Статья тогда далее описывает, как мелкая буржуазия отрезает либеральный рабочий мир как «Демократов» и «Социалистов» от буржазных либералов и удивляется тому, что «удивительным образом все снова многократно происходит под иудейским предводительсвтом». «Но теперь обозначение «либеральный» осталось, хотя другие партии, такие, как партия прогресса, демократы, социал-демократы уже более были не либеральны, а придерживаются преимущественно буржуазного либерализма». (1903)

То, что нехристианская, либеральная современность и феодальное, средневековое мышление католицизма друг другу противоположны, более отчетливо видно, если автор описывает идею либерализм с точки зрения католицизма:

«Его (либерализма) внутренняя сущность согласно последовательному основополагающему либерализму означает полную эмансипацию человека именно как индивида от всего вне его лежащего, что не в его власти, от любого авторитета («Auctoritat», видимо, в издани оригинала ошибка)» (1903). Удивительно: эту антиавторитарная эмансипацию католицизм нашел предосудительной. Так же, как и гуманизм, которого католицизм находит с либерализмом: «Основным принципом перехода из христианского мировоззрения в мировоззрение противоположное квази-реилигозное является гуманитарный принцип. (...) Согласно этому принципу человек является источником, нормой и конечной целью всего морального и правового порядка, центром всего мирового порядка». (1905)

Католицизм, наоборот, в то время видел источник, норму и конечную цель правового порядка не в человеке, а в боге. Потому он и насмехается над этой стороной веры гуманистов:

«Как наивысшее благо рассматривает он .. обширное наслаждение жизнью. То обстоятельство, что богатство является самым существенным предварительным условием для этого наслаждения жизнью, объясняет ту преимущественную заботу, с которой либерализм обращается прямо к научным областям, и ту чрезмерную оценку ценностей, которую он ежедневно помещает на счет более высокого умственного блага нации для ее материального блага» (1905).

Итак, в то время, как либерализм вводит для человека персональное (personliche) общее благо, церковь находит это предосудительным и находит, что «умственные блага нации» являются высокой ценностью. Это, как здесь представлено, естественно, достойно национального удивления. И это странное национальное движение христианства (так как Христос был немцем?) дает политическому католицизму дополнительное нерациональное измерение.

Но католицизм думал тогда не только национально, но и социально. Он «открывает» рабочих как, собственно, потерпевших от либерализма, сожалеет о бессердечной эксплуатацией капиталистами и прогнозирует пролетарскую революцию. Так как капиталисты поставили себя против «божественного порядка», то рабочие будут подниматься против капиталистов. Там значится: «Никакое единственное состояние не может эмансипироваться от божественного порядка, религиозной правды и установленного богом закона. Дело их, тем не менее, в том, что они будут соединять протест против богом данной человеческой свободы .. ограниченным спокойствием воспитанности, которая наказывает. Протест высших классов против божественного порядка имеет как неизбежное последствие протест нижних слоев против верхних, как мы это имеем теперь перед глазами в социалистическом движении». (1938)

Такая критика в капиталистической современности будет полностью бесвкусной, если иметь в виду, что христианство XIX столетия видит основную проблему либерализма именно в вольнодумстве: «Либерализм является .. по основному принципу неограниченным вольнодумством, по внутренней сущности безнравственным и разрушающим все моральное порядком». (1934). Тогда ближайшая катастрофа должна бы отменить подчинение досугу и все классы вернуть снова в состояние божье (следовательно, католицизм): «Поэтому те, которые молятся на либерализм, должны предотвратить угрожающую опасностью катастрофы, и таким образом все сословия и классы общества должны отказаться от ошибочной свободы и вернуться к послушанию под установленный богом порядок, лишь только который является праведной, упорядоченной свободой для всех» (1939).

В этой связи упоминается к тому времени впервые постулированная безгрешность папы: «В определении безгрешности папы решающим ударом против либерализма было введено тем, что ... принцип церковной авторитарности получил усиление, все большее и богатое на последствия». (1941).

Публицистические средства этого христианского, антилиберального движения являются такие христианские газеты, как «Gartenlaube» («Беседка садов») и «Kruezzeitung» («Крестовая газета»), но, прежде всего таковыми являются брошюры и листовки.

Антикапитализм и антисемитизм идут в нем рука об руку. Так, например, против либерализма борется евангелический проповедник Штекер из Берлина. В листовке восьмидесятых лет девятнадцатого столетия он подводит итог антикапиталистической работе:

«В течение четырех лет я нахожусь в открытой жизни Берлина и открыто и свободно борюсь против власти капитала, недобросовестной спекуляции, отрезаю эксплуатацию капитала, крупное и мелкое ростовщичество. Я рассматриваю накопление мобильного капитала в немногие, более всего в иудейские руки в качестве угрожающей опасности и в качестве одной из самых главных причин свержения социал-демократии. (...) Я не хочу никакой культуры без немецкости (Deutschtum) и христианства; потому я борюсь с иудейской властью». (Massing, 44)

Проповедник Штекерс обращается прежде всего к рабочему, которого он хочет освободать от социал-демократии, и в качестве новой Родины он страстно предлагает христианство и отечество. Вместе с тем в главном он не имеет никакого успеха. Но для народного антисемитизма путь расчищают такие, как он (с точки зрения Пауля Мессинга, который у образованных сословий пользуется все большим и большим успехом, особенно со времен 90-х годов XVIII столетия). Так же, как и у классов, которые стоят с иудеями в прямой конкуренции. «Конкуренция была острой. Ненадежность существования большая. О том, как были обеспокоены претенденты из среднего сословия о их видах (позволениях) на профессию, всегда указывали все время возникающие жалобы о непропорционально высоком проценте иудеев среди гимназистов, студентов, юристов и врачей. Антисемитизм удрал здесь самоизгнанием. (...) Логика ситуации требовала того, чтобы всех иудейских конкурентов исключить». (Massing, 97)

***

Итак, во время возникновения широкого гражданского (буржуазного) и антииудейского движения Макс Вебер[194]^[194] занимался капитализмом и его возникновением. Вместо того, чтобы его критиковать, подобно Штекеру и его крупнейшим современникам, капитализм как иудейское движение, он рассматривает капитализм как протестантское изобретение. Его работа «Die protestantische Ethik und Geist des Kapitalismus» («Протестантская этика и ум(дух) капитализма» сделала Макса Вебера мгновенно известным. Как и у произведения авторства Освальда Шпренглера «Untergang des Abendlands» («Регресс запада»), здесь также методическая строгость текста состоит в противоположном отношении к успеху. К удивлению, Вебер занимался в этой работе не Мартином Лютером, основателем протестантства, но работами сегодня довольно малоизвестнного американского пуританина по имени Бакстер[195]^[195].

Посредством работ этого Бакстера, думает Вебер, отныне теперь можно зафиксировать, что этика протестантства состоит в прославлении работы при одновременном аскетизме и, что она стала с ее аскетичной добросотвестностью работы определяющей для духа капитализма. Замечено это было только соврешенно между прочим, что, естественно, является вздором, так как капитализм отличается скорее материалистическим, ориентированным на кредит свойством потребления, нежели аскетичной добросовестностью работы. Аскетичная добросовестноть работы господствовала также на (предполагаемой) галерее античной культуры и на хлопковых полях южных городов, потому уже не испытывая надобность говорить о капитализме. Но и без того делом правильным является такое определение капитализма по Максу Веберу и странно смотреть на то, что он пишет все же: «Капиталистическим актом экономики должен называться скорее всего такой, который бездействует в ожидание прибыли вследствие использования шансов бартера» (Вебер, 344). Но из этого селодвало бы, конечно, что каждый торговец средневековья, который продавал в хорошей надежде на прибыль, уже был капиталист. Мы не хотим это углублять, но скорее указать вместо этого на центральный методический недостаток веберского анализа протестантства.