Успокоившись, наконец, Василий вновь расположился в кресле напротив и задал совершенно идиотский вопрос:

– А почему ты жив?

Такой идиотский вопрос мог вызвать такой же дурацкий ответ:

– Потому что меня не убили.

– Но я же сам видел твое тело, распоротое автоматными очередями. Очень неаппетитное зрелище.

– Это был не я, а мой напарник. Он тогда только-только прилетел из Смоленска, и здесь его мало кто знал в лицо. Когда мы попали в засаду, его сразу убили.

Мохов знал, что Четырнадцатый Отдел обладал большими полномочиями по борьбе с организованной преступностью. На последней стадии его деятельности Мохов даже координировал деятельность нашего отдела со стороны правоохранительных органов Коми АССР.

Наше подразделение возглавлял капитан Комин, который славился своей неустрашимостью и неподкупностью. Комин воистину обладал сыскным нюхом. Он чувствовал, кто из общественных деятелей или сотрудников милиции причастен к криминальному бизнесу. Его подозрения всегда оправдывались. Он первый высказал предположение, что наш северный район является перевалочной базой во всемирной структуре наркобизнеса. Он стремился «нащупать» ту цепочку, по звеньям которой гнали из Южной Америки героин и крэг в Восточно-Европейскую часть России.

Очень скоро это направление сделалось приоритетным в работе Четырнадцатого Отдела. За короткое время мы арестовали свыше двадцати «авторитетов». В сферу нашего внимания уже входили почти все криминальные группировки Восточной Сибири. Комин постепенно прибирал к рукам все нити их деятельности.

И вот когда я почувствовал, что над нашими головами сгущаются тучи. Комин обладал нюхом на преступников. Я – поразительным нюхом на опасность. Предчувствие близкой опасности, не раз спасало мне жизнь. У меня появилось подозрение, что кто-то в милиции продался уголовникам и, отрабатывая свои тридцать сребреников, начал «закладывать» сотрудников нашего Отдела.

Один за другим начали гибнуть от рук бандитов мои товарищи. Кто-то был застрелен из снайперской винтовки, кого-то переехала машина. Два раза были сорваны операции по задержанию крупных «авторитетов». Бандитов предупредили.

За день до гибели капитана Комина я поделился с ним своими сомнениями.

– Я тоже думаю, что кто-то в прокуратуре стучит на нас «ворам в законе», – сказал капитан. – Но «вычислить» эту продажную шкуру не так уж сложно. Четырнадцатый Отдел засекречен. Доступ к информации о нашей деятельности ограничен. Круг подозреваемых сузился до трех человек. Через пару дней я уже точно буду знать, кто нас предает.

– Предоставьте мне, пожалуйста, удовольствие защелкнуть на его запястьях наручники, – попросил я тогда капитана.

– Пожалуйста. Для меня главное не арестовать бандита, а преодолеть лимит времени.

Мне кажется, что именно лимит времени и погубил Четырнадцатый Отдел. В этой игре бандиты владели инициативой, а у нас не было времени для ответного удара.

На следующее утро после нашего разговора капитан Комин был расстрелян неизвестными на улице из автоматов системы «Узи», когда направлялся из подъезда своего дома к служебной «Волге». После этого бандиты поднялись в его квартиру, вышибли дверь и хладнокровно расстреляли семью Комина – жену и двоих детей. Соседка Коминых имела неосторожность выглянуть из двери на лестничную площадку, когда услышала выстрелы, звуки которых были ослаблены глушителями, и также была убита.

После смерти Комина начался тотальный отстрел всех сотрудников Четырнадцатого Отдела. Неизвестными были похищены все материалы следствия по делу коррупции в правоохранительных органах.

Затем началась охота на меня. Мне кажется, в том, что я уцелел, есть большой элемент чуда. В это время я был женат на Надежде. Нашему сыну исполнилось двенадцать лет. Я знал, какая участь их ждет, поэтому спешно забрал из города и отвез на дачу моего знакомого.

Однако этим подонкам удалось выследить меня, когда я приехал на дачу увидеться с семьей. Мы сидели втроем на веранде дома и ужинали, и по нам был открыт огонь из автоматов на поражение. Едва над головой просвистели первые пули, я инстинктивно рухнул на деревянный пол и потянул за собой жену. Сын замешкался, растерявшись. Пуля попала ему в горло.

Мне удалось избежать смерти в тот раз. Рана в горле, к счастью, оказалась для сына неопасной. Я отвез Надежду и Бориса в Салехард, а сам вернулся в Тюмень и жил в разных квартирах, находящихся под контролем прокуратуры. Каждую ночь мне приходилось ночевать в новом месте.

Но вскоре меня опять «подставили». Я и мой напарник, только недавно прибывший из Смоленска, попали в засаду, когда выехали за город для встречи в условленном месте с платным осведомителем. И тогда я понял, что оставаться здесь мне больше нельзя. Рано или поздно меня обязательно подстрелят, как куропатку.

Первым же самолетом я вылетел в Москву. На Лубянке я встретился с одним из заместителей министра внутренних дел и рассказал ему о реальном положении дел. На этой встрече было решено для моей же собственной безопасности и безопасности моей семьи «похоронить» меня.

Управление внутренних дел по легальным и нелегальным каналам распространило информацию о моей смерти. Вместо меня был похоронен мой напарник, изрешеченный автоматными очередями. Он оказался сиротой и холостяком, поэтому не возникло никаких проблем ни с его родными, ни с его семьей.

Меня же отправили в Таджикистан. Я провел там пять изнурительных лет. После того, как эта республика провозгласила независимость, я был переведен из правоохранительных органов Таджикистана в российское посольство. Позднее меня пригласили на работу в Федеральную службу безопасности.

Самое печальное во всей этой истории было то, что в мою смерть поверили Надежда и Борис. Я должен был «умереть», чтобы они остались жить. Предатель из прокуратуры, видимо, не знал, что они живут в Салехарде. Он не сумел «вычислить» ни их, ни меня. Поэтому я должен как можно скорее «вычислить» его…

После непродолжительной паузы Василий предложил:

– Неплохо бы отметить твое воскресение из мертвых, а? Тут, внизу есть неплохой ресторанчик…

– Вначале – дело, выпивка – потом, – отрезал я.

– Ты прав, – кивнул Мохов. – Не знаю, как ты, а я к водочке начал испытывать большую тягу. Посмотришь порой на то, какой беспредел вокруг творится, поймешь, что ничего изменить не в силах, махнешь на все рукой и хочется лишь одного – забыться. А забыться можно только с помощью сорокоградусной, родимой. А наутро так башка трещит, жена пилит без устали, и надо тащиться на работу…

– Я знаю.

– Что знаешь? Как у меня голова болит по утрам? – удивился Василий.

– Нет, То, что работа местных сыщиков пошла в полный раздрай. Руководство чуть ли не поголовно продалось уголовникам. Честным следователям мешают работать, и те либо потихоньку спиваются, как ты, либо увольняются, как твои товарищи.

– Не сказал бы, что я спиваюсь, – недовольно проворчал Мохов. – Одно дело – испытывать к водочке интерес, и совсем другое – быть законченным алкоголиком.

– Между этими двумя понятиями не такое уж большое расстояние, как может показаться на первый взгляд.

Однако мне не хотелось углубляться в тонкости алкогольной интоксикации. Пора было переходить к тому делу, ради которого я сюда приехал.

– Что тебе сказали обо мне в прокуратуре? – спросил я напрямик.

– Только то, что из Москвы к нам в гости прибыл представитель Федеральной службы безопасности, обличенный огромными полномочиями для борьбы с организованной преступностью, – отчеканил Мохов. – Мне дали понять, что ты располагаешь так называемым «правом ликвидации». Скажи мне, как другу – это правда?

– Говорю тебе, как другу – это правда. Я обладаю полномочиями на прямое уничтожение лиц, представляющих реальную угрозу для безопасности Российской Федерации, – ответил я ему официальной формулировкой.

У Василия с детства осталась привычка упорно прослеживать до конца всякую логическую цепочку.