– Так вот… Сейчас. – Он вытащил из папки газетную вырезку, ткнул пальцем в цветной снимок группы людей на фоне самолета. – Этот, с бородой, и есть Пиру. И по времени сходится… А здесь, – он протянул мне маленькую заметку, – из миланской газеты… На обратной стороне прочти.

На подклеенной к заметке бумажке – видимо, перевод, из которого ясно, что Пиру найден в отеле «Марник» – в одном из номеров для богатых постояльцев – с простреленной грудью.

– А здесь Хогерт… – Поляков достал газетный лист, на английском языке. На снимке – человек с благородными чертами лица. – Он взорвал автобус со школьниками… Правда, суд так и не смог доказать причастие Хогерта к взрыву… Документы, – Поляков положил руку на папку, – обошлись в копеечку. Но верю – кому-нибудь пригодятся. В самом деле, зачем бы я стал тратить валюту на газетные вырезки?

«Все так, если допустить, что ты в своем уме», – подумал я, разглядывая всякие справки, выписки… В папке оказались и совершенно непонятные мне формулы каких-то расчетов, сообщения о набивших оскомину инопланетянах, якобы интересующихся объектами землян.

– Вот что. – Я отложил кипу документов. – Конечно, интересно. Как и камешки на медной пуговице-диске… Кстати, можно на нее взглянуть?

– Нужно… Просто необходимо. Вот. – Он вынул из кармана зеленую медяшку, подкинул ее несколько раз на ладони и протянул мне. – Никому еще не показывал.

– Занятная завитушка, – сказал я, разглядывая камешки.

– Алмазы… Могу показать справку от ювелира-бельгийца. Он зубы сожрал на своем деле, но никогда не встречал такой огранки. Литр тамуса за экспертизу содрал… После предлагал кучу денег за пуговку. Но я послал его подальше.

– Мог и обмануть, – усмехнулся я. – Чтоб тамус отработать. Странно: медь и алмазы. Да и цвет довольно необычный: алмазы ли?

– Они… Я и с нашими консультировался.

– Пусть. Пусть так будет. – Я протянул ему пуговку. – Вернемся к повести: где баба Аня? Стоценко? Можно встретиться с ними?

– Но ты… хоть маленько веришь? – с надеждой спросил Поляков, пряча медную пуговицу. – Самую малость?

– Мы договорились: я желаю завершить все линии написанной тобою повести. Пусть это будет фантастическая повесть. Вот и все, что я могу тебе обещать. У тебя, кстати, таким странным языком она написана… «Торчать», «попсово», «трахаться»… Таких слов нет в русском языке. Что касается веры, поставим последнюю точку и поговорим о вере. Хорошо?

– Денька через два зайди. Свожу тебя к Архелае. И самому надо к ней. А вот Стоценко… Нет. Не так быстро, но можно и с ним встретиться.

Поляков сдвинул шляпу на затылок и почесал темный от алюминия лоб.

– Ты на ночь ее, – я кивнул на шляпу, – снимаешь?

– У меня кровать экранирована. Полог видел?.. Металлизирован. Во Франции изготовлен… Спецзаказ «Посоха».

Честное слово, мне хотелось рассмеяться. Я не специалист, но как-то не мог представить, что шляпа из алюминия может служить экраном. Так и подмывало потрогать грязный лоб Полякова. Если вся игра, затеянная им, блеф, то, по крайней мере, детально обдуманный. У Полякова, вероятно, много денег, и он вполне может позволить себе маленький бзик. Конечно же, вся эта история – его бзик.

– Боишься, агенты Камоса засекут твои координаты? – спросил я, поднимаясь с кресла.

– Хочешь, проделаем небольшой эксперимент? – Он надвинул шляпу и принялся наводить порядок на письменном столе. – Если, конечно, выкроишь время для поездки в Ленинград. Но надо быть там завтра.

Я что-то начал говорить о недописанной статье для районной газеты, о бельевой веревке, которую собирался купить именно завтра, но Поляков черкнул карандашом на бумажке.

– Зайдешь по этому адресу и спросишь: не появлялось ли чего в квартире необычного? Только не говори, что я тебя послал. Представься, скажем, работником Госстраха.

– Василек! – В дверях показалась голова Милки. – Так мы идем? Учти, сегодня последний день.

В прихожей Поляков сунул мне в руки две бутылочки с золотистыми этикетками.

– Маленький презент, – шепнул он и поднес к губам указательный палец. – Милка у меня малость прижимистая.

Судьба распорядилась так, что утром следующего дня меня отправили в командировку. До Полякова дозвонился еле-еле: опять какие-то неполадки на коммутаторе.

– Не могу поехать к бабе Ане, – сказал я. – Через три часа электричка, а вернусь на следующей неделе.

– Какая баба Аня? – не понял меня Поляков. – Я тебе адрес давал вчера… Хорошо, что при тебе. Откуда звонишь?.. Балтийский? За полтора часа успеешь обернуться – это в районе Некрасовского рынка. Обязательно поезжай.

– Надо мяса купить, конфет… Знакомые просили привезти. Еще люстру в прихожую, – сказал я. – Может, потом как-нибудь?

– Что еще тебя просили купить? – спросил он.

– Крем для бритья, зубной пасты и стиральный порошок – вроде все. Зачем тебе?

– Сейчас поезжай по адресу, который я тебе дал. Вернешься – возьмешь в камере хранения все, что тебе надо.

Он два раза повторил номер ячейки и шифра и повесил трубку.

Указанную в адресе квартиру я нашел быстро.

Дверь открыла старушка в темном шерстяном платье с белым накрахмаленным воротником и такими же манжетами. Гимназистка – так я называл ухоженных седовласых старушек с умными старорежимными глазами, в которых, как мне казалось, отражаются залы Эрмитажа.

– Проходите, – пригласила она, отступив на шаг. – Ваш приход весьма кстати. Очень, понимаете, странные вещи происходят. Вы по моему звонку?

В прихожей пахло жареным картофелем.

Я кивнул, неопределенно развел руками, оглядел стены с фотографиями бородатых офицеров царской армии, тумбочку с телефоном. Старушка провела меня в комнату и показала на зеркало в узорчатой деревянной раме, почерневшей от времени.

– Вчера сижу, слушаю радио, – заговорила она, поправив что-то в прическе и выпучив влажные глаза. – На полке, – она повела рукой, – где книги, керамический сосуд… видите?… Красиво, верно?.. Так он как бы пританцовывать стал. Дробный стук, ритмичный. И вдруг, – старушка обхватила голову руками, – прямо в зеркало летит… Я зажмурилась, отвернулась, думаю – пропали и зеркало, И подарок сына. Он этот сосуд из Алжира привоз. – Она сложила руки на груди. – Мы им завод строим в Эль-Хаджаре. Очень красивый город! Мой сын, знаете, любит всякие безделушки.