– Здравствуйте, танцор! – громко сказал я.

– Танцор! Я пришел, как и обещал!

Вихрь все также неторопливо гулял из стороны в сторону. После минутной растерянности, я нашел решение: вспрыгнул на сцену и начал плясать, растопырив руки и топая ногами.

Я угадал. Свист начал превращаться в глухой гул, гул все больше стал походить на жужжание шмеля, жужжание сменилось бешеным топотом, так что сцена подо мной затряслась. Еще пара мгновений – и топот стих.

Передо мной стоял стройный человек в балетной пачке. Я прекратил плясать. Он глядел на меня, слегка запрокинув назад голову и сжав губы.

– Зачем вы это сделали? Никогда больше не повторяйте этого. Это просто отвратительно.

– А как еще мне было остановить вас? Вы были так увлечены танцем…

– Раз уж вы опоздали, то могли бы и подождать.

– Сколько же мне пришлось бы ждать?

– Хм, – только ответил он и замолчал. – Так что вы хотели? – он прямо посмотрел на меня и плотнее сжал губы.

– Всего лишь прошу вас научить меня танцам.

– Вот как? А вы отдаете себе отчет в тома, что это Дом Музыки, здесь, вообще-то, не танцуют! Я −исключение. Впрочем, здесь никто не замечает меня, музыканты иногда норовят задеть смычком, слепые!..

– Да, знаю. И никуда не тороплюсь. Я готов учиться долго и постепенно.

– Это хорошо. Я кое-что слышал о вас, поэтому соглашусь быть вашим учителем, хотя ваша выходка с пляской… Итак, не будем терять времени. Сколько вы планируете учиться сегодня?

– Думаю, два или три часа. В десять у меня назначена встреча.

– Вижу, вы суетливы. Тяжело вам будет научиться танцам.

– Мне начинает казаться, что вы мечтаете о моем провале, – откровенно высказался я.

– Нет, – резко ответил он. – Конечно, нет! Знаете, давайте без лишних разговоров быстрее приступим к учебе: я, признаться, ненавижу просто стоять на месте и разговаривать. Это пустая трата времени.

– Хорошо, давайте приступим к обучен… – не успев договорить, я отпрыгнул назад.

Танцор исчез, поднявшийся вихрь чуть не сбил меня с ног. Набрав полные обороты, вихрь стал замедляться. Свист снова сменился гулом, жужжанием, топотом, и вот, передо мной опять стоял танцор.

– Это было движение, которое вам нужно выучить в первую очередь. Вы его запомнили? Повторите! – произнес он самодовольно.

– Я не то что не запомнил. Я даже не разглядел. Я видел только призрачный вихрь.

– Ах вот как? И что же вы предлагаете?

– Покажите мне эти движения медленно.

– Послушайте, вы соображаете, что говорите? Я показываю вам правильные движения! А вы просите меня показать медленные. Да вы знаете ли, что я единственный освоил мастерство танца на таком уровне?.. – его лицо исказила судорога, и после паузы он заговорил: – Однажды в этом зале во время концерта исполнители перед каждой песней просили публику: «Танцуйте! Наша музыка существует для того, чтобы вы танцевали». Разумеется, лысоватые мужчины и стареющие полные дамы продолжали сидеть, не шевелясь, и правильно делали. Но молодые… Вот… как сейчас вижу, одна девушка вышла в проход между кресел и стала прыгать, как на дискотеке, вскоре к ней присоединилась другая. Потом два молодых человека стали плясать перед самой сценой. Их пляска была такой же уродливой, как ваша… Концерт подошел к концу, исполнители попрощались и ушли. Как только люди встали и вышли в проходы между кресел, исполнители вернулись и сыграли на бис. Их расчет был коварен. Люди уже стояли, и ничего им не оставалось, как пуститься впляс, тем более что музыка была великолепна.

– И тогда вы стали танцевать?

– Нет, я не стал. Я не умел танцевать тогда, но я, в отличие от остальных неумех, видел, насколько уродливы неумелые движения. Как только началось это сумасшествие, я сразу сел и ждал конца. И только лишь когда все покинули зал, я взобрался на сцену и начал танцевать. Ведь нельзя выставлять себя напоказ, пока ты не станешь идеален в том, что ты делаешь. Идеален, понимаете? И вот, много лет подряд я танцую на этой сцене без перерывов на еду и сон. Я оброс балетной пачкой со временем. Я давно забыл, как выглядит солнце, листья на деревьях, автомобили на улицах. Я даже был удивлен вашему внешнему виду вначале! Я отвык от людей, пройдя свой тяжелый путь. До всего я додумывался сам. Я не раз падал, растягивал мышцы и даже ломал пальцы. Но теперь я владею самыми эстетически верными движениями. Я освоил танец в совершенстве. Теперь обо мне, как о любом, кто зажал совершенство в своей ладони, простой люд ничего не знает. А всех моих тончайших движений не заметит даже большой ценитель танца. Но я спокойно отношусь к этому: я могу быть скалой, возвышающейся посреди океана. Могу. И я не стану учить вас неправильным движениям.

– К сожалению, ваши рассуждения банальны, танцор, – подвел я итог его излияниям.

– Как это? – впервые за беседу он перестал смотреть на меня, откинув голову назад; на его лице я увидел растерянность.

– Вы, вероятно, преуспели в танцах, но не в рассуждениях. Во-первых, по-настоящему владеющий искусством рассуждения, всерьез обратит внимание только на те, которые не исходят вовне, а приходят внутрь. Их можно заметить в капельке воды, которая падает с ветки распускающейся вербы на асфальт, или в маленькой щепке, что зацепилась за паутину, свитую толстым крестовиком в углу гаража между пустой канистрой и трехколесным велосипедом. Они прячутся в солнечном свете, отраженном от облаков, и в клочке тополиного пуха, который ветер пронес мимо чьей-то щеки… А во-вторых, танцор, вы считаете, что ваше мастерство – эталон, и на вас должны равняться остальные. Это лишь от недостатка общения. Эстетически самое верное идет рука об руку с общественным согласием; когда большинство людей образованных и одаренных на протяжении многих лет сходится во мнении, что танец прекрасен, он действительно прекрасен. А когда один танцор вертится вихрем так, что люди даже не могут разглядеть его движений, то это не образец совершенства. Это ваше завышенное самомнение.