Он пишет буквально то, что он очень неохотно видел бы, «если бы после второй рискованной попытки господина Френкеля иудо-немецкий способ речи и смешение гебрейского с их немецким было бы уполномочено законами. Я боюсь что, этот жаргон способствовал бы многим проявлениям безнравственности у общинников; и предстоящее употребление чистого немецкого способа речи обещает для моих братьев через некоторое время очень хорошее воздействие». (Согласно Schoeps, 131)

Является ли это письмо вообще настоящим? Оно внезапно появляется впервые в 1837 году, следовательно, через 50 лет после смерти Мендельсона. Тем не менее, как окажется, первый издатель собрания трудов Мендельсона, доктор Г.Б.Мендельсон, письмо считал настоящим. Во всяком случае, он базируется на нем в 1843 году. Но если письмо является настоящим и Моисей Мендельсон действительно так обеспокоен этим жаргоном, то почему не посвятил он тогда этой проблеме ни одной малой или большой статьи? Ведь семь томов всех его трудов отмечают все же статьи по всем возможным темам. Но, по-видимому, он не проявлял никогда заботы определенно просить братьев отказываться от жаргона.

В этой связи автор книги должен указать на то, что немцы в XVIII столетии немецкий язык как язык литературы и культуры еще не считают открытым. Хотя немецкая интеллигенция постепенно отходит от латыни как от единственно возможного языка науки, но только с той целью, чтобы его сменить на французский. Около 1750 года процент латинских и французских печатных трудов составил в философской литературе немцев 100% (Ortbandt, 317). Француз Вольтер[171]^[171] чувствовал себя в этой Германии во всяком случае очень добротно, он писал (в 1750): «Я ощущаю себя здесь как во Франции. Никто не говорит никак иначе как по-французски. Немецкий язык для солдата и лошадей; они нуждаются в нем только для дороги» (Durant, том. 14, S. 168). Но комедии в театрах, тем не менее, демонстрировались комедии по-немецки, а все драмы по-французски. Фридрих Великий жаловался: «Мы вообще не имеем ни одного хорошего писателя. (.). Вы будете надо мной смеяться, так как мне стоило столь большого труда привнести основные понятия вкуса и аттической соли для нации, которая до сих пор ничего не понимала, кроме еды, питья и борьбы». (Durant. Ikl. 14, S. 169)

Интеллигенция в Пруссии, следовательно, в немецком языке особенно не была заинтересована и предпочитала французский, если не писала на латыни. Но давайте, также спросим, почему даже пруссы не употребляют свой древний язык—древнепрусский? Собственный древнепрусский является языком, который был родственен литовскому и славянскому. Сегодня он полностью вымер.

Как следует из нижеследующего отрывка, немецкая культура и общество были тогда не намного впереди. Лорд Честерфильд писал в 1748 году, что он получил обратно некоторое письмо из Германии, только «потому что на адресе один из двадцати титулов (или: одно из двадцати слов в титуле) было пропущено». И Оливер Гольдшмидт писал о немцах, что они являются упрямыми и «понимают себя наилучшим образом на приветственных торжествах и как декорация глупости», и Фридрих Великий признал его правоту (Durant том. 14, S. 171). Юриспруденция была продажна: так как Август сильный (August der Starke) имел триста пятьдесят четыре ребенка от различных внебрачных сожительниц, юридический факультет университета Галле вручил ему декларацию, которая по праву объясняла княжеское внебрачное сожительство (Durant 14, 171). И в 1687 году прославился один иудейский торговый агент, который мог бы у суда государственной палаты (Reichskammergericht) получить любой желаемый приговор (видимо, судя по его заявлениям). Принимать подарки не считалось у судей несовместимым с обязанностями. (Карл Крешнель (Kroeschell), Deutsche Rechtsgeschichte («История немецкого права») 3, Opladen 1993, S. 47).

Пролетариат также довольно далеко был отдален от культуры. В Кельне число попрошаек составляло треть населения. «Всюду попрошайки устремляются в города. Мелкие города буквально затоплены в базарные дни» (Brunschwik, 205). Хотя в Потсдаме путешествующий мог удивиться прекрасной архитектуре дворцов, но «неосторожный путешественник, который очарован дворцами, внезапно избавляется от этого хорошего впечатления ловкими потоками, которые исходят с третьего этажа от облегчающихся солдат» (Brunschwig, 206).

В анонимной брошюре приводится состояние вещей со слов повествователя: «И теперь доктора пишут о международном праве, о свободе, о любви к Родине. Что остается простым жителям сел, где князь является грабителем, должностное лицо палачом и поп (употреблена пренебрежительная форма—Pfaf)—кукушкой, чем уезжать в другую Родину?» (Brunschwig, 191)

Итак, иудеи в эту культуру должны были быть в состоянии ассимилироваться, если бы только они улучшили бы немецкий язык.

Традиционные историки утверждают: Мендельсон должен был бы написать даже немецкий перевод Библии, только чтобы довести до немецких иудеев правильный немецкий язык. Это полностью ошибочно, как указывает взгляд на предисловие, которое он написал к переводу Библии. Он не говорит никаких слов в этом направлении, и говорит лишь то, что просто только хочет улучшить устаревший перевод Библии Екутиля Блитца. Впрочем, для немецкой части он использует идиш-гебрейский фонетический шрифт, а не немецкий. Если этот проект является проектом для ассимиляции и эмансипации, то Мендельсон так бы наверняка и сказал и примянял бы, пожалуй, также немецкий шрифт. Если бы тако проект действительно был бы проектом ассимиляции и эмансипации, то он мог бы он пойти по более простому пути, порекомендовав своим братьям Библию Лютера. Где можно было бы найти более образцовый немецкий, если не у Лютера? Но Лютер вообще не упоминается Моисеем Мендельсоном. Г.Б.Мендельсон цитирует и делает отчет предисловия Мендельсона в своем предисловии к изданию. Стоит это предисловие точно изучить, так как мы тем самым ознакомимся, с одной стороны, с хорошим впечатление о восприятии Библии у ашкенази, и, с другой стороны, увидим офрографические кольца (видимо, обзор мнений—ВП) правильной орфографии идиш «таитшен», которые не позволяют узнать никакого сознания негативных аспектов различия иудеев от христианских немцев.

***

Итак, давайте рассмотрим, (гебрейскоe) предисловие Моисея Мендельсона к переводу Библии, как оно излагаются и цитируется доктором Г.Б.Мендельсоном в предисловии к его (Моисея Мендельсона) собранию сочинений.

«В начале VIII столетия V тысячелетия (X столетие о.э.—это комментарий издателя, а переводчик прибавит: в таком случае годы от сотворения мира считались по иудейской традиции 3760 года) появился в Египте раввин Саадиа[172]^[172], гаон из Фаюм, который перевел пятикнижие Моисея на арабский. Некоторые приписывают ему также арабский перевод пророков и житий святых. Этот арабский перевод был напечатан вместе с ... персидским переводом раввина Якова бен Иосифа Таву в 306 году (1546 о.э) в Костантине (Константинополе (скобка автора)) квадратным шрифтом[173]^[173]. В 307 (1547) году были напечатаны в Константинополе пятикнижие Моисея в испанском и греческом переводе, причем переводчик неизвестен. Это перевод был напечатан в Ферраре (1553), третий раз Манассой бен Израиль в Амстердаме (1630) и еще очень много после этого.

Великий грамматик раввин Элия Бахур (Ильи Левита) переводил Тору и Мегиллот на немецкий язык дословно, и был напечатан в Констанце в Швейцарии (1544). (Мегиллот = Песнь Песней, проповеди Соломона, книга Руфь, жалобный плач Иеремии и книга Эсфирь. Примечание Г.Б.Мендельсона). После этого появились священные писания на немецком языке, но гебрейскими буквами, сделанные переводчиком Р.Й.Витценгаузеном в Амстердаме в 439 (1679) году. Другой немецкий перевод был сделан раввином Екулилем Блитц из Витмунда, Амстердам, 439 (1679) с одобрения и объявлением вне закона перепечаток со стороны многих выдающихся раввинов. Этот издатель очень сильно поносит констанцкий перевод, и придерживается мнения, что перевод не проследовал через руки больших грамматиков. «Только один я, автор, (M.M.) никогда не увижу перевод, который приписывается Элиасу, так как он не был распространен в этой земле; но я просмотрел перевод Екутиля, и оказалось, что он очень позорный. Сила его очень незначительна: он ничего не понимает даже из духа (ума) гебрейского языка и его употребления; и то немногое, что он из того понимал, он переводил на испорченном и искаженном языке, который мерзок любому, кто говорит правильно. С тех пор никому не пришло на ум улучшать испорченный перевод и переводить святую Тору на правильный язык, который дан нашему времени как разговорный. Иудейские мальчики, который важность слов мудрости должны понимать, должны пытаться учить слова бога по-христиански». (стр. XIX и дальнейшие, предисловие).