В тихих глазах Лауры было то же беспристрастное и неоднозначное выражение, разве только более мудрое и открытое. Что-то в них просматривалось еще, чего Тим не смог сразу уловить.

Он просмотрел предисловие к статье.

«От сокрытых ценностей до национальных сокровищ.

Фотографии Лауры Блэйк явились открытием в мире серьезной фотографии за последние несколько лет, так же как и ее личность была сенсацией в американской моде, оставленной ею пять лет назад в период, когда ее карьера была на вершине успеха и приносила хорошую прибыль и известность.

Итак, миссис Блэйк – это американизированный вариант ее чешского имени – намеренно держалась такого стиля после брошенной карьеры. Ее необыкновенный талант фотографа сразу привлек внимание международного сообщества критиков. Лаура начала завоевывать награды, даже еще не закончив престижную программу по фотографии в Парсонской студии, а когда стала профессионалом, выигрывала призы в семи странах и выставлялась с другими многообещающими фотографами как здесь, так и в Европе.

Но на показе, который открылся на прошлой неделе в Музее современного искусства, были представлены только ее работы, заставившие восхвалять своего автора, который уже был назван величайшим американским художником после Стайхена и самым великим – из всех женщин, когда-либо державших фотоаппарат в руках.

Работы Лауры Блэйк уникальны. Ее многочисленные фотографии стариков, детей, больных, бродяг, странниц и других типажей, находящихся за гранью общества, вызывали такую реакцию, что с первого взгляда некоторые резкие критики называли эти работы эксгибиционизмом или сверхсенсацией. Но в то же время портреты были признаны бесподобным поэтическим исследованием методом фотографии самого человека. В признаниях критиков встречались сравнения с Рембрандтом, Гойей, Брейгелем и Ван Гогом».

Тим посмотрел на сопровождавшие статью фотографии. Они были сделаны в разное время, но во всех присутствовало вдохновение, очевидное в первых работах Лауры, когда она еще была его женой.

Но ее видение было обострено опытом и профессиональным ростом. Поражало то, что первой реакцией при взгляде на лица было желание отвернуться. Казалось, что они с молчаливой настойчивостью тянут руки за помощью. Это вызывало неприязнь.

Одним из самых сильных образов был цирковой клоун. Фотоаппарат Лауры так сумел проникнуть сквозь его грим, что, казалось, на нем нет никакой маски. Лаура обнаружила под ней более точный портрет. Глаза и черты его лица, казалось, могут рассказать историю всей его жизни, которую он старался скрыть. Лаура сумела схватить не только трогательные уловки, присущие этой человеческой личности, но и его странное достоинство.

Тим не был эстетом. Однако он чувствовал схожесть этих фотографий, различие их воздействия и значение, заключенное в этих работах. Он старался понять что-то важное, что было на этих развернутых перед ним страницах. Да, Лаура с фотоаппаратом в руках была одержима и превращалась в художника. Это похоже на нее, эта упорная определенность и, конечно же, глубина видения – ее сверхчувствительные глаз и сердце.

Лаура – известный фотограф. Пускай, подумал Тим. Он был не склонен аплодировать ее триумфу и уважать ее за это. Судя по этим фотографиям, она заслуживала своей вновь обретенной известности.

Тим обратил внимание на фото маленького мальчика, которое совершенно отличалось от того, в начале рубрики. Оно было сделано крупным планом и так необычно освещено, что притягивало к себе взгляд. Было странным и выражение лица мальчика. Казалось, он вспомнил что-то значительное из своего детства и в то же время подумал о чем-то необычайно особенном, что было в его еще развивающейся личности.

Пытаясь рассмотреть различие этих двух снимков, Тим вдруг понял, что второй был сделан в зеркале. Темные глаза мальчика были схвачены как-то абсолютно по-новому. На заднем плане виднелось окно, через которое просматривался затянутый туманом городской пейзаж. Был виден и хрупкий темный силуэт самого фотографа, склонившийся вперед с фотоаппаратом.

Фотография называлась «Ящик Пандоры».

Тим пробегал статью, пока его взгляд не остановился на одной детали.

«Серия работ, выставленных в третьем зале, а главные – в его центральной части, посвящена сыну Лауры Майклу, которому четыре с половиной года. Такой отважный жест художника мог быть воспринят как самое обыкновенное потворство своим слабостям. Именно эти работы продвинули искусство Лауры на шаг вперед от всех даже самых поразительных и зримых образов в двух предыдущих залах.

На первый взгляд, это обычные фотографии маленького очень симпатичного мальчика, запечатлевшие его развитие в возрасте от полутора до четырех с половиной лет. Но чем больше смотришь на них, тем яснее понимаешь, что это документы чуть ли не сверхъестественного единения между фотографом и объектом, единения сложного и отличающегося от обычных отношений между любящими матерью и ребенком.

Название «Ящик Пандоры», которое было дано одному из образов мальчика, приобрело более широкий смысл и охватило всю экспозицию. Как сказала Лаура, она не знает, почему выбрала такое название. Оно показалось самым точным. Как мифический ящик Пандоры, искусство Лауры Блэйк преподносит нам что-то такое, чего мы не должны видеть и не можем требовать.

На фотографии Лауры нелегко смотреть, потому что они вызывают такие чувства у человека, с которыми не каждому бы хотелось столкнуться в жизни лицом к лицу. Как сказано в легенде, единственное, что осталось в роковом ящике, когда Пандора наконец закрыла крышку, была Надежда. В лице маленького мальчика Лауры Блэйк тоже видна надежда: надежда на людей, но не на таких, какими бы они хотели себя видеть, а какими они, может быть, когда-нибудь станут, если, наконец, слепота и эгоизм натянутых ими на себя масок будут обнажены».

Тим потер виски. Он снова посмотрел на фото маленького мальчика. Темные глаза, красивые черные волосы, тонкие черты его лица были действительно очаровательны.

Потом Тим еще раз прочел подпись: «Четыре с половиной года». Эти слова звучали в его голове.

Тим медленно прочитал статью, не слыша звуков, доносившихся из бухты и с проходящей сверху дороги. Не было ничего сказано ни о семейном положении Лауры, ни о ее замужестве с Тимом, ни о разводе. Просто фото маленького мальчика и пометки о его возрасте.

Четыре с половиной года…

Тим снова посмотрел на фото Лауры. Он увидел, что стены за ее спиной были увешаны многочисленными портретами ребенка. И здесь же он заметил что-то загадочное в ее улыбающихся глазах. Это не пришло с годами и не было связано с ее успехом как фотографа.

Это было счастье и – любовь. У Лауры был ясный и неповторимый взгляд гордой матери, чье посвящение себя ребенку вытесняло все остальное в ее уме и сердце, которая трепетала, отдавая свои лучшие годы этому ребенку, несмотря на то, что он скоро вырастет и, как очень выразительно подтверждало фото, у него будет своя жизнь.

Неудивительно, что она прекрасно выглядела на этой фотографии. Неудивительно и то, что созданные ею образы мальчика были так притягательны.

Что-то заклокотало внутри у Тима, когда он прочел статью. Это было больше, чем боль и досада от того, что несколько лет назад он не помешал Лауре заниматься фотографией.

И это было больше, чем простое замешательство человека, который оказался слеп, чья гордыня была попрана, человека, который просто свалял дурака.

Свалял дурака…

Тим пристально рассматривал обе фотографии мальчика. Когда он делал это, лицом к лицу с нежным, хрупким созданием, черты лица которого тем не менее были настолько мужскими, что где-то внутри Тима начала рушиться ломкая стена, забирая с собой его силы, его устойчивость, все его многообещающие планы, его холодное безразличие к прошлому, его новообретенную веру в будущее.

Ее сын Майкл… Четыре с половиной года…

И не было ни слова об отце. Ни слова о прошлом Лауры, ее замужестве, ее личной жизни.