– Восстали против бога! - ужаснулся Вольдемар.

– Против Адонаи, - уточнил Каин. - А это не одно и то же. Адонаи - лишь проявление многоликой и непознаваемой сущности Неизреченного… Так вот… Они восстали против Адонаи, но заговор был раскрыт. Мятеж провалился из-за никудышной конспирации. Мой брат по матери Авель - этот завистливый и вероломный ублюдок - подслушал планы заговорщиков и донес обо всем Адонаи. Поэтому я и убил его, хотя, повторяю, вышло это совершенно случайно.

– Но ведь все, о чем вы рассказываете, должно было происходить задолго до вашего рождения и до рождения Адама… - робко перебил своей мыслью Вольдемар могучий мысленный поток Каина.

– Что можешь ты знать о времени? - с некоторым раздражением вздохнул грустный красавец. - Структура времени сложна и противоречива. Вспомни хотя бы, что говорил о времени так называемый Блаженный Августин. «Я отлично представляю себе, что такое время, пока не просят объяснить, что это такое, и совершенно перестаю понимать, как только пытаюсь объяснить». Вот как обстоит дело со временем. И не надо удивляться тому, что я принимал участие в событиях, происходивших еще до рождения моей матери. Она, как ты знаешь, создана из Адамова ребра, поэтому номинальный отец мой все же близок мне по плоти. Но я, собственно, о другом, о том, что такое «до» и «после». Понятия эти весьма относительны. Суть в том, что время тесно сплетено с пространством. Пространство-время является некоторым четырехмерным континуумом, многообразием, описываемым формулой…

(Запись в лабораторной тетради: экстремальная суперпозиция. Недопустимый хроноклазм. Необходимо стереть.)

Лицо Каина внезапно вспыхнуло. Зеленые глаза испустили снопы энергии, и, лучась и отступая, он превратился в свет. У изголовья кровати сидел прежний, очень знакомый незнакомец. Он потирал тыльной стороной ладони лоб, как будто пытался прогнать головную боль или никак не мог припомнить что-то необыкновенно важное.

– Вы не помните, что я вам только что говорил о времени? - с надеждой спросил он Вольдемара.

В ушах того хлопнули какие-то пробки, и он опять обрел способность слышать.

– Вы? - Вольдемар попытался подняться. - Здесь только что был Ка… - он вдруг поперхнулся.

– Кто был?

– Совсем другой… человек.

– Это вам привиделось. Я дал исцеляющее снадобье. Оно опьяняет и задурманивает голову. Все это время я следил за вашим пульсом и рассуждал сам с собой.

– Но я помню все, что вы говорили!

– Ничего удивительного. В состоянии полусна мозг отлично усваивает постороннюю информацию. Это знали еще пифагорейцы и жрецы Мелитты… Так о чем я говорил?

– О… сложной структуре времени и о том, как понимал ее Блаженный Августин.

– Вот, вот! - гибкий и нервный человек вскочил со своего стула и заметался по комнате.

– Что дальше?

– Больше вы ничего не говорили.

– Не может этого быть! Мне показалось, что я постиг вдруг внутреннюю сущность времени! Но сознание тут же заволокло, что-то ярко мелькнуло, и… я все забыл… Так вы не помните, что я сказал еще о времени?

– Н-нет.

– Так… Очевидно, я сам задремал над вами, и мне лишь что-то приснилось. Так тоже бывает… Очень жаль.

– А то, что вы рассказали мне о дуэли, розенкрейцерах, заговоре, - правда? Вы на самом деле рассказывали об этом?

– Да. Вглядитесь внутрь себя и сами попробуйте ответить, правда ли это. - В голосе смуглого человека звучало абсолютное знание. И глаза его смотрели жгуче и прямо, не мигая.

– Не понимаю, почему, - слабо и покорно улыбнулся Вольдемар, - но я верю. Может, все лишь приснилось мне, но я верю!

– Нет, не приснилось, - тихо сказал смуглый черноглазый человек. - Так оно и было. Вы скоро поправитесь, кавалер.

– Не знаю, как благодарить вас. Вы дважды спасли мою жизнь. В Венсенском лесу и здесь, - он вяло пошевелил руками. - Я, наверное, был очень плох.

– Да. Шпага прошла рядом с печенью. Еле удалось вас выходить. Горячка началась на другой же день. Семь дней вы были в полном беспамятстве. Даже Амбруаз Паре не смог бы вам помочь. Но теперь все позади. Рана в плече - пустяк.

– Вы очень добры, сударь! Не знаю вашего имени, но молю за вас господа.

– Мое имя заставит вас изменить сложившееся обо мне впечатление. Вы еще станете проклинать меня. Но я привык к этому. Люди всегда воздают злом за добро и платят за услугу клеветой.

– Никогда! - с горячностью воскликнул Вольдемар. - Никогда и никто не заставит меня забыть добро! Да будет на вас благословение господне, сударь, кем бы вы ни оказались.

– Я Рэне - парфюмер ее величества королевы-матери, - печально сказал незнакомец и опустил голову.

– Так это вы…

– Отравил Жанну д'Альбре и дочь ее, хотели вы сказать? Да, сударь, это сделал я. - Багровый румянец тяжело разлился под смуглой кожей Рэне. - Ну что ж, прокляните меня!

– Не мне быть вашим судьей, мэтр Рэне. И что бы ни случилось, я всегда буду считать себя вашим должником.

– И это справедливо, сударь! Как справедливо то, что я избавил королеву Наварры и юную принцессу от жестоких мучений. Но это не моя тайна, и я не смею касаться ее. Но, может быть, вы случайно слышали, что я спас сына Жанны?

– Наваррского короля? Беарнца?

– Да! Надежду молодой Франции и ее грядущего повелителя.

– Поистине действия ваши, мэтр, не поддаются осмыслению. Они противоречивы и непонятны.

– Это так, - тяжело вздохнул Рэне. - Но есть высшая мудрость, в глазах которой и запутанный лабиринт выглядит прямой дорогой. Я служу высокому и всемогущему господину, который правит миром во имя счастья людей. Он не карает и не мстит, у него всепрощающее сердце. Но он чужд лицемерия и готов пожертвовать одним ради жизни других. Бросают же потерпевшие крушение моряки роковой жребий! Это жестоко, но разумно. Вы еще не можете увидеть скрытую истину, она непостижима пока для вас. Но настанет день, и вы будете читать в моей душе, как в открытой книге. Мои мысли станут вашими, и то, что я не смею высказать словами, вы узнаете из моих глаз… Пока же побеседуем о чем-нибудь ином. Сколько лет вам, господин де Мирабо?

– Без малого двадцать два.

– Счастливое число! У нас 11 считается священным числом. А 22 священно стократ.