– Женщина, которая спит с мужем или любовником, не заслуживает доверия: оказавшись под мужиком, она забывает свое обещание хранить тайну.

И Додо бесцеремонно повернулась к дочери спиной. От автомобиля она отказалась: лучше подойти к участку запыхавшись, будет лишний повод постоять у желтого здания, где Нарсисо много лет коротал время без всякой надежды выбраться из Триндаде.

Балиньо при крещении было дано имя Анибал. Каэтана согласилась на псевдоним не без сопротивления, уступив настойчивости самого Балиньо.

– Зачем отказываться от славного исторического имени? – сетовала она.

Балиньо отговаривался. Он не упрекал Каэтану, хотел лишь сказать, что его христианское имя, хоть и напоминало о воителе с безумными мечтами, было ему не по душе. С Каэтаной он обращался как с принцессой, пусть они и ночевали в дешевых пансионах чуть ли не без крыши над головой. Никогда он не лишит ее мечты стать великой актрисой, как бы неблагосклонна ни была к ней судьба.

Он избегал говорить о некоторых смутных по природе чувствах. Уж лучше придумывать истории в надежде, что Каэтана, увлеченная каким-нибудь головокружительным сюжетом, оценит правду воображения, предпочтя ее другой правде, рожденной горестями.

– Я видела твоего отца только два раза, – рассказывала Каэтана. – И оба раза он то раскачивался под куполом на трапеции, то летал по воздуху с одной трапеции на другую без предохранительной сетки, казался птицей, которая не хочет садиться на землю. Никогда я не видела вблизи его глаз и пропитанной потом и страхом майки.

Балиньо подозревал, что обязан своим именем решению полководца Ганнибала провести африканских слонов через горы в самое сердце Парижа и смешать все планы европейцев, лишив их всякой стратегической инициативы.

Чтобы осуществить свой план, полководец заставил толстокожих животных с меланхолическим взглядом идти по кручам и ущельям и преодолевать магнетическое притяжение бездны. Он требовал от слонов, наконец, чтобы они справились со своим инстинктом и огромным весом. Невзирая ни на какие препятствия, воитель заставлял их летать по воздуху, как гимнастов на трапециях, хотя и не так грациозно.

– О смерти твоего отца я узнала намного позже, – грустно сказала Каэтана. – Говорят, перед тем как удариться оземь, он не утратил красоты полета. Дядюшка Веспасиано рассказывал, что хозяин цирка, сидевший в первом ряду, успел даже заметить улыбку на его лице за какую-то долю секунды до удара о песок.

Каэтана затронула трагическую тему, чтобы пробудить у Балиньо гордость за профессию, связанную с близким соседством смерти, чтобы он оценил полноту чувств циркачей.

Она восхищалась воздушным гимнастом, который благодаря знанию начатков истории догадался о бредовых мечтах Ганнибала, похожего на него тем, что он привил любовь к высоте сонным толстокожим слонам, снабдил крыльями их твердокаменные тела.

Князь Данило часто прерывал такие разговоры, своими ироническими возражениями обижая Балиньо.

– А чем кончили его слоны? Правда ли, что, побывав на вертеле, они стали изысканным лакомством на языческих пирах? И не осталось ни одного, который мог бы рассказать всю эту историю?

При поддержке Каэтаны Балиньо в шутку говорил, что слонов он получил в наследство от отца. После раздела наследства он продал их в городе Жуис-ди-Фора и с грустью проводил их взглядом.

– Сейчас они лучший цирковой номер в Бразилии, если не во всем мире! Еще бы! Слоны не боятся высоты, могут взгромоздиться и на трапецию. Они не только не испытывают головокружения, но и смотрят в бездну с презрением.

Данило завидовал быстроте, с которой юноша парировал выпады против него. Еще ребенком Балиньо отказался от грубости – свободный полет воображения создавал основу для красочной речи. А вот Князь этим качеством не обладал. Насколько приятней была бы его жизнь, если б он умел разить врагов остро отточенными словами-кинжалами!

В нищете этот дар Балиньо нашел благодатную почву для развития. Теперь, обосновавшись в «Ирисе», он заставлял работать ленивых мужчин и женщин, не допуская их до Каэтаны: актриса не должна утомляться перед премьерой.

Каэтана все еще не открывала помощникам, в какой опере они будут участвовать, а заставляла толпиться перед ней на сцене. Под ее руководством они перебегали с места на место. Для них эта задача была трудной: не приученные к театральной дисциплине, они сталкивались друг с другом, спеша выполнить то или иное распоряжение.

Никто не протестовал. Как бы Каэтана ни сердилась, они чутьем угадывали, что всякое действие на подмостках создает мизансцену. Хоть Каэтана и не распределяла роли, но проводила общую репетицию, давая надежду получить роль драматически острого персонажа из тех, что вызывают у зрителей подспудные эмоции, населяют их воображение призраками.

После репетиции новоиспеченные артисты, потные, но довольные, рвались поговорить с Каэтаной, но она лишь улыбнулась и ушла в свою артистическую уборную. Балиньо охранял вход, не пустив даже Эрнесто, который принес поднос с закусками и бутылку красного вина из собственного погреба.

– Благодарим за внимание, оставьте у двери, – сказал Балиньо.

Эрнесто возмутился:

– Почему я не могу войти? Я лучший друг Полидоро и владелец аптеки «Здоровый дух». Где гарантия, что вам не понадобятся мои услуги?

Он с трудом удерживал в равновесии поднос. Руки дрожали после непривычных усилий на сцене, но Балиньо строго выполнял приказ.

– Я вижу, что в скитаниях по Бразилии вы утратили хорошие манеры.

Голос Эрнесто привлек внимание Данило, который пришел ему на помощь и упрекнул Балиньо.

– Кажется, вы мне выговариваете? – спросил Балиньо.

Князь снял свитер; из-под ворота рубашки выглядывала волосатая грудь. Он постучал в дверь, бросая вызов Балиньо.

– А, это вы, – сказала Каэтана, раздосадованная появлением Данило: он помешал ей выполнять дыхательные упражнения.

– Уже много лет мы работаем вместе, пусть Балиньо уймется, или мы расстанемся.

Каэтана погладила пальцами лицо от глаз до подбородка.

– А кто предоставит вам кров и пищу? – грустно спросила она, глядясь в зеркало. Будь ей хотя бы сорок, она попытала бы счастья в Рио-де-Жанейро, где имя ее было бы напечатано во всю ширину газетного столбца. «А почему бы нет, если у меня талант?» Слова эти были репликой к внутреннему монологу, о котором никто не догадывался. О Князе же она забыла.

Данило не обратил внимания на ее слова. Он был полон уверенности, что его шанс выжить зависел от страсти Полидоро к Каэтане: пока тот без ума от нее, можно пойти в таверну, заказать треску, портвейн, а потом подписать счет – только и всего.

Чтобы оправдать свое появление в комнате Каэтаны, Данило сменил пластинку.

– Я пришел, потому что меня послала Джоконда. Она хочет, чтобы вы ее позвали и ей не пришлось самой стучаться в вашу дверь.

Каэтана недовольно поморщилась: терпеть не могла сердечных излияний. В канун своего триумфа она не удовлетворит просьбу Джоконды.

Однако Данило выказал явное неповиновение: ввел Джоконду за руку. От недавних усилий и волнения она запыхалась.

Каэтана глянула на нее через зеркало.

– Я сама дала тебе это имя, Джоконда, оно взято из оперы. Только, надеюсь, мы не оспариваем друг у друга чью-то любовь, как Норма и Адалгиза, – сказала актриса с таким выражением, точно Джоконда потревожила ее тоску. По временам, загораясь от Божьей искры таланта, она воображала себя греческой певицей. Достаточно открыть рот – и из гортани, как из волшебного грота, польются жемчужные и хрустальные звуки.

– Не бросай меня на распутье. Если надо, я пешком пойду за вами на край света, – сказала Джоконда, опережая события. – Кто я такая в искусстве и в твоей жизни?

Данило отступил. Любая экзальтация делала очевидным пустоту его жизни. Слишком поздно рядиться в саван, сотканный чьими-то руками из чуждого ему пафоса. В тесных комнатушках, где он ютился, не хватало места для мебели, безделушек, воспоминаний и женщины.