Эти строки – порыв и состояние души молодого отца не только усилили ответные чувства его любимой, но и растопили до этого черствое сердце ее отца. Олег Пантелеевич перекинул свою любовь на внучку, как бы по наследству. К будущему зятю он теперь относился с должным уважением, но ревновал к внучке. Правда, это уже не была ревность к постороннему.

Последующие два года в колонии пролетели незаметно. Похожие серые дни, недели, месяцы сменяли друг друга. Серьезных и крупных дел у подельников не было, но мелкие и периодичные приносили постоянный доход, укрепляя уже приличное финансовое положение заключенных.

В апреле 1966 года закончился срок у Тюленя. Алексей привык к хмурому увальню с редкой улыбкой на лице и тяжело переживал разлуку. Но как бы там ни было, они поклялись в вечной дружбе, и Атаман вновь остался один. Ему ужасно не хотелось заводить нового компаньона и все начинать сначала, но уже через две недели после освобождения Тюленя отрядный начал требовать, чтоб он подыскал компаньона и подготовил себе замену. Один раз Атаман даже поругался с ним. Тогда Мирошниченко пригрозил, что последние полгода он проведет в другом месте. Казакову оставалось еще год: в декабре ему исполнялось восемнадцать лет, а срок заканчивался только в июне следующего года.

– Плевать, – думал Алексей. – Ничего со мной за полгода не случится, везде люди живут. Статья у меня серьезная, не первый год отматываю – в шестерках ходить не стану, Но в третий раз пройти по одной и той же дороге – выше моих сил, – он вспомнил Диксона, Тюленя и не представлял себе кого-то другого на их месте.

По правде говоря, рисковать уже добытым ему не хотелось. В общем, парень принял решение и уступать отрядному не собирался. Так бы оно наверно и было, если бы опять в его судьбу не вмешался случай.

Урюк уже давно был с Атаманом в хороших отношениях с той самой памятной драки, когда Алексей заработал карцер. Алексей не раз приглашал Урюка к столу разделить трапезу, как при Диксоне, так и при Тюлене. Конечно он угощал не только Урюка, но его чаще других. Чувствуя расположение к себе Виктора Нечаева, Атаман также испытывал к нему сознательную симпатию. Впрочем он никогда серьезно об этом не задумывался. Настоящей дружбой их отношения назвать было трудно, однако за последнее время они заметно сблизились.

Безветренной погодой и страшной жарой отличалось это лето. Духота стояла невыносимая. Алексей раскрыл окно и лег на койку. Настроение у Атамана было неважное, он лежал с кислым выражением лица и думал о чем-то своем, время от времени вытирая рукавом робы пот со лба. Никто не решался нарушить уединение лидера. Но один смельчак все-таки нашелся, он взял табуретку, поставил ее в изголовье Казакова, уселся сам.

Алексей бросил на него ленивый, но раздражительный взгляд:

– Что надо?

– Разговор имеется, – ответил Виктор и в волнении заерзал на табуретке.

– Не до тебя, Урюк, – буркнул Атаман явно недовольным голосом. – Потом.

Нечаев поднялся и с унылым видом двинулся к общему проходу, извинившись на ходу за то, что нарушил покой бугра.

– Ладно, – передумал лидер. – Не твоя вина, что у меня паршивое настроение. Выкладывай, что у тебя?

– Мы с тобой примерно ровесники, – начал Виктор, вернувшись на прежнее место. – Но я всегда считал тебя старше. Ты для меня являешься авторитетом…

– Ну заладил, – перебил его Алексей. – Об этом ты хотел со мной поговорить? – даже разочаровался он. – Подхалимов в бараке и без тебя хватает.

– Я совсем о другом хотел сказать, но не знаю, как к этому подступиться.

– Говори напрямую, в лоб, – посоветовал Атаман.

– Тогда слушай, – он собрался с духом и выпалил.

– Возьми меня к себе в напарники, не подведу.

– В напарники чего? – хитро прищурился авторитет.

– Всех твоих дел, – с готовностью ответил собеседник.

– Каких еще дел? – поинтересовался Казаков, он почувствовал неладное и насторожился.

– Сам знаешь, – развел руками Урюк.

– Я много кое-чего знаю, – тон, которым Атаман произнес последнюю фразу, ничего хорошего не сулил. – А вот с тобой мы поговорим в другом месте, тут слишком много любопытных, – и он встал с койки.

Закрывшись в каптерке, они продолжили прерванную беседу.

– Ну? – бугор в упор посмотрел на Виктора.

– Видишь ли, ни Сутулого, ни Диксона, ни Тюленя с малолетки не перевели, хотя восемнадцать лет им исполнялось раньше срока отбывания наказания, – начал издалека Урюк. – Других же, не успеет стукнуть совершеннолетие, тут же переводят.

– Дальше что? – коротко бросил Атаман.

– Уверен, что тебя тоже не переведут.

– И что из этого следует, – постоянно подгонял бугор, ему не терпелось узнать, известно Урюку что-нибудь серьезное или нет.

– Из этого следует, что кто-то заинтересован, чтобы определенные люди до конца тянули свой срок под их покровительством.

– Кто именно? Не тяни резину, – прикрикнул Алексей, не сдержавшись.

– Например, – Виктор замолк на долю секунды, – Мирошниченко. – А возможно и начальник колонии Сазонов.

– Короче, – перешел Атаман на угрожающий тон.

– выкладывай все, что знаешь.

– Ты сам частенько приглашал меня раздавить флакон-другой. По пьянке вы иногда произносили неосторожные реплики, которые меня наводили на определенные размышления, – заметив, как у Атамана грозно поползли вверх суровые дуги бровей, Урюк понял его недовольство по-своему и пояснил. – Это относилось ко всем: и к тебе, и к Диксону, и к Тюленю. Кстати, Тюлень самый неосторожный из вас.

– Ты преподал мне хороший урок, – перешел Алексей на дружелюбный тон. – С удовольствием послушаю, к каким выводам привели тебя твои размышления, а затем вместе подумаем, как нам быть дальше. Но уже такой факт, что ты давно о чем-то догадывался, но не трепался, безусловно говорит в твою пользу.

Комплимент, отпущенный в адрес Виктора, ободрил его и он продолжал:

– Как-то Диксон сказал тебе: «Поговорим завтра, когда всех отправят на погрузку кирпича». Я решил проверить, чтобы это значило и специально забыл в столярке рабочие рукавицы. Чуть позже отпросился у конвойного и вернулся в столярку. Я увидел, как вы оба вышли на улицу и спрятался за утлом. Затем вы влезли в автомобиль отрядного и накрылись каким-то пледом или покрывалом.

– Это неважно, – перебил Атаман, внимательно впитывая каждое слово.

– Из-за охватившего меня любопытства, решил проследить, что будет дальше и увидел, как отрядный сел за руль и вывез вас с территории. Еще подумал, что вы совершили побег. Но вернувшись с погрузки и обнаружив нас на месте, да еще празднующими какое-то событие, я сделал совсем другой вывод. В дальнейшем, когда кто-то из вас ронял неосторожное слово, я понимал намного больше, чем другие. Естественно, что многого мне знать не дано, но техническая сторона вопроса отчетливо вырисовывается: отрядный вывозит вас на волю, вы обстряпываете свои делишки и он же возвращает вас обратно. Кому придет в голову искать преступников в исправительно-трудовой колонии для несовершеннолетних? – закончил Урюк вопросом свое умозаключение, – Не стану отрицать очевидное, – серьезно сказал бугор. – Из всей этой истории следует, что у меня два пути: или избавляться от нежелательного свидетеля, или приглашать его к себе в подельники, – он заметил, как напряглись жилы на шее Нечаева и решил припугнуть парня. – Известно тебе, по какой статье я здесь парюсь? – зловещая ухмылка зависла на его лице.

– За убийство, – пролепетал собеседник обескровленными губами.

До Урюка докатились слухи, как Атаман разделался с отцом, выпустив ему кишки наружу. Кровь отхлынула от его лица и сковал страх. Он молча ожидал приговора. Иллюзий тоже не строил, прекрасно понимая, что при желании авторитет расправится с ним как с первоклассником. Собственными глазами видел, как он разделывал под орех соперников намного сильнее его физически, того же, к примеру, Тюленя.

Алексей видел, что происходило в душе Виктора. Все переживания были написаны у него на лице. Он решил прекратить комедию.