Я долил себе в стакан виски – на палец, но в длину – и залпом выпил. Я уже вошел в роль потерпевшего кораблекрушение, а тут выясняется, что тревога была ложной и корабль по-прежнему на плаву. Я даже вспомнил имя того греческого философа. Телет его звали, был такой киник.

Тут мне пришло в голову, что как-то наши люди подозрительно быстро сработали! Ведь всё это произошло только вчера поздно вечером!

– А откуда вы узнали, что я наследил там, в салоне гостиницы?

– А откуда мы узнали, что контейнера в карманах у Штайнера не оказалось? – тем же противным голосом, вопросом на вопрос, ответил Эсквайр. – Зачем, ты думаешь, мы тебя второй раз туда посылали?

У них и в полиции был свой человек! Бородавочник вдоволь насладился моим ошарашенным видом.

– И вы, может быть, даже знаете, отчего Штайнер умер?

Эсквайр кивнул:

– Обширный инфаркт.

Потом глаза его превратились в щелки. Вот это я называю Змеиный Глаз.

– Вопрос в другом: почему ты сразу не связался с резидентурой после своего шоу с цветочным горшком?

Я внимательно посмотрел на него.

– А у вас что, были сомнения, сдам ли я этот контейнер или тоже попытаюсь толкнуть его другим покупателям?

– У нас с тобой какой-то вечер вопросов без ответов, – Эсквайр с недовольным лицом отхлебнул виски. – Отвечаю: у меня лично сомнений не было! А вот здесь кое-кто прорабатывал такой вариант.

Я начал рассказывать ему про свои подозрения по поводу Николая – тем более, после его встречи с ливийцем. Бородавочнику не нужно долго объяснять – он ловит на лету.

– Поэтому Италия возникла?

Я кивнул.

– Ты всё правильно сделал, – сказал Эсквайр. – Возникли сомнения, лучше перебдеть. Связываться тебе больше здесь ни с кем не надо. И завтра, самое позднее, тебя здесь не должно быть! И пару лет отдохни без камамбера.

Он зевнул, прикрывая рот рукой – похоже, со всеми моими проблемами он и не ложился этой ночью.

– Если у тебя всё, я тут хотел заодно еще пару вещей сделать, – сказал он.

Зная Бородавочника, я был уверен, что ни спать, ни заниматься шопингом он точно не собирался. Наверное, в какой-то другой комнате, а то и в другом месте его ждал мой коллега, который уже несколько лет не видел своего куратора.

Странно, но о моей личной операции по устранению Метека речь не зашла. Отчитывать меня он, конечно, не стал бы – они были во мне заинтересованы, а не яв них, но какую-нибудь колкость наверняка бы отпустил.

– Да, вот еще, – произнес Бородавочник, когда я стал подниматься с кресла.

Нет, вспомнил! Неприятное оставлял напоследок.

– Слушаю вас, – я автоматически настроился под нагоняй.

– С нашими арабскими друзьями у тебя была проблема, – это снова был Змеиный Глаз. – Я думаю, мы ее сейчас решим окончательно.

Я застыл, ожидая продолжения. Раз он знал про «Феникс», он не мог не задавать себе вопроса, что я там делал.

Но Эсквайр уже тяжело поднимался с дивана. Старая школа, советская: мол, «начальники не баре, все мы товарищи».

Я пожал его вялую руку.

– Спасибо, что приехали!

Эсквайр отмахнулся.

– Новые условия пожарной связи тебе передадут в Нью-Йорке на следующей неделе. Пока остаются старые.

Эсквайр взглянул мне в глаза – не акцентируя, так, в одно касание.

– Надеюсь, за эти несколько дней ты не ввяжешься в новую историю.

Это было вполне в его стиле: я так и не понял, имел он в виду Штайнера или всё-таки Метека. Черт! Неужели они уже знали про Лиз? Нет, Метек меня не сдаст!

– Я хотел бы оставить вам это, Виктор Михайлович!

Я положил на диван сумку, открыл ее и стал выкладывать лишнее. Видеокамера, в большом конверте цвета манилы паспорт на имя Эрнесто Родригес, его кредитка, парик и прочие аксессуары. Еще в сумке были две книги, купленные в «Шекспир и Компания». Книги я оставил.

– А тебе что, это всё не понадобится больше?

– Нет. Паспорт уже достаточно поработал. А я сейчас еду в аэропорт встречать жену с сыном.

– Ну, а камера?

По его тону я понял, что Эсквайр знает, что это, на самом деле, грозное оружие.

– Я не буду этим пользоваться.

– Ну, хорошо. Приедешь в следующий раз в Москву, подберем тебе что-нибудь попроще.

В дверях я остановился.

– Виктор Михайлович, а почему этот… ну, наш пожарный не сказал мне утром, что мне нечего волноваться? Ну, даже не намекнул как-то, не успокоил. Признаться, эти несколько часов были одними из, как бы это сказать, эмоционально самых насыщенных в моей жизни.

Бородавочник посмотрел на меня, и в глазах его промелькнуло нечто похожее на тень человеческого сочувствия. Он снова зевнул, виновато махнул рукой и сказал, заранее криво улыбаясь своей шутке:

– Бог никогда не разговаривает по мобильному телефону.