Отяжелевший и утомленный, капитан забылся на какой-то часок в постели одной из фрейлин. Сон его был тревожен и дик. Он вырвался из него, как из подвала, наполненного сизым угарным дымом. Голова казалась распухшей, заплывшие глаза слезились от синюшного света окон. Он с трудом разлепил веки. Вспомнил записку. На какой-то миг усомнился в том, что действительно прочел ее и сжег потом в камине.

В странном таком состоянии очумелости выехал он из дворца, не попрощавшись с братом. Миновал посты швейцарцев, глубоко и шумно вздыхая от сосущей под самой диафрагмой пустоты. Только на печальной площади Сен-Жен-ан-Грев немного пришел в себя. Над пустыми виселицами кружились голодные вороны. Каменные столбы с перекладинами, заржавленные крючья и страшные в своей неподвижности колеса пробудили тошноту под сердцем. Часы на церкви святого Иакова пробили семь раз.

Он поехал по улице Сент-Антуан к городским воротам. Оттуда начиналась дорога на Венсен и Монтрей. Не слезая с лошади, шепнул пароль лейтенанту стражников. Заскрипели цепи, и медленно опустился подъемный мостик. Неистово кричали петухи, задирая затянутые пленкой глаза к разгоравшемуся небу.

Одиноко и гулко прогрохотали подковы по дубовым доскам. Очутившись за городским валом, по другую сторону наполненного зацветающей водой рва, капитан плотнее завернулся в теплый и столь заметный плащ свой фландрского малинового сукна и легонько пришпорил лошадь. Не слишком шибко скакал он по пустынной венсенской дороге. Солнце било прямо в спину, и странная удлиненная тень скользила по пыльным мостовым. Всего лишь несколько минут могли бы изменить его судьбу. Несколько минут, несколько лишних поцелуев юной жеманной фрейлины. Но он поспел к Венсенским воротам как раз вовремя, чтобы именно в эту минуту покинуть Париж. Чтобы именно в этот, а не какой-нибудь другой момент проскакать мимо якобитского аббатства и налететь на выскочившего из-за поворота всадника.

Лошади заржали и поднялись на дыбы. Капитан вылетел из седла и грохнулся в девственную пыль. Молодой поэт и ученый де Мирабо, прославленный потом под именем кавалера де ла Ну, именно в этот роковой миг оказался на пути капитана. Каким-то чудом он удержался в седле. И это решило дело. Если бы он вот так же, морщась от боли, с ослепшим от пыли лицом, пошатываясь, встал рядом с еще дрожащей лошадью, встреча эта могла закончиться мирно. Но кавалер де Мирабо не упал. И разъяренный капитан, подхлестываемый болью и физиологическими последствиями бурной ночи, не услышал учтивых слов извинения.

– Придется вам повернуть коня, сударь! - слегка заикаясь от бешенства, сказал капитан. - Вы держали путь в Париж, но я вынужден просить вас поехать со мной к Венсенскому лесу.

– Как вам будет угодно, сударь! - Вольдемар де Мирабо гордо вскинул голову и подтянул поводья…

Они спешились у старого дуба. Сбросили плащи, расстегнули колеты. Оставшись в одних рубашках, померили клинки. Шпага капитана оказалась длиннее на целую ладонь, и он предложил обменяться оружием.

– Я привык к своей шпаге, - ответил де Мирабо. - И если вы по-прежнему намерены драться, сударь, то мы можем остановиться на поединке с кинжалом и шпагой.

– Я принимаю ваши условия! - капитан поклонился и вынул андалузский кинжал.

Де Мирабо отвесил ответный поклон, бросил на траву шляпу и встал в позицию.

Утренний туман таял в прорывающихся сквозь листву лучах. Лошади мирно щипали росистый клевер.

Дуэлянты сшиблись в четыре клинка и, резко оттолкнув друг друга, отпрыгнули назад. Де Мирабо понял, что не устоит перед таким противником. Он сделал ложный выпад с четвертой позиции и попытался достать капитана кинжалом, но тот ловко ушел в сторону. Он легко отражал самые стремительные атаки, почти не сходя с места. И когда кинжал де Мирабо ударил о рукоять капитановой шпаги, могучий рывок снизу почти подбросил кавалера в воздух. В то же мгновение он получил укол в плечо. Раскаленная боль прожгла тело. Де Мирабо пошатнулся, безотчетно защищая раненое место шпагой. Кинжал его выпал из обессиленной руки. Ему показалось, что противник собирается нанести рубящий удар сверху. Он попытался прикрыть голову шпагой, но капитан молниеносно провел мулинэ и резким движением обезоружил кавалера. Откуда-то прогремел выстрел, и, вскинув голову к изрешеченной солнцем листве, капитан сделал последний выпад и упал на спину. Он лежал, выпятив могучую грудь и раскинув не выпустившие оружия руки.

Из зарослей орешника вышел высокий худой человек в шишаке и кирасе. На глазах его была маска, в опущенной руке еще дымился пистолет.

Зажимая руками только что полученную рану в живот, кавалер де Мирабо попятился к дубу. Прижался спиной к стволу, ощущая сквозь тонкую ткань рубашки колючий рельеф коры. И медленно сполз вниз, уткнувшись лицом в колени. Теплая липкая кровь просочилась сквозь сжатые пальцы, и они ослабли, скользя друг о друга.

Кто-то осторожно перевернул его на спину. Он приоткрыл заволоченные мутью глаза и, цепляясь за уплывающее сознание, прошептал:

– Что вы наделали, сударь…

– Только спас вам жизнь. Не более, - ответил человек в маске, с треском разрывая на кавалере рубашку.

Губы его извивались в изменчивой длинной улыбке.

Небо стремительно понеслось навстречу де Мирабо. Он упал в него и закачался на мягком упругом облаке. А человек в маске быстро перевязал раны, помазав их каким-то снадобьем, поднял украшенную черными перьями шляпу капитана и хлестнул ею по белой лошадиной ляжке. Лошадь испуганно дернулась, заржала и понеслась в темноту леса, пропадая и проблескивая вдруг среди стволов и ветвей. Потом он хлопнул в ладоши, и на поляне появились трое вооруженных до зубов слуг. Двое из них осторожно подняли лежавшего в беспамятстве де Мирабо и понесли его. Человек в маске сделал третьему слуге знак, и тот подхватил под уздцы лошадь кавалера и повел ее вслед за носилками. Человек в маске склонился над капитаном, двумя пальцами опустил веки на удивленно выпученные глаза и прикрыл лицо шляпой с траурным оперением. Потом, обшарив труп, вытащил кошелек, подкинул на ладони, улыбнулся и спрятал в карман.