— Попрошу присяжных занять свои места, — несколько неловко произнес Тьюпи, напросившийся на роль председательствующего и сам того стесняющийся. Санитар искренне верил, что только он сможет хоть как-то поддержать порядок, если страсти начнут брать верх над здравым смыслом.

«Залом суда», за неимением ничего лучшего, был все тот же двор возле бассейна. Вытащенные на улицу диван и стол, полуприкрытый покрывалом, изображали судейскую кафедру, на места для «присяжных» ушли все стулья, кресла и даже оба шезлонга, на один из которых тотчас взобралась косоглазая и, кажется, задремала. И все же, несмотря на все эти наивные декорации, предстоящий суд не казался пародией на судопроизводство: что значит такая мелочь, как обстановка, когда речь идет о человеческой жизни? А о жизненных ценностях сразу многих людей? За них они тоже пожертвовали бы своими жизнями, — стало быть, это только увеличивало стоимость выставленного на кон обеими сторонами.

Хуже всех смотрелась Синтия. Несмотря на транквилизатор, всученный ей перед судом санитаром, она выглядела бледной и измученной. В сторону Эдварда девушка и вовсе старалась не смотреть, да и перед своим неожиданным супругом она испытывала все нараставшее смущение, словно в чем-то его обманула.

— Господин прокурор — ваша речь…

Дик встал. Все выдавало в нем волнение: от возбужденного блеска в прищуренных глазах до возникших лишних движений — мелких, напоминающих порой судорожные подергивания. Его речь была не готова; все, что складывалось в его голове до разговора с Синтией, а затем и с Варковски, забылось. Рассчитывать оставалось только на импровизацию.

— Господа, я думаю, вы все и так хорошо знаете этого человека. Его разоблачали уже десятки раз, хотя преступлений на его совести наверняка куда больше. Не раз звучали и обвинения в его адрес. Но обычно адвокаты, — Дик метнул в сторону Эдварда сердитый взгляд, — всякий раз ухитрялись замять дело и не довести его до суда. Затем начинали отказываться от дачи показаний свидетели, пропадали улики… Все мы знаем, насколько «эффективно» работает наше судопроизводство, когда речь заходит о таких людях. Тот суд, который сейчас предстоит, должен быть судом совести — пусть она подскажет правильное решение, а не масса формальностей с прямыми и косвенными уликами, и что там еще используется у них. Я думаю, нам не следует мелочиться — мы вспомним тут только самые крупные преступления. А чтобы не погрешить против законности — преступления уже доказанные, как, например, то, о котором говорилось в недавней передаче. Итак, на сегодня я хочу предъявить Компании в лице ее Главы обвинения: вы виновны в гибели звездолета «Nostroma», ответственны за смерть обитателей Фиорины-261, а также за смерть колонистов на LB-426 и посланного туда десантного транспорта. Мало того — все эти люди были принесены в жертву ради создания биологического оружия. Также на вашей совести лежит убийство представителя внеземной цивилизации, не желавшего первым причинять никакого вреда людям. Кроме того, то, что происходит сейчас на Эпсилон-Кси…

— Не надо, — нервно перебила его Синтия и тут же испуганно замолчала.

— Судя по всему, наш… курорт атакуют сейчас как раз родственнички того убитого. Это — уже другой вопрос, но неоспоримо, что Компания своими действиями поставила под удар все человечество. Этот пункт обвинения можно квалифицировать как измену, причем не только Родине — но и всей Земле. Я не хочу сейчас вспоминать, что было, например, с новой моделью атмосферного процессора, — к счастью, пока они работают нормально, — но зато многие из вас могут вспомнить, что инженер, попробовавший возразить против применяемой конструкции, очень быстро погиб, так и не успев представить комиссии свои доказательства. Можно вспомнить и еще целый ряд таких случаев — но я обещал, что не стану приводить бездоказательных на сегодня обвинений. И — последнее и главное — это сам факт наличия у Компании военных лабораторий, создающих все новые и новые виды смерти. Это изначально подло и аморально. На мой взгляд, каждое из этих преступлений заслуживает, чтобы обвиняемый был приговорен к смерти. Что уже говорить о их совокупности!..

Ладно. У меня пока все. Ребята… простите, господа, кто-нибудь из вас хочет добавить к обвинению новые пункты?

— Я хочу! — поднялся с диванчика Кейн. — Я хочу напомнить об одной вроде бы мелкой детали. Меня зовут Кейн. Джон Кейн. Пусть этот человек, — его рука указала на ссутулившегося Лейнарди, — вспомнит, где он слышал это имя.

— Обвиняемый, — подал голос Тьюпи, — вам задали вопрос.

— Я не знаю, — тяжело проговорил Глава Компании, бросая взгляд в сторону Эдварда. Похоже, тот что-то вспомнил — брови его нахмурились.

— Что ты хочешь этим сказать? — обратился председательствующий к Кейну.

— Почти ничего. Во всяком случае — немногое. Всего два поколения назад наша семья была довольно богатой. Мой отец был еще «в проекте», когда дед улетел зарабатывать деньги на звездолете «Nostroma». Из-за того, что Компания не признала его погибшим, она отказалась выплачивать компенсацию по утрате кормильца, и все, что было у бабушки, уплыло за несколько месяцев. Работать она не могла… Ни у моего отца, ни у меня не хватило денег на образование. Можете считать это дополнение личным, но я привел его в качестве примера. Неизвестно еще, сколько человек было отброшено к нищете, как моя семья, сколько погибло в безвестности, не имея возможности стать собой по простой причине нехватки средств… А гибель почти любого астролетчика недоказуема. Я сказал.

Кейн сел, тяжело дыша.

— Ну, кто еще желает высказаться? — сжав кулаки, обратился к друзьям Дик.

— Да мерзавцы они — вот и все, — поморщилась Линда. — Нет той дряни, которая не совершалась бы с их прямого если не участия, то позволения. Все куплено, все продано — о чем тут еще говорить?

— Это не конкретно, Линда, — заметил Тьюпи.

— А мне плевать. Еще не хватало, чтобы мы скатились сейчас в формалистику и игру в законность. Пусть Компания играет в нее там — а мы будем последними идиотами, если упустим шанс с ней поквитаться. Они сделали из всех нас, да и из многих других НИКОГО! Если ты возьмешься за оружие — ты преступник, а если не возьмешься — то пустое место, на которое можно плевать. Достаточно?