Жириновский стал излагать на корявом французском проект постройки Центра Правых партий в Москве. Мирового центра, ни больше ни меньше. И пригласил Ле Пена в Москву. Я думаю, этот проект был его козырным тузом. Может быть, он ожидал, что Ле Пен в той или иной степени захочет участвовать в проекте? Даст денег на его реализацию? Президент «Фронт Насьеналь» ограничился тем, что похвалил проект, назвав его «хорошей идеей». Позднее Жириновский забросил свой проект, как и многие другие идеи, которые не выгорели.

Затем мы все фотографировались. Их фотограф и наш Минаков запечатлел нас на террасе на фоне Парижа. Снимки, к сожалению, получились слишком контрастные, так как было слишком солнечно в тот день. Я подарил Ле Пену свою книгу «Речь большого рта в пролетарской кепочке», и Ле Пен, смеясь, позировал с моей книгой, как бы рекламируя ее. Теперь я понял, почему Жириновский не злился, когда Минаков бегал покупать пленку. Им нужны были вещественные доказательства встречи с прославленным Ле Пеном. Автоматически и Жириновский становился прославленным. Тот же метод употреблял в свое время художник Михаил Шемякин. У Шемякина был личный фотограф, француз, Шемякин платил ему зарплату и возил за собою повсюду. Каждый эпизод жизни Шемякина был отснят. Позднее его фотографии рядом с известными людьми (пусть Шемякин и находился с ними рядом пару минут) хорошо взвинтили карьеру изобретательного художника. В особенности фотография с Генри Муром хорошо поработала.

Уходили мы в час дня. Ле Пен подарил нам всем по книге «Альбом Ле Пена», изданной к президентским выборам 1988 года, с дарственной надписью. Он проводил нас к воротам. «Ну вас-то, поскольку вы живете в Париже, мы будем видеть чаще, ведь да?» — сказал Ле Пен, пожимая мне руку последнему. Жириновский в это время уже садился в машину. Мне показалось, что он был подавлен.

Так как до пресс-конференции у нас оставалось время, я предложил проехаться по Парижу. На пляс дю Тертр, рядом с собором Сакре-Кер на Монмартре, пробираясь с Жириновским сквозь вязкую толпу туристов, я неожиданно встретил выгуливающего грязного королевского пуделя Митю Шостаковича. «Эй, Шостакович, — сказал я, — вот познакомься с Владимиром Вольфовичем Жириновским!» «Владимир Вольфович, это внук Шостаковича, познакомьтесь!» Жириновский смотрел на Шостаковича серьезно и с уважением. Митя, отпрыск знаменитого композитора и сын менее знаменитого дирижера, испугался. Они застыли оба на мгновение: один в испуге, другой в респектабельном уважении. От немой этой сцены хулиганское удовольствие получил я. Впервые я увидел робкого Жириновского. Очевидно, алма-атинский провинциал пробился через всю его наглость и не мог устоять перед силой «великого» имени. Митя же, наслышанный ужасных вещей о «фашисте», и впрямь боялся. «Ну я побежал, — смутился он, — заходите с Натальей». И крутанув собаку, исчез в толпе.

«Похож-таки внешне, — сказал Жириновский через десяток шагов. И он вздохнул… — Вот такие люди поддерживали бы партию, а Эдуард..?» Я сказал, что хорошо бы, если бы поддерживали, но большинство «таких людей» просто обыватели и поддерживают режим у власти. Владимир Вольфович взглянул через оптическую трубу на Париж с Сакре-Кер, и мы пошли к машине.

Именно тогда мы заехали на совсем не парижскую улицу Гут д'Ор. По предложению шофера, которое я одобрил и подхватил. Шофер лимузина, нанятого мальчиком-банкирчиком Горшковым, оказался симпатизирующим «Фронт Насьональ» и после визита к самому Ле Пену (он не ожидал, и никто его не предупредил!) готов был везти гостей самого Ле Пена куда угодно. Лимузин медленно проехал по запруженной арабами улице. Арабы себе играли в карты или болтали, собравшись в кружок. Так они привыкли вести себя в Алжире. Жириновский позднее в книге «Последний бросок на юг» сделал из своего пятиминутного опыта проезда по уникальной непарижской улице универсальный вывод, что Франция будет захвачена арабами к 2000 году, и Россия должна спасти Францию. Все его политические выводы имеют именно такой вот скоропалительный одноразовый характер, они не есть политика в полном смысле этого слова, но обывательские непрофессиональные сплетни и слухи о политике. Семьдесят лет советской власти уничтожили политику в России, а Владимир Вольфович — законнорожденное дитя этой ситуации, обыватель, принимающий себя за политического деятеля.

Приезд Жириновского, следует сказать, застал меня между двумя войнами. Вернувшись из Приднестровья, я собирался на воину в Боснию. Я вынужден был задержать свой отъезд из-за их приезда. Я быстро, до поздней ночи корректировал гранки «Иностранца в Смутное время», привезенного мне из Москвы Жириновским. И торопился скорее прочесть текст, дабы уезжая Жириновский и K° могли захватить гранки с собой. Едва ли не единственный, кстати говоря случай, когда Жириновский что-то сделал для меня, пусть и косвенно: привез гранки моей книги.

У меня даже не было времени осмотреть зал пресс-конференции. Почему я выбрал «Трианон»? «Трианон Палас Отель» по адресу: дом 3, рю Вожирар, расположен удобно в центре Парижа, от него виден невдалеке купол Сорбонны, а бульвар Сант-Мишель в полсотне метров.

Я провел там в баре десяток вечеров в компании Франсуаз Верни, (в 1988 г.) литературной дамы большого калибра, редактрисы в издательстве «Фламмарион», купившей в 1988 году мой роман «У нас была великая эпоха». Бар находился в су-соль[22] и долгие десятилетия не употреблялся, и был открыт только по настоянию Франсуаз Верни, сменившей место работы. Из «Грассет» она перешла во «Фламмарион», а поблизости с «Фламмарионом» не было бара. Потому она себе бар сделала. Зал, снятый мною заочно по телефону, оказался странным помещением, выходящим окнами на улицу Вожирар. Метров сорока, не более. В центре зала была круглая единственная колонна. Я переставил аппарат диапозитивов, передвинул несколько столов, сдвинул шторы с окон и открыл окна. Приехавшие чуть позже меня Пинкин и затем Горшков нашли зал слишком скромным, а цену (заплатил Горшков, наличными) за него смехотворной, всего 600 франков. Еще они нашли зал слишком маленьким. Я парировал их недовольство тем, что заверил их в том, что лучше пусть небольшой зал будет переполнен до отказа, нежели чем огромный зал едва заполнен. Я понимал, что трудно ожидать большого внимания от французских журналистов. Жириновский был еще плохо известен, известен как негативный персонаж русской политики, и Назарбаев, все еще находившийся в Париже президент Казахстана, конкурировал успешно с Жириновским. Увы, я оказался прав: русские журналисты, разумеется, явились все, или почти все, ожидая скандала. Кирилл Привалов из «Литературной газеты», Юрий Коваленко из «Известий», Владимир Большаков из «Правды», человек с радио «Свобода», останкинское телевидение представлял Лукьянов. Французы же вначале были представлены лишь редакторшей журнала «Шок дю Муа» Катрин Барней и телевидением из сервиса Ле Пена, они просили нас о возможности снять пресс-конференцию Жириновского, дабы затем использовать ее для нужд «Фронт Насьеналь». Пока не появился Мишель Татю, я считал, что пресс-конференция не удалась. Когда он появился, опоздав на пять минут, я сказал себе, что пресс-конференция удалась. Открыл пресс-конференцию я (в черном кожаном пиджаке и черной рубашке, я просто не имел возможности переодеться после визита к Ле Пену). Я сказал всего лишь несколько фраз. «Я имею честь открыть первую пресс-конференцию на французской земле господина Владимира Жириновского, лидера Либерально-демократической партии России, одной из самых оппозиционных к Ельцину партий. Он выскажется по поводу самых тяжелых и горьких проблем современной России, а затем вы зададите ему вопросы. Надеюсь, что следующая наша встреча состоится в Кремле». Я начал по-французски, но по общему требованию перешел на русский. Рядом с Катрин Барней уселась переводчица (ее наняли мальчик-банкирчик и его люди). Мишель Татю понимает русский. Жириновский говорил свои обычные вещи, раздражившие в конце концов Татю. Они вступили в перепалку. Наблюдая за редактором русского отдела в «Ле Монд», я отметил (хотя я видел его далеко не первый раз), что мсье как две капли воды походит на инспектора Коломбо, персонажа американской полицейской телевизионной серии. Неряшливый, вечно с окурком в зубах, странноватый, русские о таких говорят: «пришибленный из-за угла пыльным мешком», Татю, между тем, хороший журналист и знает русские проблемы лучше других французских журналистов. Если бы еще он не был, как все они, жертвой их общих недостатков, как то: автоматический перенос на Россию французских политических категорий, устарелый архаический политический словарь, наивная вера в четкое деление мира на «демократов» и противоборствующих им «фашистов» (в эту категорию попадают все те, кого демократы назначают в свои враги); Ах, если бы! так просто.