Я, Отто Штольц из Любека, подписал это своей рукой и произнес клятву, как подобает доброму католику. Аминь».

Дядя Отто подписал бумагу, перекрестился и передал ее Рейхенбергу, который положил ее в глубокий карман расшитого кафтана.

Расставшись с Рейхенбергом и еще раз ощупав словно свалившиеся с неба червонцы, дядя Отто почувствовал себя вполне удовлетворенным. Он не спеша брел к магазину, не подозревая, что там его ожидают виновники событий.

Георгий нашел своего беспутного друга вот как. Каждое утро Георгий бежал в тихий переулок к дому, арендуемому паном Сташевичем, и, скрываясь за углом ограды, подолгу смотрел на окна, прислушиваясь к приглушенным звукам, доносившимся из дома. Вечером, как только схолары шумно заполняли коридоры бурсы, Георгий снова исчезал и спешил на свой пост. Он с нетерпением ждал, когда занавеска на окне приподнимется и он увидит Маргариту. И счастье улыбнулось ему.

Скоро их знакомство упрочилось. При встречах они обменивались горячими взглядами, улыбками, поклонами. Однако стены дома по-прежнему разъединяли их. И вот настал момент, когда эта преграда должна была рухнуть.

Однажды девушка показалась в окне с букетом только что срезанных цветов. Глядя на Георгия, она уронила на панель два цветка и с ними маленькую, перевязанную шнурком бумажку. Улыбнувшись, она закрыла окно и скрылась за занавеской.

Подобрав цветы и бумажку, Георгий побежал за угол. Дрожащими руками он развернул записку. Какое разочарование! Посредине листка одиноко стояла выведенная слабой девичьей рукой маленькая буква «М». Как ни вглядывался Георгий, как ни вертел бумажку, Маргарита больше ничего не сообщала ему… Георгий был озадачен. Конечно, слишком смело было ожидать, что Маргарита первая напишет ему. Но тогда к чему эта бумажка с начальной буквой ее имени? Два садовых цветка и записка… Что означают они? Зачем она поднесла цветы к окну и уронила два из них? Всего два. Вместе с запиской…

И вдруг он понял: это сигнал. Записка означала только одно: разрешение писать. Писать к ней, к Маргарите. Цветы указывали другое. Уронив их, Маргарита закрыла окно. Значит, теперь должно быть другое место свиданий. Цветы из их сада… Конечно же, сад!.. В саду он будет оставлять ей записки и получать от нее. Быть может, в саду они встретятся…

Георгий быстро вернулся к дому, обошел его и увидел большой, тенистый сад, обнесенный высокой каменной стеной, спускавшейся к реке. Георгий шел вдоль стены, всматриваясь в замшелые камни. Верно, где-нибудь здесь есть тайная калитка, известная Маргарите.

Георгий уже собирался свернуть за угол, как вдруг подле него распахнулась узкая, заросшая еще прошлогодним плющом дверца и из нее вынырнул Николай Кривуш.

Георгий даже присел от неожиданности. Кривуш не заметил его. Воровски оглянувшись и поправив под плащом какой-то сверток, толстяк быстро направился вниз к реке. Одним прыжком Георгий нагнал друга.

– Попался, негодяй! – зловеще прошептал он, навалившись Кривушу на спину.

Толстяк взвизгнул и резко наклонился, пытаясь перебросить через голову преследователя. Но Георгий был сильнее. Он встряхнул Николая так, что тот упал на колени и поднял руки. Из-под плаща выскользнули ощипанный гусь и бутылка. Кривуш успел схватить одной рукой бутылку, другой гуся и, подняв над собой то и другое, зажмурил глаза.

– Кто бы ты ни был, – пропищал он жалобным голосом, – я разделю с тобой эти дары. Только уйдем подальше от этих стен.

Георгий продолжал держать его, не давая повернуться.

– Кто позволил тебе разорять мой птичий двор и грабить мой винный погреб? – грозно спросил он, изменив голос.

– О, ясновельможный пан! – залепетал Кривуш, думая, что его настиг сам пан Сташевич. – Дьявол в образе экономки заманил меня в ваши владения. Он искушал мою юношескую скромность, и я еле откупился, согласившись принять сей дар, который намереваюсь пожертвовать монастырю святого Франциска, моего покровителя. Однако, будучи честным католиком, я никогда не посягал на чужое, и раз вы являетесь законным владельцем сих бренных благ, то я охотно возвращу вам эту своевременно скончавшуюся птицу и несколько глотков кислой влаги, именуемой вином. Все же совесть моя повелевает…

– Совесть твоя повелевает тебе хранить тайну пани Зоси, – со смехом сказал Георгий, вырвав из рук Николая гуся и бутылку.

Узнав друга, Кривуш нимало не смутился.

– А славно мы пошутили, – сказал он, поднимаясь с колен. – Я искал тебя со вчерашнего вечера, чтобы разделить с тобой этого юного гусенка и престарелое вино.

– Конечно, для того, чтобы вместе со мной помянуть твою покойную тетю? – насмешливо спросил Георгий.

– Представь себе мое огорчение, – вздохнул толстяк, – тетя выздоровела и даже, кажется, собирается замуж. Но пусть это не смущает тебя. Мы выпьем за ее здоровье так же, как пили бы за упокой.

– Николай! – серьезно спросил Георгий. – Значит, ты не получил наследства и кружева остались неоплаченными?

– Клянусь здоровьем этого гусака и моей славной тетушки, что за кружева я уплатил.

– Уплатил? – с радостью воскликнул Георгий.

– Конечно, – ответил Кривуш. – Слово шляхтича есть слово прежде всего.

– Хорошо, Николай. Прежде чем начать пир, мы зайдем к дяде Отто и убедимся в том, что он не считает меня вором, – предложил Георгий.

Кривуш вдруг забеспокоился:

– К чему это, Франек? Гусь может протухнуть. Экая жара!

Но Георгий решил во что бы то ни стало покончить с этой историей, мучившей его уже более двух дней. Он почти силой повел друга в лавку дяди Отто.

К радости Кривуша, хозяина не оказалось. Но Георгий решительно заявил, что будет дожидаться его хотя бы до самого вечера. Увидев, что ему не избежать очной ставки, Кривуш обдумал свою позицию и решил, что лучше всего отрицать. Все отрицать. Что бы ни говорил хозяин, он будет говорить совершенно противоположное. Это решение несколько успокоило Кривуша, и он даже весело приветствовал медленно вошедшего в магазин дядю Отто.

Ответив, как обычно, «гут морген», немец остановился против Георгия и молча уставился на него. Кривуш затаил дыхание. Георгий, глядя прямо в глаза хозяину, спросил:

– Все ли деньги получили вы, дядя Отто, за те кружева, что я отнес панне?

– Да, – ответил немец, вынимая два золотых, полученных от Рейхенберга. – Я полушил все теньги… За крушеф…

Прошептав «Пресвятая богородица», Николай застыл с разинутым от изумления ртом. Дядя Отто некоторое время смотрел на Георгия, потом, спрятав червонцы в карман, выразительно произнес:

– Но ты, Франц… больше не слушишь в мой лавка… Ауфвидерзеен! – и медленно прошел к себе в заднюю комнату.

Георгий по-своему понял причину гнева дяди Отто. Он был уверен, что деньги действительно заплатил Кривуш. Потеря выгодной службы не печалила его. Тем лучше. Тем больше останется у него свободного времени. Георгий был рад, что дело с кружевами закончилось так благополучно.

Когда в корчме старый знакомый Берка подал им румяного, аппетитно пахнущего гуся и наполнил чарки вином, он сказал:

– Николай, я постепенно верну тебе всю сумму, которую ты так благородно уплатил за меня.

Кривуш странно молчал и, только выпив вторую чарку, спросил Георгия:

– Скажи, Франек, не похож ли я на колдуна?

Георгий удивленно посмотрел на друга.

– Видишь ли, – сказал Кривуш многозначительно, – мне кажется, что с некоторых пор я приобрел дар волшебника. Не спрашивай меня ни о чем. Скоро я сам открою тебе одну тайну.