Роман инстинктивно рванулся, пытаясь освободиться. Но чисто физически он был не так уж силен. Дар же его не мог с этими двумя сладить. Что-то случилось с колдовской силой водного колдуна. Будто мир вокруг исказился, и сила уходила в сторону, не туда, куда направлял ее Роман.

И тут третий шагнул из темноты и надел какую-то железяку колдуну на голову. Что это было — пленник не разобрал. От неизвестного предмета растекалась опасная, обжигающая сила. Водная нить ожерелья дергалась, торопясь предупредить хозяина. Смертельная опасность! Защитное кольцо жгло палец, и боль растекалась вверх, к плечу. А от плеча к шее, к затылку, к вискам.

Эти трое были очень сильны. Одаренные от природы недюжинной колдовской силой, они намеренно сузили и обкорнали свой дар, зато многократно усилили его и отточили. К тому же за этими тремя явно стоял кто-то сильный, кто муштровал их и направлял.

— Потащили! — скомандовал Хрипатый.

Роман Вернон не сопротивлялся, он утратил контроль над собой и над своим даром. Чудилось, что все в нем гаснет: не только колдовской дар, но даже мысли и чувства. Если сейчас лезвие ножа нырнет под ребра, колдун не сможет развеять сталь прахом. Но его не собирались убивать, во всяком случае пока. Двое заломили пленнику руки за спину и, довольные легкой победой, защелкнули на запястьях наручники. Теперь у него было время, чтобы собраться с силами. Но сконцентрироваться не удавалось. Силы были, немыслимые просто силы — река одарила, — но обруч гасил любое усилие. Воля почти умерла. Роман не мог даже закричать. Его провели по Дурному переулку, а потом — на заброшенный участок, превращенный в свалку неподалеку от дворца Аглаи Всевидящей. Роман чувствовал исходящую от колдованов ненависть, так же как и то, что в кармане Хрипатого лежит, источая отвратительный запах, пистолет.

— Ну как ошейничек, не жжется? — засмеялся Хрипатый. — Понял, с кем решил тягаться, сука! Понимаешь, что ты мразь. Ты — мразь… запомни это… — В устах колдована подобные слова — заклятия.

Роман чувствовал, как железо сдавливает виски. Он пытался распылить металл и не мог, напрягал все силы, произносил все ведомые ему заклинания — ничего. Проклятый обруч не поддавался. Роман вновь шевельнул губами. Последнее заклинание — против всех на свете стихий, формула полного освобождения. И вдруг обруч стал распухать. Он раздувался во все стороны и сдавливал череп. От нестерпимой боли Роман закричал.

— Эй, что он делает! — растерялся Хрипатый. — Стой, падла! Сам себе голову раздавишь! Прекрати, кому говорят!

Боль была такая, что Роману показалось — он сейчас потеряет сознание. Но не потерял. Он лишь перестал видеть. Все сделалось черным, и в черноте плавали красные и зеленые круги. Они вертелись, как обезумевшие колеса сломанной машины. Если бы Роман знал, как остановить разрастание обруча, он бы остановил его. Но он не знал больше ничего. Он все забыл.

— Идиот, думает, что обруч может скинуть! Хрен тебе! Никто не сумел! И у тебя кишка тонка! — кричал ему в ухо колдован.

Обруч все разрастался. И боль росла. Еще мгновение, и череп не выдержит. Ожерелье пульсировало на шее в такт толчкам крови. Если б не кольцо, Роман бы давно умер… Смерть… Нелепо…

Мелькнул свет — яркий, ослепительный, прожег на миг временную слепоту.

— Кого еще черти несут? — удивился Хрипатый. — По Дурному переулку проезд закрыт!

Колдованы кинулись в заросли лопухов, волоча за собою Романа. Машина поехала за ними, перевалит ваясь на колдобинах, вновь и вновь огни фар выхватывали из темноты убегающие фигуры. Роман споткнулся, упал, его не стали поднимать.

— Это ж «форд»! — шепнул один из колдованов. — «Форд» Медоноса!

Медонос… Имя скользнуло, как солнечный блик по воде, и ушло на дно сознания.

— Неужто сам? — прошептал Хрипатый. — Придержи подонка, а я подойду проверю.

На мгновение способность видеть вернулась. Сквозь боль, сквозь красную пелену различил Роман машину с включенными фарами и темный силуэт, склонившийся к окну.

— Чем могу служить? — спросил Хрипатый. И вдруг отлетел, грохнулся на спину в пожухлые травяные заросли. Второй колдован рванулся к машине.

«Что-то не так…» — мелькнуло в Романовой голове сквозь пылание боли.

Да, да, где же знаменитый оберег Медоноса — золотой парящий диск? Знака не было. Обознались они, не Медоноса эта машина.

Колдун вновь ослеп.

А обруч огромной раздувшейся жабой расселся на голове у жертвы. Жаба была влажной и горячей. Но обруч не может расти бесконечно… У Романа больше нет головы… и зрения нет… Он еще слышит… или не слышит? Или это галлюцинации? Будто кто-то хрипит рядом и стонет от боли. Но колдун не мог сдаться. Что-то не позволяло ему отступить. Что — он и сам не ведал…

И вдруг обруч лопнул. Грохнуло так, будто взорвалась граната. Осколки обруча полетели во все стороны. Тут же распались наручники. Несколько голосов вскричали разом. Роман вдруг обнаружил, что стоит на коленях, сдавливая ладонями виски, — ему казалось, что вслед за обручем лопнет и голова. Кровь пульсировала, как сумасшедшая, и каждый толчок ее доставлял невыносимую боль. Но зато зрение быстро возвращалось. Уже смутно мог разглядеть колдун, что подле него по земле катается давешний мучитель — осколки обруча искромсали ему ноги.

Тот колдован, что направлялся прежде к машине, повернулся и кинулся бежать назад, к Роману. Но неведомая тень настигла его, слилась с беглецом мгновенно, а затем колдована швырнуло вперед, он крутанулся волчком и грохнулся, издав короткий булькающий звук. Что-то хрустнуло, ломаясь.

— Роман, что с тобой? — услышал колдун показавшийся знакомым голос.

— Воды… — прохрипел тот.

Спаситель вытащил из карману флягу и приложил к губам Романа. Вода! Не пустосвятовская, но из серебряной фляги. Это походило на чудо!

В свете фар человек казался призраком — бледные запавшие щеки, темные глаза — не поймешь, то ли серые, то ли черные. Тонкие губы. На вид лет тридцать. А может, и сорок. Возраста как бы и нет.

Костюм светлый, какой-то слишком щегольской. Незнакомец поднял выпавший из рук громилы пистолет. На шее незнакомца, как и у Романа, посверкивало серебряной нитью ожерелье.