— Из школы, — соврал Роман. — Зашел узнать, что и как.

Она вся подобралась:

— Ах, из школы. Год не интересовались, а тут вспомнили. А вы, собственно, что преподаете?

— Рисование, — брякнул Роман, хотя с этим предметом у него всегда были проблемы.

— Черчение у него, черчение! — выкрикнула женщина. — А ну вали отсюда, придурок, пока я ментов не позвала!

И захлопнула дверь.

Из всего этого следовало одно: Юл в Темногорск не вернулся. И за целый год о нем не было никаких вестей. Где мальчишка? Что с ним? Роман не знал. В одном он не сомневался: женщина говорила правду. Юла дома не было.

Птенец, выпавший из гнезда, исчез.

Тина всем своим видом изображала раскаяние. Еще в прихожей Роман почувствовал аппетитный запах.

— Что на обед? — спросил Роман.

— Борщ. Котлеты. И жареная картошка.

— Такая же подгоревшая, как яичница? Тина заискивающе хихикнула:

— Нет. Картошка лучше.

— Что ж, проверим. — Не слишком романтично. Зато сытно. А Роман оголодал — жуть.

В этот раз Тина не ударила в грязь лицом. Котлеты обжарены до аппетитной корочки, картофельная соломка подрумянена, опять же в меру. Ну а борщ… О борще Роман ничего сказать не мог, потому что проглотил мгновенно, даже не распробовал. Кажется, борщ был отличный.

Роман любил ее стряпню. Из всех ассистенток, что появлялись в его доме, Тина одна умела прилично готовить. Может быть, поэтому и задержалась так долго.

— Роман Васильевич, — голос Тины дрожал, — можно мы… — Она запнулась.

Он смотрел на нее, ожидая продолжения краткой, но очень трудной фразы.

— Можно я… мы… друзьями останемся?

Он ответил не сразу, закончил есть, отложил вилку, промокнул губы салфеткой.

— Разбудишь меня в десять, — сказал вместо «спасибо».

Но эти слова значили больше, чем благодарность: он позволял Тине остаться после ее нелепой выходки. Более того, это значило, что он ей доверял. Ибо, грезя наяву, колдун становился совершенно беспомощен.

— Роман Васильевич, я ведь не знала…

— Разбудишь в десять, — повторил он.

Взял бутыль с водой, ушел наверх, сел на кровать… и замер. Он вдруг понял, что боится вспоминать. Потому что он не просто вспоминал, а проживал заново все недавнее. И там, в темноте прошлого, которое в одно мгновение исчезло, притаилось что-то мерзкое, страшное, и Роман приблизился к этому почти вплотную.

— Не трусь! — приказал сам себе и плеснул на веки водою.

И погрузился в

ВОСПОМИНАНИЯ…

О, Вода-царица! Как хорошо было минуту назад! Как был он счастлив, позабыв, что Надя умерла. И вот он вновь ее утратил.

Немало сил понадобилось колдуну для того, чтобы от купания в реке, через все схватки с колодин-ской бандой протащить ниточку воспоминаний к той минуте, когда он потерял все. То есть потерял Надю.

Колдун, казалось, превзошел себя. Он устроил Колодиным, отцу и сыну, ловушку, он создал мнимое Беловодье, призрак посреди леса, из двух сараев и ямы с водой. Он заставил бандитов поверить, что это и есть их цель, загадочный город мечты, где все желания исполнятся мигом. Огонь пылал вокруг водной преграды, но не мог ее поглотить. Роман спас всех ребят, пришедших из подлинного Беловодья, как требовал Гамаюнов. И вот награда — мертвое тело Нади у него на руках. Жена Гамаюнова — его возлюбленная. Его любовь, убитая Колодиным. Колодин, убитый водой. Алексей Стеновский, прозревающий будущее. Все вертелось в памяти Романа и не желало вставать на свои места.

В воспоминаниях колдун вновь держал мертвую Надю на руках, вновь пытался вдохнуть жизнь в еще теплые губы. Он не верил, что она умерла, хотя ладони у него были липкими от крови. А он всем говорил: «Посмотрите, какая она красивая, вы только посмотрите, какая она красивая… да, она лежит мертвая, но какая красивая…»

Кто-то коснулся его плеча и разорвал тонкий покров воспоминаний.

Роман сел на кровати, глядя в пустоту расширенными безумными глазами, еще видя свой сон наяву и не понимая, что происходит. Рядом с кроватью стояла Тина и трясла его за плечо.

— Во время колдовского сна меня нельзя будить! — крикнул он, проводя ладонями по лицу и силясь прийти в себя.

— Ты же сам просил. Десять часов уже.

Роману казалось, что он умер, но душа почему-то осталась в теле. Он мог чувствовать, мог дышать, мог говорить. Только о чем ему говорить теперь?..

— Что с тобой? — спросила Тина. — На тебе лица нет.

— Надя умерла… — прошептал он. — Я теперь вспомнил, что она умерла.

— Бедный ты мой! — Тина обняла Роман и заплакала. Гладила его по волосам и все приговаривала: «Бедный мой, бедный…» Как будто она тоже знала Надю и любила ее. — Чаю выпьешь? С печеньем. Я сама испекла.

— Пора идти. — Он почти оттолкнул ее.

Зачем призывает его Чудодей, Роман не знал. У Чудодея была манера — пригласить к себе члена Синклита якобы для важного дела и неспешно беседовать с ним о том и о сем, час беседовать, два и три, порой до утра. И все за чаем. А поутру Чудодей скажет: «Что-то мы заболтались с тобой, приятель». Идет колдун домой в недоумении — зачем звали-то?

Но если Михаил Евгеньевич приглашал, никто не отказывался. Глава Синклита есть глава Синклита. Впрочем, не об этом даже речь. С Чудодеем побеседуешь, будто в Пустосвятовке искупаешься. Душой согреешься. И вроде не говорит он ничего особенного, чай пьет да тебе подливает, и сам ты ерунду всякую ему рассказываешь, а на душе становится покойно так. Чай у Чудодея самый обычный, заварен, правда, всегда хорошо. И вот чары особенные, ни у кого во всем Темногорске таких чар больше нет.

Дернулось ожерелье на шее. И кольцо, что надел господин Вернон перед уходом, сдавило мизинец. Опасность! — сигналили колдовские обереги. Да поздно! Здоровенный тип выскочил из прорехи в заборе и кинулся к Роману. Колдун успел взять нужный настрой прежде, чем незнакомец схватил его за руку и вывернул кисть. Изгнание воды! Не помогло: человек вскрикнул, будто обжегся, но руку не выпустил. А с другой стороны в колдуна уже вцепился второй. «Колдованы!» — мелькнуло в мозгу. О, Вода-царица! Если колдованы, если сразу двое, то ни за что не отбиться.

— Обруч давай, скорей! — Голос у колдована был хриплый, будто изъеденный ржавчиной.