной двадцативосьмикомнатной квартире. Она описала сокровища искусства и персидские шелковые ковры, отдельные для него и для нее ванные комнаты, отделанные ониксом, плавательный бассейн и гимнастический зал. Она рассказала им о дворецком, и о поваре, и о горничных, а еще она им сказала, что ей никогда не приходится даже пальцем пошевелить для того, чтобы ее воля была немедленно исполнена… Практически у нее никогда не было даже шанса пошевелить пальцем, поскольку у Джона есть няня, которая ухаживает за ним, выполняя за нее всю ее работу.

— Так чем же ты занимаешься весь день? — спросила Ким, сверкая круглыми от потрясения глазами.

Джесси-Энн пристально посмотрела на своих подруг и печально покачала головой:

— Да в том-то все, видишь ли, и дело, что впервые в своей жизни я ничего не делаю!

— Это для меня как сказка, — зевнула Ким. — Кажется, что я уже целую вечность встаю каждый день в пять утра к орущим детям.

— Но это не сказка, Ким. Я вышла замуж за Харрисона, а не за его деньги. Управление делами семьи Ройлов немножко напоминает потакание капризам ревнивой любовницы. Харрисон просто ненавидит все эти приемы и прочую суету. Он много работает, а вечера любит проводить дома со мной и Джоном. Говоря откровенно, если бы не рождение Джона, я бы, наверное, сошла с ума. Я хотела снова начать работать и открыть дом моделей, но не думаю, что Харрисон правильно бы меня понял, — она вздохнула, переживая вновь свои тогдашние мысли. — Видите, брак с богатым человеком отнюдь не усыпан сплошь розами. — Она поймала на себе их скептические взгляды и, защищаясь, сказала: — Вот вы думаете, что я совсем заелась, а я не жалуюсь… Ради того, чтобы быть замужем за Харрисоном, я бы, пожалуй, даже отказалась от возможности быть самой преуспевающей женщиной в мире… Но даже сейчас сочетание этих двух сторон моей жизни доставляет мне некоторое удовольствие, — задумчиво добавила она.

Лежа той ночью без сна, Джесси-Энн внимательно осматривала свою старую комнату. Она увидела свой туалетный столик с забытыми на нем девчоночьими гофрированными кружевными манжетами и кровать под белым пологом, украшенным оборочками. В поле ее зрения попали семейные фотографии, развешанные по стенам, старые книги и чучела животных, теснящиеся на полках, которые когда-то сделал ее отец и которые она в один прекрасный летний уик-энд выкрасила в ярко-красный цвет.

Это было ее прошлым, и именно это любил в ней Харрисон. Но для того чтобы оставаться той, которую любил Харрисон и на ком женился, она должна была иметь стимул, возможность встречать новых людей, болтать, и сплетничать, и звонить по телефону. Она должна была иметь что-то свое, чтобы рассказывать Харрисону, когда он возвращался вечером домой. Она должна была быть самой собой. Короче говоря, она очень хотела работать.

Она долго смотрела на спящее лицо Харрисона, на твердую складку рта, который так страстно целовал ее, на закрытые глаза, широкие брови, ненахмуренные и спокойные во сне. Она осторожно провела пальцем по его подбородку, где проступала темная щетина, дотронулась до его черных волос, погладив рукой его шею и крепкую, сильную грудь…

Харрисон открыл глаза и встретился с ней взглядом в лунном свете.

— До сих пор не спишь? — прошептал он, прижимая ее к себе. — Иди сюда, дорогая…

Джесси-Энн довольно зевнула; теперь, когда она решила свои проблемы, она могла заснуть. Она еще раз заведет разговор об «Имиджисе», когда они вернутся в Нью-Йорк.

ГЛАВА 6

Лоринда Мендоза сидела на клетчатом старом диване в уютной небольшой комнате Паркеров и смотрела телевизор. На экране выступал певец. Он был смуглым, с черными, блестящими волосами и пел на испанском языке. Он напомнил ей отца, и Лоринда нажала на кнопку пульта, чтобы быстро переключить на другой канал. Ей меньше всего сегодня хотелось думать о своем отце… Она не будет о нем думать! Она была в доме Паркеров и сидела с ребенком Джесси-Энн, но не потому, что очень хотела ей помочь, а потому, что ей хотелось понравиться миссис Паркер. Мэри Паркер была хорошей женщиной. Она всегда держала свой дом в чистоте и порядке. Это был гостеприимный дом, старый, но приятный. В нем всегда был народ, друзья Паркеров, соседи, просто зашедшие случайно на огонек, даже без предварительного звонка. А если это было время ужина, на плите всегда готовилось что-то вкусное, и очень часто миссис Паркер варила кофе и пекла шоколадный кекс, у нее это получалось превосходно. А еще она была чудесной матерью, о такой матери мечтала Лоринда, но это только лишний раз доказывало то, что жизнь была такая несправедливая. Ей досталась пьянчужка вместо матери, а миссис Паркер досталась в дочери эта дрянь, Джесси-Энн!

Лоринда закрыла глаза, грязные слова вертелись у нее в голове, они жгли ее, как будто были написаны огнем… вот почему она всегда печатала свои письма красными буквами.

Джесси-Энн, шлюха… Джесси-Энн, злая соблазнительница… Джесси-Энн, бесстыдница… выставляешь свое тело напоказ всему миру… дразнишь… соблазняешь… заставляешь мужчин делать то, что они никогда не должны были делать…

— Привет, Лоринда! — Джесси-Энн вошла в комнату и стала что-то искать в подушках на диване. — Ты не видела музыкальной утки Джона? Он отказывается засыпать без музыки над ухом, а мы не можем нигде ее найти…

— Вот она, — ответила Лоринда неуверенно и протянула пушистую желтую утку с ярким оранжевым клювом. — Я нашла ее на полу.

— А, ладно, — сказала Джесси-Энн, отряхивая утку от пыли. — Надеюсь, несколько микробов из дома Паркеров не принесут ему никакого вреда. Мне они никогда не мешали!

Лоринда заметила, что на Джесси-Энн была узкая голубая юбка из шелка и простая, в тон юбки, майка, а длинный шарф в синих, темно-красных и желтых тонах был повязан вокруг ее талии. Юбка была немного выше колен, а на ногах были голубые босоножки на высоких каблуках и темные чулки со швом, отчего ноги казались очень длинными. Лоринда завороженно смотрела на швы. Они были как стрелы, заставляющие поднимать глаза все выше и выше. Вот почему их носила Джесси-Энн; на этот раз что-то новенькое, чтобы снова заводить мужчин. Ей мало быть замужем за таким богатым человеком…