Я уже успокоился и даже попытался сгруппировать в уме целую систему вопросов к невидимой и неведомой силе, неизвестно как и зачем возникшей, но мой телетайп опять застучал:

«Не умножай вопросов о происхождении, облике и функциях нашего мира. Речь об этом, возможно, пойдет на дальнейших, по вашей терминологии, сеансах связи. Продолжительность такого сеанса понижает нервную активность твоего мозга, поэтому мы вынуждены ограничивать время связи».

– А как вы ухитряетесь его отсчитывать?

«Мы живем в иной ритмике времени, не одинаковой в различных зонах космоса. Но мы уже приспособились к земному ритму, смене темноты и света, сухости и влажности воздуха, появлению утренней росы на траве и вечерним закатам. Мы научились мысленно предвосхищать этот ритм».

– Ну а мы просто фиксируем его часовым механизмом.

«Часы могут идти и назад».

– Это вы повернули их. Ритмика часовой стрелки следует за движением планеты.

Мы уже привыкли друг к другу – я и машинка. Диалог наш почти не задерживался: слова ложились на бумагу с быстротой световых реклам.

«В нашем мире нет вещей. Мы создаем и уничтожаем любые атомные структуры. Вы же окружены сонмом вещей – громоздких и неточных механизмов, бесполезных игрушек, аппаратов, назначение которых не всегда ясно».

– Например?

«Телефон. Ты подымаешь трубку и говоришь с ней, как с живым собеседником. А он не виден».

– Мы еще не научились передавать слово и мысль телепатически. Еще пример?

«Телевизор. Его экран дублирует другую жизнь, которая тебя почему-то интересует».

– Человека интересует всякая информация. Тем более видеографическая. До известной степени она заменяет нам книги. Ведь процесс мышления у нас неразрывно связан со словом.

«А какую информацию дает тебе зеркало? Оно тоже дублирует жизнь, но в другом ракурсе, где правое становится левым».

– С эффектом зеркальности приходится мириться. А как он возникает, объяснить не могу: я не физик. В остальном же зеркало дает нам живую информацию о нас самих, о нашей внешности, у которой свой язык жестов и мимики.

«Внешность, форма. Разве вы не ощущаете ее мысленно?»

– Только то, что видит глаз. Для остального нужно отражение в какой-нибудь материальной среде – вода, металл, стекло.

«Для этого же у твоего окна стоит стеклянный ящик с водой и разноцветными рыбками?»

Я не мог сдержать смеха.

«Что означает этот звук? – отстучал телетайп. – Мы ошиблись?»

– Ошиблись. Это аквариум. Он воспроизводит уголок живой природы тропических водоемов.

«Зачем?»

– Мне нравится.

«Увлечение?»

– Скорее развлечение. Радость. Удовольствие. Неужели вы не знаете удовольствия?

«Знаем. Удовольствие в познании мира, вас окружающего. В решении его загадок. В самом его движении, изменчивости форм, умножении и трансформации. А какое удовольствие доставляет тебе то, что ты называешь искусством? Мы не воспринимаем его совсем, даже через твои восприятия».

– Разве у вас нет чувств, чтобы воспринимать его непосредственно?

«Мы воспринимаем мир иначе, чем вы, без участия органов чувств. У нас нет ни зрения, ни слуха, ни обоняния. Вкус нам неизвестен, как и пища. Осязание – тоже. Даже поле – это только сгусток энергии, не имеющий стабильных материальных форм».

– Еще вопрос…

«Нет. Нервная активность твоего мозга уже понижается. Связь прекращаем. Возобновим завтра в это же время. Можешь пригласить друзей – их высказанные вслух мысли дойдут и до нас. Через тебя».

Телетайп умолк. Каретка застыла, дойдя до упора. Длинный машинописный лист свернулся трубочкой над остановившимся валиком, как несорванный телетайпный выброс. Я осторожно оторвал его и несколько раз перечитал написанное, осмысливая каждое слово. Тайна Орля приоткрылась, только приоткрылась, не позволив даже заглянуть сквозь щелку. Что я узнал о ней? Не много. Что нас окружает удивительный микромир мыслящих существ, вернее, целая галактика миров с населением, близким по численности к математической бесконечности. Что представляет собой разумный индивидуум этого мира? Микромуравей, соединяющийся с триллионами ему подобных в гигантские энергетические поля-муравейники? Мыслящий мезон или нейтрино с мозгом Эйнштейна, способным разрушать и создавать любые атомные структуры? Так распавшаяся на атомы трубка Доуни восстановилась у меня на столе, так обернулась булка высокой твердости сплавом, а механизм стенных часов, не сломавшись, был вывернут справа налево. Так загорелась лампочка без проводов, сама перелистывалась Британская энциклопедия, а моим мозгом, как сосудом с нервными клетками, владело таинственное энергополе – сплав еще более таинственных микросуществ.

Я снял телефонную трубку и позвонил Вэлу.

– Еще не спишь?

– Нет, а что?

– Одевайся и немедленно иди ко мне. Сию минуту, сейчас.

– Это так важно?

– Очень важно. И настолько, что срочно разыщи Сузи, оторви ее от конспектов по структуре нуклона и доставь сюда. Кстати, захвати виски, у меня оно кончилось, а без него я не доживу до утра.

– Да что случилось? – кричал Вэл.

Но я уже положил трубку. Говорить не хотел, даже не размышлял – пустой, как выкипевший чайник. Представьте себя на моем месте: среднего университетского преподавателя, уже не юного холостяка с привычкой к тихой размеренной жизни, книгам, телевизору и кружке пива в уютном баре напротив, типичного гуманитария с его приблизительным представлением о точных науках, трезвого, здравомыслящего работягу, всегда избегавшего любопытства газетчиков; и даже не вообразите, а только попробуйте вообразить, что он добровольно дает интервью невидимым пришельцам с какой-нибудь Тау Кита. Розыгрыш. Нонсенс. Абсурд.

С такой убежденностью я допил остаток бренди и впустил гостей. В моем рассказе было все: и пережитое, и перечувствованное, и переписанное самодеятельным телетайпом.

– Фантастика, – сказала Сузи. – Именно так все и происходит в подобного рода литературе. А что, если всерьез?

– А ты можешь допустить мыслящие частицы? – спросил Вэл.

Сузи вздернула подрисованные брови.

– Почему нет? Все допустимо в до сих пор не изученном микромире. Допускается, например, что элементарные частицы в принципе могут создавать системы, способные к накоплению информации и саморазвитию. Опытами это не доказано, но гипотеза о возможности существования жизни на основе не атомов, а элементарных частиц уже дискутируется. Кстати, Вэл, у твоих же соотечественников в Бюрокане на симпозиуме о внеземных цивилизациях была высказана гипотеза о фридмонах, предположительно существующих частицах, заключающих в себе целую Вселенную со своими галактиками и звездами. Фантастика? Пока да. Но и мыслящие частицы до сих пор проходили по ведомству фантастики. «Эффект Клайда» – я уже придумала, Монти, научный термин для твоего открытия – доказывает их реальность. По крайней мере, есть теперь объяснение нашим удольфским тайнам.