Скажу честно, мне уже приходилось читать повести начинающих, как и я сам, литераторов, но такого, написанного от первого лица… Лешие, кикиморы с птичьими ногами, демоны, гномы – и все они разговаривали, что-то делали. Наверное, стоило бы раскритиковать автора, чтоб напрочь отбить охоту писать скучные романы. Правя рукопись, я стал поглавно записывать в школьной тетради свои замечания. Но вскоре бросил это занятие – просто сил не хватало одолеть роман до конца. И все же я, борясь с зевотой, сделал все, что мог, честно, как мне казалось, отработав излеченный насморк… Гном подарил Полякову бочонок: не тот ли самый бочонок стоял в его кабинете у окна? А коготь?.. Ведь насморк перестал мучить меня, едва я выпил настоянной на когте воды. Значит, я должен уверовать в написанное Поляковым?

Чтобы долго не ломать голову, сходил в поликлинику, сделал рентгеновский снимок своего черепа и отнес его к врачу. Доктор, подняв брови, пожал плечами: «Ничего не понимаю… Вы уверены, что это ваш черепок?»

Какие, к лешему, шутки! Еще раз перечитал рукопись Полякова и поехал в Ленинград – посоветовал один хороший знакомый – к специалисту, готовому по таксе – десять рублей – ответить на любой вопрос.

Он встретил меня улыбаясь. Насадил квитанцию, даже не глянув на нее: может, я всего рубль заплатил. Улыбчивый… А чего ему грустить, когда он сам себе кооператив и директор – в одном лице?

– Попил водицы, говоришь, и гайморит исчез. – Он смотрел на меня и теребил вспухшую мочку своего уха. – У врача, значит, был. Понятно… Тебе надо срочно обратиться в «Посох». Но не торопись подписывать какие-либо бумаги. Этих миллионеров можно раскрутить на приличную сумму. Если потребуется консультация, милости прошу. – Он многозначительно постучал по циферблату стоящих на столе часов: – Извини, приятель.

«Какой ты мне приятель! – подумал я, злясь и жалея пропавшие деньги. – Эдак и я могу. Советы давать за такие-то деньги!..» Но мне не удалось встретиться с представителями столь знаменитой фирмы. Правда, я пытался не очень настойчиво… Купил рекламный буклет, в котором рассказывалось о «Посохе» и его роли в создании новейших фармацевтических средств. Здесь были и фамилии наиболее удачливых старателей, но нужной мне, увы, не обнаружил. Около часа стоял в телефонной будке и беспрерывно крутил диск номеронабирателя. Попал-таки в бухгалтерию «Посоха».

– Хотелось бы узнать: есть у вас старатель Поляков Василий? Я привез старинные рецепты приготовления квасов. Их передала моя бабуш…

– Посылайте рецепты в штаб «Посоха». Обязательно пишите обратный адрес печатными буквами, – перебил меня мужской голос.

– Велено лично, – возразил я. – Таков уговор. На другом конце провода бросили трубку.

В фирменное кафе, где подают тамус, меня тоже не пустили.

– Не положено, – твердил швейцар, даже не глядя на мое журналистское удостоверение. – Сказано: только по специальным пропускам.

Таким образом, все мои старания хоть что-то узнать о Полякове не привели к успеху.

Захватив рукопись, пошел к Полякову. Он встретил меня как доброго знакомого. Его жена, довольно миловидная, с роскошной грудью и тонкой талией, насмешливо оглядела меня с головы до ног и удалилась в глубь необъятной, непонятносколькокомнатной квартиры.

– Прочитал? – спросил Поляков. – Прошу, устраивайся. – Показал на кресло.

– Скажу честно, восторгов не жди… Многие читали твой опус?

– Какое это имеет значение? – Поляков надвинул на глаза алюминиевую шляпу и нахмурился. – Верите в написанное?

– Можно допустить, что подобное при определенных обстоятельствах могло произойти, но… согласись, есть масса вопросов, возникающих по ходу прочтения. Они касаются художественности самой повести, которую ты называешь романом, дневником, полевыми заметками – как угодно. Остаются вопросы.

Если бы мог, ответил. Я запутался… Отлично справляюсь со старательской работой, и мне легче говорить с хитрой старушкой, чем, например, с тобой. Но мне нужен собеседник, разбирающийся в физике, биологии и еще в чем-то. Именно такой и сможет объяснить… Мало ли, может, еще кто-то сталкивался с подобным.

– Стой, стой, стой… Я рассматриваю написанное тобой как художественное произведение. Пойми меня правильно. Мне нет дела до твоих планов. Редакторский глаз, понимаешь. Это моя позиция. Вот и весь секрет… А почему ты все время в шляпе?

– Экран. – Лицо Полякова поскучнело. «Потерял ко мне интерес, – подумал я, не собираясь уходить – необходимо было отработать излеченный гайморит. Собственно, для Полякова сейчас важно одно: веришь в написанное или нет».

– Там у тебя про Вострецову… Давай вместе подумаем: линия женщины в повести не завершена. Согласен? – не обращая внимания на его кислую физиономию, сказал я.

– В каком смысле? – Он глянул на часы, на дверь, зевнул.

– Читатель… Ему хотелось бы узнать о Вострецовой больше, раз она так похожа на героиню, вернее…

– А-а-а-а… – протянул Поляков. В его взгляде появился огонек интереса. – Вострецова, наркоманка… – Он шагнул к письменному столу. Извлек из верхнего ящика пухлую папку. Развязал тесемки, порылся и протянул конверт: – Это мне дали в милиции. Копия.

В конверте была фотография обнаженной женщины, лежащей на лестничной площадке. На обратной стороне снимка печать, дата и подпись работника милиции, подтверждающего, что на снимке запечатлена мертвая Вострецова.

– Крючок для плафона… Она на него накинула петлю из бинтов и… – Поляков постучал пальцами по шее. – Перед дверью в квартиру своего сожителя, в знак протеста… Ты на родинку глянь. Над соском правой груди – с копеечную монету, так и в протоколе осмотра написано, могу показать… А теперь на число глянь… Три дня назад снимок получил. Откуда мне про родимое пятно было известно? Я же ее живой не видел.

– Может, раньше Вострецову знал? – неуверенно предположил я.

– Я ж сказал… – отмахнулся он. – Пиру помнишь? Я с ним за травой ходил. Засыпало его потом.

– Когда гном тебе грибы передал для Хогерта? – спросил я, припоминая один из эпизодов в повести Полякова.