– Нет, это очень сложно, – сказала Люся. – Это ты перемудрил. Буддизм приплел какой-то...

– А что такого? Почему бы иногда не вспомнить о буддизме?

Люся пристально посмотрела на меня и хмыкнула.

– А знаешь, – сказала она, – что я про тебя первый раз подумала? Ну, когда ты ночью оперу запел.

– Что?

– Только без обид, ладно?

– Да какие обиды...

– Я подумала: ну вот, довели русского мужика косоглазые сволочи. Совсем крыша уехала. А теперь гляжу: вроде ничего, нормальный... Даже интересный.

– Стараюсь...

– А вот с кексами скучно. Они похотливые, скебешные, у них одно на уме.

– Ты ведь говорила, что некоторые жениться хотят?

– А жениться-то они, думаешь, зачем хотят? За тем же самым. Белую бабу хотят. Все они скебешные, что ты мне будешь рассказывать...

Запищала трубка.

– Тьфу ты, зараза, – сказала Люся и отключила у трубки питание.

– Правильно, – сказал я. – Пусть твой жених отдохнет. И даст нам спокойно исполнить религиозный обряд.

– Обряд?

– Мы в святилище. Мы должны пообщаться с богами.

– А как с ними общаться?

– Проще всего написать записку. Вон висят, видишь?

Возле главного павильона виднелся длинный стенд, весь увешанный деревянными дощечками. Дощечки были испещрены надписями. Мы подошли поближе, и я зачитал несколько вслух:

– «Поступить в университет»... «Чтобы все были здоровы»... «Поступить в университет»... «Поступить в университет»... «Купить собственный дом»... «Поступить в университет»... «Вылечить плечо»... «Стать знаменитым артистом»... «Стать знаменитым сумоистом»... «Поступить в университет»...

Люся внимательно слушала.

– Видишь, как все элементарно? – сказал я. – Покупаешь в ларьке дощечку и пишешь желание. Скажем: «кинуть тысячу кексов». Или: «надинамить миллион». Или там: «догнать и перегнать Каролину». Просто пишешь и вешаешь. Боги потом соберутся на совет и рассмотрят.

– Они ведь не наши боги, – сказала Люся. – Я даже не знаю, как их зовут. Что это вообще такое? Буддизм?

– Синтоизм. Японское язычество.

– А ты что ли, этот самый?.. Синтоист?

– Видишь ли, – сказал я, – такого слова, как «синтоист», не существует. И в японском языке, и в русском оно лишено всякого смысла. Это не та религия, которую можно исповедовать или не исповедовать. Просто есть боги, которых надо ублажать. А веришь ты в них или не веришь – это им до фонаря.

– Но боги-то японские?

– Конечно.

– Вот видишь. А я сейчас возьму и напишу: мол, хочу всех ваших японцев опустить на бабки. Что они тогда со мной сделают?

– Об этом я не подумал.

– Пойдем-ка лучше отсюда.

– Нет, погоди. Мы должны ударить в гонг. Держи пятачок и делай, как я.

Подведя Люсю к главному павильону и поднявшись с ней по ступенькам, я бросил свои дырявые пять иен в ящик для пожертвований, взялся за висящий канат, размахнулся и с силой ударил. Густой медный гул звонко прорезали два моих хлопка. Секунд пять я стоял со сложенными ладонями.

– Ну-ка, дай! – Люся схватилась за канат и тоже врезала по гонгу.

– Пятачок! – поспешил напомнить я.

– А, да... – Люся кинула пятачок в ящик.

– Два хлопка!

Люся послушно хлопнула раз, хлопнула другой, потом зачем-то третий – и неожиданно застыла в молитвенной позе. Прошло с полминуты. Она все стояла, закрыв глаза и беззвучно шевеля губами. Я отошел в сторону, чтобы не мешать.

Время шло. Украинская девушка по имени Люся молилась японским богам. О чем – знали только она и боги.

Перекусив в маленькой лапшевне, мы поспешили назад. Всю обратную дорогу Люся дремала, откинувшись на спинку сидения. Без четверти шесть я доставил ее к дверям дома – он стоял в ста метрах от Макдональдса. Все одиннадцать девиц жили в пятикомнатной квартире на первом этаже. Войдя туда вслед за Люсей, я попал в обширную кухню. У захламленного стола сидела Моника в драном халате, дымила сигаретой и тасовала колоду карт.

– Привет, Шаляпин! – сказала она. – Будешь в очко играть на щелбаны? Люська, в душ за мной занимай. Я за Памелкой.

– Ладно, – сказал я. – Не буду вас смущать. Мойтесь, трудитесь.

– Спасибо за экскурсию, – сказала Люся. – Я тебе как-нибудь еще позвоню.

– Звони.

– Ха, – ухмыльнулась Моника. – Попал ты, Шаляпин!..

У моего дома меня встретил Федька Репейников. Пока я парковал машину, он топтался рядом с недовольным лицом и яростно тряс какой-то бумажкой. Когда же я наконец вылез, гневно затараторил:

– Нет, ты почитай! Ты вникни! Они готовы все распродать, эти ублюдки. Свое, не свое, исконное, не исконное – им без разницы. Лишь бы побольше загнать, лишь бы нахапать!

Бумажка оказалась распечаткой интернетовских новостей. Я прочитал:

Сегодня в Москву возвратилась российская правительственная делегация, посетившая Токио для встреч с представителями японского кабинета и деловых кругов. Итогом трехдневных консультаций явилось соглашение о предоставлении Японией долгосрочного кредита для реструктуризации российского внешнего долга. Российские политики, со своей стороны, обещали приложить максимум усилий для скорейшего разрешения территориальной проблемы. (ИТАР-ТАСС)

– Пидарасы! – крикнул Федька. – Политические проститутки!

– Господь с тобою, Федор, – сказал я. – Какие ж это проститутки? Это политические динамовцы. Проституцией они и близко столько не заработают. Успокойся, все будет хорошо.

– Точно? – недоверчиво спросил Федька, пряча бумажку в карман.

– Как пить дать.

– Ну, смотри... Кстати, раз уж о проституции зашла речь. По агентурным данным, в городе функционирует притон, где стриптизят русские девки. И не только стриптизят.

– Неужели?

– Абсолютно точно. Ты не слышал?

– О русских девках не слышал. О филиппинских слышал, еще о всяких других слышал – но не о русских.

– У меня Танька только через неделю вернется. Может, походим, поищем? Я не знаю, где это конкретно, а ты говорить умеешь. Язык до Киева доведет.

– Зачем тебе до Киева?

– Ты не подумай чего. Я человек серьезный. Просто интересно взглянуть, как они тут устроились. Посоветовать чего, помочь. А там видно будет.

– Не факт, что найдем. И не факт, что пустят. К тому же, такие заведения часто лежат под якудзой. Потом сам будешь не рад, что связался.

– С тобой всегда так. Никакого энтузиазма. Ладно, пошли кино смотреть.

– «Полицейская академия четыре»?

– Нет, «Эммануэль пять».

– Извини, Федор, не могу. Дела.

– Э-э-э-э-э... – Федька скривился, махнул рукой и грустно побрел вдоль невысокой бамбуковой ограды, давя ботинками случайных кузнечиков, цепляясь локтем за кусты китайской розы и гоня из ноздрей дразнящие запахи поздней весны.

Люся позвонила через три дня. Я сидел в своем кабинете за компьютером.

– Привет, – сказала она. – У меня опять дэйто отменилось. Можем вместе пообедать.

– Только что обедал.

– Тогда кофе попьем. Ну давай! Я в бассейне, возле гимназии, напротив костёла.

– Стоп-стоп-стоп, – сказал я. – Какой еще гимназии? И какого костёла?

– Там написано: «гимназиум».

– Это значит «спортивный зал».

– Допустим. Но костёл-то ты должен знать, его все знают!

– Какой костёл? Откуда тут костёл?

– Ну, «кастл» – знаешь?

– Замок, что ли?

– Может, и замок... Ну, ты понял, где это?..

Призамковый ров зеленел ряской. На стоянке спортклуба места не нашлось, и я припарковался на краю рва. Запер машину, пересек проезжую часть, подошел к зданию бассейна. Люся с распущенными влажными волосами сидела на скамейке.

– Как поплавалось?

– Замечательно. Ты ж понимаешь, нам все равно пить приходится ежедневно, как ни хитри. Поплаваешь – хоть немножко здоровья вернешь. А тут и сауна есть, вообще хорошо.

– Проголодалась?

– Не очень. Здесь кофейня рядом...